Mojo-Head : Спермогенератор А.С.Пушкина

Махровый гомосек Пушкин братается с Раммштейном, Стас Раммштейн воюет с Царем. Горький заказывает Поэта, Лермонтов изобретает ручной спермогенератор, а Гоголь подзаряжается через гроб...

В ПОСЛЕДНюю ОСЕНь
...Книга о типа-судьбах русской литературы.

...Про_лог. Пушкин star'dust.
На грязноватом фоне мартовского неба стремительно падаюший корабль выглядел жутковато. Сплюшенная с боков, отливающая багровым свечением космическая груша. Выскочив из киберпространства и резко сбросив скорость, Груша зрительно увеличилась почти вдесять раз и наконец воткнулась в рыхлое, покрытое увядшими кустами место.
На нижнеи ступеньке выплюнутой с корабля лестницы примостился грузноватый, уже немолодой человек в выцветшей клетчатой рубайке. Толстые губы, и курчавые бакенбарды выдавали в астронавте далеких мавританских предков.
это был Пушкин. Он со вкусом тянул из пузатой кружки чай и причмокивал. Под ним на траве были разбросаны надорванные пакеты с чипсами, Бабушкиным печением и жестянка с засохшими обрывками паштета. Прошло уже около 3х земных дней, как Поэт вернулся из своего очередного путешествия. Обычо его хватало на недделю спокоиной жизни на лоне природы, он заезжал проведать бабушку, потрепать уже подросшего и успевшего постареть сына Петара, и почесать за ухом Мартина, толстого ленивого кота кастрата.
Пушкин редко разссказывал о своих происшествиях в космосе. Хотя их было хотьотбавляй. Хватило бы не на один филм космической саги. Однако даже под самым глубоким наркозом Пушкин не раскрыл бы своего самого страшного секрета: во время одного из своих приклучений он увидел ЕГО, пожал ему руку и даже перекинулся парой слов. эта мимолетняя встреча чуть было не погубила Поэта. Патрульный корабль сбросил ему спасательную шлюпку, и Поэт едва успел воспользоваться хордом, чтоб притормозить необратимый процесс Просветления. Насколько ему это удалось, он не знал. Знакомый врач, произведя полевое обледование, был так поражен результатами, что подал в отставку, взял отпуск и уехал в никуда думать над своим неожиданным открытием.
Кем точно был тот, кого он встретил в Квадрате, Пушкин не знал. Однако светящийся осколок видения застрял в его голове.
Кларисса, его любовница, которую он знал со школьной скамьи, с некоторого времени не проявляла к нему интереса. Да и ее можно было понять, ведь потенция Пушкина резко ухудшилась с тех пор, как он увидел. Он жутко переживал, пил пригоршнями чудотаблетки, а член, лишенный всякого чувста солидарности, тихонько свисал и не проявлял интереса. Хотя, может быть, виновато было не Просветление, а то, как бесстыдно и сладко дрочилось в невесомости.
Бывшая жена Пушкина, мать Петера и Кроля, жила сейчас с его старинным другом - Мохом, торговцем оружием, и главой Самои Мелкои Корпорации. Пушкину было спокойно на душе - почти все в его жизни стояло на своих местах.
Небо потемнело, и из рыхловатой тучи выпала первая зеленоватая капля, за ней еше одна, и Пушкин выплеснув остатки чая на траву, полез в корабль. В корабле было душновато, однако безопасно. К тому же Поэт привык к кораблю и не хотел его покидать.
Дождь перешел в настояший ливень, и стучал по обшивке как сумасшедший.

-Вы хотя бы понимаете, что вы больной?
Пушкин пришурился и недоверчиво псосмотрел на незнакомца. Тому на вид было лет тридцать, крепкий подтянутый кореш, выше Пушкина на целую голову. Откуда тот взялся, чорт возьми? Поэт хотел ответить, но лишь сглотнул и поморшился от боли. Горковатый комок слипшейся в горле крови просколзнул внутрь.
Пушкин привстал на локтях и тут же со стоном упал на землю. Точнее на холодный мраморный пол казенного учреждения. Воздух источал приторный аромат смерти и разложения. Обстановка была точь в точь как в его корабле, картину портил толко чудовишных размеров холодильник, стоявшии в углу. Люк холодильника был распахнут, и время от времени оттуда появлялись темные фигуры.
- Что случилось, - телепатировал Пушкин. От ментального напряжения сосуд в его правом глазу лопнул и жирная пунцовая клякса заполонила собой комнаты.
- Вы пытались сьесть лампочку. А еше пинали главврача. Называли его козлом. Разве так можно?

Алехандр Сергеевич широко раскрыл пылающий от боли глаз. Вот идиот, - подумал он. Вот влип. Он начинал с трудом припоминать события прошлого вечера. Вначале кудрявая химера пыталась завладеть его правой рукой, куда она ее только не пыталась пристроить. Потом молодои хлыщ очень неприятного вида что-то толковал ему о чудесах хирургического вмешательства. Такого бреда он уже давненко не слыхал.
Вдруг врачи оставили его в покое и сгрудились в углу у самого отверстия в холодильник. Они шушукались, видимо обсуждали его, Пушкина, мрачное будущее.
- Че вы там, секретничаете? Валите начистоту - сколько мне еше жить, дятлы?
Старший врач с лицом мудрой цирковой лошади приподнял очки и внимательно посмотрел на Пушкина:
- Как ваше имя?
Пушкин представился.
- Александра Сергеивич Пушкин, - с виноватой улыбкой повторил врач. Он явно был чем-то умилен.
Врачи с любовью посмотрели на Поэта, человека, знакомого им с пеленок.

...Kolba@silo.
- Пушкина сюда, мать его, ко мне - живо! - гаркнул звонкий мужской голос с деланной суровостью и рассмеялся. Голос звучал как в трубе, звеня и переливаясь:
- Иван Будапештов, например, пишет рассказы. И не в пример некоторым успешно печатается.
- Бросьте, Ильич. Надоело. Вспомните хотя бы один рассказ етого вашего Паштетова.
- Будапештова! При чем тут рассказы, Сашенька? Дело в принципах! Обшей направленности! Тридцать седьмая неделя творческой импотенции. Чушь собачья!!
Пушкин щелкнул кнопкой громкоговорителя и с удовлетворением откинулся набок.
Сеанс самоубеждений по методу Голодубко на сегодня закончен. Пора и меру знать. Он наговорился вдоволь.
Пушкина колбасило как никогда. Уши горели, как будто его вдруг вспомнило недобрым словом все человечество. Он отковырнул от стены кусок штукатурки и заставил себя его проготить. Зачем он это сделал, он не знал.
“ Надо бы Мишке звякнуть”, - подумал Пушкин и одним пальцем нащелкал телеф Лермонтова. “Привет, Мишастик, - ласково пробормотал Пушкин в запотевшую трубу.(умел, когда надо - быть ласковым). На том конце чтото горестно вздохнуло и чихнув отключилось. Видимо, карта подсела, - решил Поэт и заметил, что указательный палец почти по корешок ушел в расковырянную стену. Чорт, надо это записать, - его вдруг охватило редкое волнение, которое обычно предшествовало рождению шедевров. Бумага, фломики, гусиное перо, кнопки - все услужливо лежало на столе. И поэт записал первую строчку:
Когда...внезапно...возникает...
Дальше почемуто не пошло, а в это время за окном что-то заговорщически ухнуло два раза и в дверь постучали. Сердце пушкина сладко заныло.
“Неяда, неядочка, - пробежало ломаным текстом в его кудрявой голове. Однако это была не она. На пороге недавно лишь купленной в кредит Пушкинской квартиры стоял незнакомый поэту типаж в разноцветной штопанной из крученных ниток пидорке. На улице уже подморозило лужи, была так называемая золотая осень, и пришелец кутал озябшии нос в ворот черного вязаного свитера. Бандит-т, -пронеслось в голове трусливого Пушкина. - Читал, читал; о таких часто пишут, какого хера не спросил кто. Пушкин окаменел и выставил вперед правую ногу, готовясь ударить незнакомца. Однако тот лишь слегка усмехнулся краешком подбитого ГЛАЗА и сказал в нос:

......Rammsshtein.
- Мое имя - Стас Раммштейн. Я приехал вечерним поездом из Краснодара и хотел засвидетелствовать свое почтение вам, нашему Гуру. Вы владеете умами моего поколения.
Пушкин остолбенел от наглого и сочного комплимента. Заебись, уважают, - подумал он. А пришелец между тем продолжал:
- ....Дальше текст не сохранился, а тянул он примерно на полстраницы. В нем мы узнаем, что стас, на самом деле, - наемный стрелок, из дома напротив, в краснодаре он был толко проездом и то - в глубоком детстве, где объелся кизила и запомнил толко душный мандельштаммовский шар вокзала и нищих, сгрудившихся на ступеньках как воробьев. А Пушкин, как понимает, стас - махровый гомосек. В порыве страсти или как объяснил это для себя стас :”плохо видать давал”, - Пушкин Саша замочил Дантеса. Стас не хочет убивать Пушкина, он уважает поэта, но долги надо возвращать. Из маленького окна напротив за ним наблюдает вполне реальная компания блатных пацанов, во главе которых - старый криминал Горкий. Оружия у Стаса нет, и он хочет завладеть каким-нибудь предметом пушкинского быта и замочит им Поэта. Итак: Стас стоит уже в квартире Александра Сергеича, а тот вдруг просекает, почему лицо пришельца показалось ему знакомым: он видел его по телику в передаче "живые не мертвые", посвяшенной разборкам в Нехлюдовском.
Пушкина снова охватило волнение. Не хочу умирать, подумал он, а буду заговаривать ему зубы. Парень видать хитрый, но незлой. Может, сторгуемся.
- Да вы садитесь, садитесь, - ласково сказал Пушкин и помог Стасу стянуть с себя влажный макинтош. Через минуту тот уже сидел, удобно развалившись в кресле и грел озябшие ноги у камина. Пушкин бросил в микроволновку пиццу, поставил кофе и предложил стасу дыхнуть. Стас с удовольствием согласился и затянувшись доброй порцией матафона, они глядели друг на друга как старые приятели.
- А правда, что Дантеса вы завалили? - спросил Стас.
- Ага, - кивнул Пушкн. Он уже ничего не боялся, а сейчас ему еше захотелось и швырнуть понт перед бандитом. - Плохо давал гадина. А чего в народе-то знают?
- Поговаривают. Да вы и сами ей богу осторожней - в стихах-то ваших и дело намеки пускаете.
Стас вальяжно положил руку на плечо Пушкину и вдруг понял, как давно он не был с мужчиной. Последний раз в зоне. Ох, западло. А бабы ему осточертели. Ему хотелось крепкой мужской дружбы, перемежающейся хорошими трахами и эстетскими базарами при луне. И в лысеющей голове Стаса родился план. Он не будет убивать Пушкина, раскроет карты и поклянется в верности. Браткам скажет, что убил , в доказательство покажет скальп. Вот только нужно добазариться с Сашкой насчет скальпа. Согласится ли тот ради дела потерять свои кудрявые волосы? А потом уедем отсюда навсегда. Хоть куда. Можно в швецию, там, говорят, браки голубых - в законе. Целая статья для таких как мы.
Пушкин прибалделло глядел за огнем. Ему уже хотелось сесть за стол, и создать пару неплохих стихотворений. Уже родилась даже первая строчка: "И смерти вопреки горят мазута огонки".
Он нервно заходил по комнате, охваченный желанием написать что-нибудь эдакое. А Стаса выгнать взашей, ютот лысеющий вьюнош вообше был не в его вкусе.
Но вот действие матафона иссякло, и усталые дрожащие от холода Пушкин и Раммштейн не успели и опомнится, как оказались лежащими под одним одеялом, тшетно пытаясь согреться.
Чертов камин, - выругался Пушкин. И тут его осенило, можно включить газовую плиту, жар будет ого-го! а заодно и понюхаем. Стас расплылся в улыбке, его немного тошнило. Он вдруг вспомнил лицо Горького, охваченного азартом: "и смотри - контрольным ударом его, проверь чтоб не дышал, понял".
Что делать? План со Швецией и скальпом уже не казался таким привлекательным. Тем более, что он вдруг понял, - с Пушкиным ему не жить. Тот-авторитет, а стас, что стас? Так себе, мелкая сошка.
Пушкин исчез в темноте, делая вид, что ищет газовую горелку. На самом деле, он доставал акваланг, духовое ружье с глушителем и парашют. Он уже не первый раз убегал от смерти. А тьфу! чуть не забыл, возьму блокнот, может пока лечу, чего небудь осенит.
Стас заснул, и по блаженому лицу скатился прозрачный пузырь слюны. Может быть, это была слеза. Поэт не понял.
Он с минуту постоял над посапывающим Раммштейном. Свидетелей не оставлять, - твердо решил Саша, прижал ствол к виску Стаса и спустил курок. Выстрелило ружье бесшумно, одноко легкое движение воздуха уловили локаторы Горького. - ну, казись, он его сделал, - облегченно вздохнул Потов, правая рука Горького,- молодец парниска! Теперь печатайся себе на здоровье.

...Gorkii.
Горький писал в стол, а редкие публикации в Птюче и Мухоморах весело обсмеивали злые критики. А больше всех смеялся Пушкин. За это и поплатился, подумал Горьки. Теперь бояться нечего - смерть классика привлечет к себе внимание, а от него отстанут и он смело выпустит пару увесистых книг.
Он тщательно продумывал содержание, но пока не брался за осушествление замысла. Зато обложку ему уже смастерили - багровые черепа, рассыпанные по белоснежному русскому полю, сплетенные в замысловатую чехарду иероглифы, короче, все как надо. Осталось набросать сюжет и бросить в тираж.
Пушкин бежал по мостовой, стараясь дышать носом, штобы не подхватить пневмонию. Кеды он зажал в кулаках и прижал их к груди, а бежал босиком. Полезно для ног, во всяком случае так Арина советовала. Мимо с визгом пронесся запор. Светало, по небу пушкин просек, что около 6. Он мучительно скроллировал в голове списки врагов. Кто мог его заказать? Кандыбин? Вполне. Голимый! Сурреалист. Подражает Пелевину. Хорошо же я его освистонил в прошлой статье, даже в Вестях упоминали.
Или Хоботов? Стипендию не получил, вот мудила. Так ты писать учись. А то тоже мне.
Неужели Царь? Пушкин поморщился. С криминальным миром поэт всегда был на короткой ноге, Они ему даже порой заказывали написать про себя. Не-е, Тсар - свой человек.
Пятки начало жечь от шершавого холодного асфальта.В пальцы иногда впивались камешки. Наконец Пушкин подумал, что хватит бежать и встал у тротуара стопить тачку. Он собирался доехать до Универсама, сьесть гамбургер и завалиться к Робинзону. Робинзон поможет, уже не раз он помогал Пушкину выкручиваться из беды.
А чувак он опытный, тоже что-то там скрябает, я ему помогу выпуститься.

...Robinzon.

В Универсаме не было ни души. Редкие упорные нищие сурово смотрели на кудрявого молодого хлыща, гордо задрав нос, шагающего мимо пустых завешенных простынями лавок. Вот клоун, думали они. Пушкин сел на ступеньки, достал блокнот и записал пару наблюдений:
....Когда ты странный, все вокруг странные. Лица кажутся страшными, когда ты одинок. Все бабы суки, когда тебя не хотят. А на улицах ваще падаешь без конца, когда ты лузер...
Размашисто подписав стишок, Пушкин отстучал пальцами ритм. Сброшу Мишке, пусть подумает, где использовать. Может переведет на старославянский, потом обратно, добавит рифм и аккорды наложит, а.... сами пусть решают. Мое дело маленькое. Он не без гордости подумал: а ведь строчки эти не сегодня завтра будет знать даже школьник.
Хорошо!!!
Гамбургер жестковат, а кофе горькое. Я пушкин, а вынужден есть всякое дерьмо в обшепите.
Робинзон жил на углу Всех улиц, в Ничейном переулке, и окна его аскетического быта глядели на просторы Нового кладбиша. Закусывая колючим сухариком, предварительно обмакнутым в кетчуп и потягивая горьковатое темное пиво, Робинзон пребывал в некоем оцепенении. 2 дня назад он вернулся с юга, и внезапно охватившая Москву осень навевала странные апокалиптические мысли. На ум Робинзона пришли строчки из старинной песни:
В последнюю осень ни строчки ни мухи,
Одни пауки и нелепые старухи.

Пушкин потоптался для приличия в прихожей, пропахшей картофельными очистками и прочими атрибутами среднего класса, а потом изловчился и дернул за колокольчик.
Робинзон тут же распахнул дверь. Он был по привычке в чем мать родила немного помятый и жутко, до черноты загорелый. Глаза его были пусты, и светились. А волосы торчали в разные стороны как жесткий, воспетый Волошиным крымский кустарник.
Пушкин, брат, - только и сумел вымолвить Робинзон. Он любил Пушкина, для него тот был чем-то вроде Брата. Природа отказала Робинзону в биологических братьях, приходилось искать компанию на стороне. Робинзон тоже пописывал, его письмена напоминали "алхимические браки" Рембо. Самому себе он представлялся “..заросшим синей шерстью волком, бродящим в сумерках беззвездной ночи”.
Пушкин наскоро обрисовал ситуацию. Робинзон умиленно слушал и не верил ни одному слову. Вот пиздит так пиздит, завистливо думал он. Сам он врал из рук вон плохо.
Спустя час, плотно позавтракав остатками ужина, приятели мчались сквозь дымовые завесы московских пробок, как два пилота-истребителя, вжавшись в жесткие кресла мерса. Разноцветные пятна и вспышки. У Пушкина от быстрой езды свело зубы и немного тошнило. Робинзон давил на газ и нервно хихикал.
Фальшивый паспорт на имя Евгения Онегина в аккуратной модной обложке из буйволовои кожи уже ждал, а Холопов Майк, смешливый бизнесмен с бегаюшими глазами, торопливо рассказывал о состоянии дел в иммиграционных структурах.
- самое для вас реальное, александр...просто саша? хорошо..так вот самое реальное - страны ближнего скандинавья, ну там финики, норги, все стабильно, и хлопот меньше. Голимо? Прибалты? Что? Не, ну америка это несерьезно, уважаемый.
- Короче, наконец прервал его уставший и проголодавшийся Робинзон. - Мы никуда не едем. Мы потом придем, подумаем сперва.

Пушкин зевал и разглядывал англорусский словарь. Он подумал, а если раммштейн выжил и теперь ищет его, чтоб убить? Месть дело такое. Плевать.

....Tsar.
Стас Раммштейн, лысеюший молодой человек, задумчиво брел по мостовым незнакомого ему города. В голове неотвязно вертелись старые попсмелодии, и он почти бессознательно их насвистывал. Людей он пока не встретил, и сам запах города был скорее всего нелюдской. Так может пахнуть в заброшенных людьми зоопарках, когда последний зверь тоже покинул клетку. Стаса не удивляла почти прозрачная тишина. Спят уже все, подумал он, и завернув за угол, уперся в стальную дверь. Дверь была вделана в стену из красного кирпича, а стена уходила далеко наверх, и как не пытался стас дотянуться взглядом до верхушки, у него это не выходило.
Он инстинктивно толкнул дверь, хотя никуда и не собирался заходить. Дверь не поддавалась, и стас с силой нажал на фиолетовую кнопку, мерцаюшую рядом с дверью. Земля задрожала под ногами у любопытного Стаса и раздался подземный толчок.
Стас зажмурил глаза, а когда вновь открыл их, то обнаружил себя лежашим на роскошной меховой шкуре какого-то крупного и наверно доисторического животного. Так стас понял, что попал в гости к Царю.
Царь жил уединенной жизнью стареющего Господина. Некогда он вел бурную жизнь, но теперь все это осталось позади, а снедавшая Царя екзальтированность нашла себе последний приют в охоте. Легенды, переходяшие из уст в уста, гласили что царь может поразить даже взглядом своих глубоко посаженных зеленых зрачков.
Стас немного поежился от предвкушения опасной и тем более сладостно ожидаемой встречи. Господи, - подумал он, - уже третий авторитет за день. Чем закончилась история с Пушкиным, он не помнил, но помнил зато, как он весело и не без некой толики интима болтал с Поэтом. Будет что домой написать, - решил стас. Дома, в родной Александровке, деиствительно ждали писем. Отец стаса, отставной капитан, а ныне торговец желтой прессой, верил, что невидимая им кармическая сила выведет стаса на нужный путь.
Царь коршуном упал откуда-то сверху, сверкнув парой вделанных в локти сабель, и между ним и растерявшимся раммштеином завязалась схватка.
...Aztek
В висках у Пушкина начало привычно покалывать. Начинается, - подумал поэт, и торопливо полез за блокнотом. Строчки плавно поплыли по бумаге, и присевший рядом на корточки Робинзон от зависти даже крякнул. Такое вдохновение его посещало редко, если вообше посещало. Пушкин чудовишно ленив,- решил Робинзон, - будь у меня такой талантище, я давно бы заимел Нобеля и Пульцера, а вполне реально, что и Букера.
Пушкин с виноватой улыбкой оглядывался по сторонам, будто ища сочувствия. Он развел руками и кивал куда-то в сторону, на рассыпанные по земле листки желтоватой бумаги. Рисуется, не без злобы подумал его приятель. Он поймал листок и прочитал несколько строчек. Написанное больше походило на заклинание или на выдержку из подросткового журнала, чем на стихи. Неужели в его творчестве наступает новый виток? Пушкин и так не переставал удивлять публику своими реформаторскими трюками, за что его обожали критики, особенно Дубровский, мачотип из Русского дома.
Одна из строчек неприятно зацепилась у Робинзана в голове:
- Ко ли рулле хоре! хуй ли

- это вопиющая бессмыслица, - провозгласил Ацтек, рекламный гуру Агенства Печати.- Печатать я вам это не позволю.
Он небрежно сунул пачку исписанных листов в лицо Пушкина.
- после вашего триумфального шествия с Ночью Fuсk-елов, это резкий скачок назад, понимаете меня, Александр? Вам надо по-моему сделать небольшой передых.
Пушкин не знал, куда деться от стыда, отврашения к себе и ненависти к книгоприказчику, которые внезапно овладели его раздвоенным сознанием.
- это крик моей души, - пролепетал он и вдруг грозно насупился и ударил кулаком по столу, так что даже невозмутимый Робинзон отпрянул в сторону.
- Посмертно хотите печатать? ААА? Ночью еше до рассвета Меня между прочим хотели убить, угрожали мне пистолетом!

Ошарашенный Ацтек, на своем веку повидавший виды, офигело глядел на обарзевшего классика. Массивное золотое колцо в его мясистом правом ухе покрылось сотней капелек и нервно дрожало, а выкрашенный в красный боевой хохолок возбуждено приподнялся.
- Вы в своем уме, Александр Сергеевич? Возьмите себя в руки! Немедленно!
И он наотмашь ударил поэта по лицу.
Робинзон молча и с достоинством выступил из темноты и сжал круглую бритую голову Ацтека в ладонях. Череп напрягся как неподатливый молодой орешек, звучно хрустнул, и по локтям Робинзона потекла густая горячая кровь.

Приятели сидели в парке и грызли миндальные орехи, запивая холодным желтым пивом
- Ты мне теперь как брат, - сказал Пушкин.
- Ага, - кивнул Робинзон.
- Не-е, больше. Как сын. Как отец. Проси у меня чо хочешь.

...Druzzbany.
За последние два часа Пушкин повзрослел. Созревание Пушкина вообще проходило резкими скачками. Достаточно было произойти цепочке событий, как он прибавлял в возрасте. А когда ничего не происходило, его развитие скакало на одном месте.
- Слушай, ну,...а ты можешь меня научить вот писать как ты?
- Как я? А зачем? - Пушкин подозрительно насупился.
- Ты ведь гений. Мне бы хоть капельку твоего та-аланта.
- Вопрос не по адресу, - сердито пробурчал Пушкин. - Я что-ли та-аланты раздаю. Я вообще тебе б посоветовал - будь ближе к жизни. Почаше выходи в люди. А то заперся в своей каморке, целыми днями в сети висишь, чатишься там, по порносайтам лазаешь. Нахуя тебе это, брат? Чтоты реальную бабу отодрать не можешь? Друзей у тебя считай нету, чем ты живешь? О чем тебе писать?

....Ты на меня погляди, - возбужденно продолжал пушкин. - В 12 лет я переплыл Волгу. В 13 переспал с няней. В 16 написал свои знаменитые куплеты. В 17 зашитил бакалавра и ушел в странствия. Годом позже пересек Пустыню, залез на Мирру, и посадил дерево. А потом вернулся в семью и написал свои гениальные вирши. А знаешь, как я пришел к Ночи Фуцк-елов? Фестиваль масок на Гремучем перешейке. Смертельная шхватка? Военные деиствия миротворцев на Северном Кавказе.
Робинзон озирался по сторонам. Ему хотелось как следует отколбасить Пышкина, но он не хотел, чтобы были свидетели.

Удовлетворенный Царь откинулся на подушку и выпустил облако синего дыма. Измученный Стас лежал рядом и тяжело дышал.
...Что это было?... Что - это?...Вы меня не замочили...А...это..ну так ты мне просто по душе пришелся, ты сильный...В натуре?...Угу...
Разговор между воинами происходил как будто над их головами, вился невидимыми дымными линиями. Стас раскрыл глаза и наблюдал как их мысли перетекают одна в другую, образуя сложный рисунок их душ.
Такого кайфа не было уже давно. Ему вдруг захотелось прижатся к мощной груди Тсаря и рассказать обо всем, что когда-то проишходило в его жизни. Обо всем обо всем, без утайки.
О том, как и почему он выбрал кличку Раммштейн. О том, почему о нем до сих пор вспоминали в Вологде. О том как он обошелся с Дарьяловои. И еше тясычу истории из его пестрои и неуклюжей жизни.

...Мечты норвежского людоеда

....Миллионы детей мечтают стать Пушкиными. Или хотя бы Лермонтовыми. Они наперебой зубрят стихи своих классиков, имитируют их походку, движения перед зеркалом, подражают в манере одеваться и вести себя за столом. Так, например, известно, что знаменитый цирк детей Волопас половину своих уморительных номеров взял из детского репертуара “переодевания Пушкиным”.
Пушкин, когда слышал об этом, гордо хмыкал и выпячивал свою слабую грудь. Своих детей у Поэта не было. В женшинах поэт знал толк, однако так и не связал своей судьбы ни с одной....
Он сидел в унылой кухне Сашки Несмеянцева, своего школьного врага, а теперь заветного пробитого кореша, и смотрел передачу про самого себя. Передачу вел известный рассказчик Некрасов. В модной кожаной дубленке, затемненных голубоватых очках этот немолодой уже человек хриплым голосом что-то бормотал на экране, на фоне московских многоэтажек и немного загаженных осенних парков. Напоследок он прочитал не самое лучшее раннее стихотворение Поэта об осени, из цикла Мечты норвежского лудоеда.

... Слабо поджаренный, круто подсоленный
Мяса кусок на рабочем столе
мы нашпигуем вареной морковиной
и glшgga отварим в удобном котле...

Пушкин тихо плюнул на пол. Гады, - где они только раскопали этот стишок? Ведь я сжег тогда почти весь тираж.
Пушкин еше не вполне осознал старую присказку Гоголя, что рукописи не горят.
События в жизни алекс.серг. развивались быстро, он даже не успевал их помечать в своем дневнике. Робинзон обешал уладить дело с Раммштеином и Ацтеком так же легко как с Дантесом. Однако неглупый Пушкин понимал, что с дантесом не напрягали, ибо дантес был француз. Нелегально проживавший в москве. Как сказал ему по секрету Добрынин, чел из милиции, ты сашка провел санитарную работу, молодец.
Азтека же уважали. А за Раммштейна могли отомстить братки. Кто его послал - так и не было ясно.
Саша Несмеянов тоже пописывал стихи. Он пытался быть похожим на Хеллосопперра, греческого поэта античности. это у него не всегда выходило. Подводило плохое знание эпохи. Однако туника хорошо сидела на его тоших бедрах, а это и было главным.
Сидя в уборной он всматривался в сделанные когда-то на стенах надписи и его осенило. Осененный он выбежал на кухню, где застал Пушкина, схватил бумагу и написал:

...Duel

Предчувствие
...Ты свой последний танец станцевал уже, безрюк. (Мумий Тролль)
Насупившись,
раздув зрачки и щеки,
взлохматив лысину,
чудовишный Безрюк
в любом явленьи
ищет подоплеку
и избавленье от тягот и мук.
Безрюк не ждет спасенья и прощенья.
живучий омерзител'ный паук,
Налитый кровью, прыгающий тенью,
На самом деле, он хороший друг.
Он друг тому, кто в горестном сомненьи
Скребет цемент нависших потолков.
Он друг тому, кто жаждет развлеченья.
И враг всех недобитых дураков.
Вот ночь прошла. Безрюк пропал бесследно.
Его все ждут, а он исчез в туман.
По улице от дома до котлетной
Ползет народ, упитый в дребадан.
В котлетной с буквой М на тонком шпиле,
Народ сидит и вжевывает food.
А сквозь окно, весь в родинках и в мыле,
Сидит необозримый им Безрюк.

Пушкин равнодушно пробежал глазами стих и покачал головой. Сашок, - ты когда нибудь видел настоящего Безрюка?
Нет, - сказал Саша.
Так вот, на настояшего Безрюка это непохоже.
Пушкин в азарте схватил гусиное перо и в миг написал:

Мои соседки.
...якобы за солью (Сплин)
В поезде самом дешевом,
На самой четвертой полке
Трясутся четвертые сутки
Две или три девчонки.
Одна вся кудрявая рыжая,
И острые груди торчком,
Ее подруга бесстыжая
Все бегает за кипятком.
Спрыгнут, вокруг усадятся
Как будто бы бы чай попить.
А сами, видать, попялиться
Не знают как предложить.
Старшая - так и эл дак,
Стреляет в меня зрачком.
Что младше - снимает кеды,
Играется рваным шнурком.
Вот дуры, дуры проклятые,
Шепчу я почти что вслух.
И чищу в лицо им брызжущий
Пахучий противный лук.
Хочу отпугнуть их запахом,
сбить наповал и прогнать.
Однако соседки проклятые
Совсем не желают спать.
Я знаю - возьмут меня силою.
И я буду впрочем рад.
А все же, а все же как хочется
Невинным проникнуть в Багдад.

- Ну как, - прищелкнул языком гордый Поэт.
- Нехило, - кивнул помрачневший Несмеянцев. Он понимал, что Пушкин свои позиции сдавать не собирается.
Оставив Пушкина любоваться только что произведенным на свет шедевром, Несмеянцев отправился в подвал. Взять электропилу. И расчленить приятеля.
Однако его массакру помешал Робинзон, толко что приехавший из Краснодара.
Он тяжело дышал, по красному лицу градом тек пот.
- Ну я и умаялся, парни, - сказал он. И тяжело сел на стул.
- Короче, брат Пушкин, можешь считать, что тебя отмазали. Ацтек еше в том месяце наехал на Царя и Царь тебе передает сердечное спасибо.
Раммштейн вообше как оказалось жив здоров и живет сейчас у Царя. Может чего из него выйдет - толк какой.
Из дальнеишего разговора выяснилось, что Пушкину осталось жить от силы 2 суток. Его заказал Горкий, влиятельный бандит.

...Mishka
Ах ты, паршивец, - ласково мурлыкал молодой ленивый человек, развалившись в кресле и тиская в руках толстого перса. Перс жмурился и выпускал когти. У мужчины было умудренное жизнью и слегка припудренное лицо. Хотя глаза выдавали его истинный возраст - 27 лет. Роковой возраст, в котором все истинно творческие личности ждут западло. Наш герой не был исключением. Он часто общался с цыганами, и те посвятили его в кое-какие переплеты его будушей судьбы. Героя звали Лермонтов, Михаил. Он держался в стороне от других литераторов, даже не из-за своей врожденной нелюдимости и боязни обшества, а от боязни подхватить какую нибудь заразную неизличимую болезнь. Лермонтов жил на сьемных квартирах, адрес постоянно менялся, поэтому поклонники таланта не досаждали ему, как это порой случалось с его знакомым, Пушкиным. Пушкин тоже писал, хотя по мнению Лермонтова и не очень успешно. Михаил ценил четкий лирический язык, и его лирические герои были стремительны и порой кровожадны. Так, увлекшись одной из своих баллад, лермонтов руками своих героев расстрелял в горных ушельях около сотни невинных горцев. Сам лермонтов никогда не бывал на описываемом им кавказе, и вообше редко выбирался из обожаемого петербурга. Около 2 дней назад его не покидало чувство, что над миром российскои словесности нависло какое-то трагическое облако. Он нервно теребил газеты, пытаясь найти отголоски еше неслучившейсы трагедии. Коротенький рассказ о смерти Ацтека Лермонтов даже не принял всерьез. Он ждал нечто более драматического, например, взрыва в Нехлюдовском, где порой бросали понты дикие толпы поэтов.

...Ispoved elektricheskogo Lermontova.
...Mne dvadcat sem let, i mne nichego ne nada. Nam otmeryany neravnye chashi. Mne kak poety syzzdena chasha yada. Yad'a prozrenii - chto mozzet byt gorshe.
....Demon spystilsya na derevnuy. Proletel kakaoeto her-0-80e rasstoyanie i zapulil v gory oskolkom granata. Bozzze. Bosche. Bosh. Boss. Popados.
Lermontoff. Potomki. Poddonki. Lomki. Fimki. Himki.
Da, zze drevnii providec malyuvatel Bosch
Risoval menya na svoih bezumnyh portretah.-
Ah, moi dryg, proizneslo otrazzenie
Nekogda razbitogo v boyah trmzzzniya:
---- Ohs, mat-ka, za chem rod i blyay?
me nya vnoch?
Vedniktozzz -
nihto?
Ne su-meet
po-moche
Klo(u)nu... poga re loga (os) Supp(er) Pupper Teatra.
Chu vaki u mir ay! Ushe go ot ”peredozirovki Viagroi”
Vot on Ya lжrmount-off! Za chat'yy out drev ne go!, s'cald'a,
Shop!
Vechno vy!
Nyuhivat
isnimat vrazZzeskye s'calp'y.
Mo(e)i kar moi ko mandu! ut nezri mye sily
Vseh mir 08yh pere vore rott off i duhovnyh iz nas i love anii.
Kazzduyu o-Sen mne prihodit naum
Kak o-granichen cxhelovecheskii zoomr!
Tobish horizonty v os pri i ya tiya
Edvali ohvatyvayut potencialnogo ne-priyatelya.
Summirovat- da! No ved plosko vse eto!
Voti dozzivaem pokaple dorassveta.
Imoskva, iPiter obychnyy doboli - kkkk,
Ryzzii nachesanyy dokolik krolik.
Drebadan opystevshih vo!
Kzhal off.
Be lyaya k'ost golub'ogo!
Maralll off.
Rap'rom la-a-a
doni vy!
She bay ushii zoo by
Moei zagu blya!
vshei stol i chnoi pod ryggi.
Holot lizZzet mozZzk s kvozZz ushikak?
Che,
Lovek, na!
pomni vshii.
Mne! aktera Belushi.
Eto t zZze Chel,
O vek!, hvе brazi vshii!
sebya! presidentom Bushem.
Eto Chelovek'a voznamerivshiisya u'beat! Bo sha,
Trah!
nut tryp senere zze
ego's kushat.
Dжmon spustilsya v Le Tayushem Chai
Nicke
I prizemlilsya ne takshop o!
Chlenudachno.
Nameste gdeon sel,
O, bra!
sov a'las! Mosk o vskaya dutcha.
Tri i d'cat tree po(1)eta,
I vse v Holostuyu.
A teper e she e tot pri ness shei Purgu
Nadache Voss-edayushii
Pozz-ziloi svyas hennik,
Byvshii akro'bat, I udamos hennik,
Rod i nyy budushii policai iz mennik
Imoi k sozzaleniyu sovre mennik.
Ego imya pros tok akdva zzzdy tri
Hot ym ri!, onn lermont off, rozzzeennyy byt po(l)etom.
I etogo ne izmenisjh nitem i nietim
V umah naZzzii proizZzhodit brzzznie.
V telah podrozZztkov tainstvennoe naprzzznie.
Lyuti vyhodyat pchkmi na ploshaT.
Na plos hadi rozZzaet cirk o,vy!a loshad.
Zazzzzvonil telefon. Zzzzvuk nepriyatnuyy.
Kak budto voshel chekob vek! Neo! “pryatnyy”, snyal obuv, noski,
I sdoh ot toski.
Gde zzze mne snyat takuyu brb lyad?,
Chtoby umelabrb pett i kiryat, byla ob rab rbzzzo vanna, znala lat' i' n,
I pot! hodila po 7mi priznakam knigi Czin?
Vot takaya zze sityasjon v moei kvartire
Gde plesen poselilas v razbitoi mortire.
Negde sest ot trypov komarov.
A ko mne vse privodyat novyh vragov dyrakov.
Pushkin pisal kogdato zamechatelno.
A tepericha mesto gady v konyushne.
Ta zze sudba oozzidaet nekrasova
Nesmweyanceva
Prochih literatyrnyh pidorasov.
Gady! Berites za plug! Hvatit drat literatyrosuk.

(Другой вариант, перевод:
О, мать, зачем родила меня в ночь?
Ведь никто, никто!? не сумеет помочь -
Клоуну погорелого SuperPuper-Театра
Чуваку, умирающему от передозировки Viagr'ы,
Вот он Я - лермонтов! зачатый от древнего скальда,
Чтоб вечно вынюхивать и снимать вражеские скальпы.
Моей кармой командуют незримые силы
Всех мировых переворотов и духовных изнасилований.
Каждую осень мне приходит на ум
Как ограничен человеческий zoom!
То бишь горизонты восприятия
Едва-ли охватывают потенциального неприятеля.
Суммировать- да! Но ведь плоско все это!
Вот и доживаем по капле до рассвета.
И Москва и Питер обычный до боли
Рыжий начесанный до крови кролик.
Дребадан опустевших вокзалов.
Белая кость голубого марала.
Ребром ладони вышибающий зубы
Моей загулявшей столичной подруги.
Холод лижет мозг сквозь уши как
Человек, напомнивший мне актера Белуши.
Етот же Человек, вообразивший себя президентом Бушем.
Ето Человек, вознамерившийся убить Буша,
Трахнуть труп и потом его скушать.
Демон спустился в летающем чайнике
И приземлился не так чтоб очень удачно.
На месте где он сел,
Образовалась московская дача.
Тридцать три полета,
И все вхолостую.
А теперь еще этот принесший пургу
На даче восседающий пожилой священник,
Бывший акробат, Иуда, мошенник,
Родины будуший полицай, изменник
И мой к сожалению, современник.
Его имя просто как дважды три
Хот умри, он лермонтов, рожденный быть поэтом.
И этого не изменишь ни тем и ни этим
Даже древний провидец малюватель Босх
Рисовал меня на своих безумных портретах.
Ах, мои друг, произнесло отражение
Некогда разбитого в боях торможения.
В умах нации происходит брожение.
В телах подростков таинственное напряжение.
Люди выходят пачками на площадь.
На площади рожает цирковая лошадь.
Зазвонил телефон. Звук неприятный.
Как будто вошел человек неопрятный, снял обувь, носки,
И сдох от тоски.
Где же мне снять такую блядь,
Чтобы умела петь и кирять, была образованна, знала латынь,
И подходила по семи признакам книги Цзин?
Вот такая же ситуа-шун в моей квартире
Где плесень поселилась в разбитой мортире.
Негде сесть от трыпов комаров.
А ко мне все приводят новых дураков.
И для успокоения совести
Мы слушаем мировые новости.

...Лермонтов, измочаленный исповедью, ощутил как его, чаинку в чашке, волна за волной, притягивает к невидимому центру и всасывает в разинутую пасть тьмы.
Он уже не первый раз ощущал себя игрушкой в руках судьбы.
Надо попросить у Гоголя его гроб, -подумал Михаил юрьевич, и чихнув отключился.

....Gogol i ego grob.
Он сгреб всю запавшую в щели почтовых ящиков корреспонденцию и швырнул в огонь. Так он обычно поступал со всякого рода письмами, в бесчисленном количестве сыпавшихся со всех сторон света. На адреса он даже не смотрел.
Он встал на диван, распахнул форточку и высунул голову. В лицо бил морозный крепкий дух. Аж в ноздрях защипало. Гоголь пошатнулся и покрепче вцепился когтями ног в обивку дивана.
По улицам плелись бесконечные вереницы людей. Кто парами, сложив рука в руку, а кто один. От этого вечного движения, особенно если смотреть с высоты двадцати метров неизбежно кружилась голова и начинало тошнить. Во всяком случае, Гоголя. Людей он не понимал.
Зато людям нравились его книги. Их скупали оптом сельские школы учить детишек грамотности. Хотя Гоголь с сомнением относился к подобным проектам. Во первых, сам он писал с ошибками - если верит ныне покойному Ацтеку - и выживал лиш за счет мошной струи энергии, бьющей сквозь его вирши. Кроме того, кому нахрен сдались образованные сельские дети? это же могут случится настояшие чудовища.
Деревня вообще представлялась Гоголю рассадником странных нелепых предрассудков и болезней. Вот, зачем например - косить траву? Валить деревья? Есть или-ктричество, горячая вода. Траву можно купить у любого джанки.
Он, конечно, понимал что всякие есть коровы и свиньи. Но он к их числу не относился. И поэтому ему было чужда деревня.
Крепостное право в его модерновом формате Гоголь ценил. Чего греха таить, он любил повелевать, а порой и издеваться над себе не-подобными.
Он слышал, что Пушкин попал в интересный переплет. Лермонтов закрылся в своей конуре и медитирует на свои какашки. Ацтека замочили какие-то левые робинзоны. С ним одним ничего не случалось. А все - правильное питание и его маленкий гроб, в который он залезал подремать каждый раз, как чувствовал истошение. Гроб был изобретением одного местного некрофила, и работал от розетки. Классно. Залезешь и заряжаешься энергией до чертиков.
Во время одного из таких сеансов Гоголь сочинил подобную сентенцию, которую позже не переставая цитировали все детские хрестоматии и подвесные календари:

...Приступ тоски, глубокой и пронизывающей насквозь. Я - замочная скважина, сквозь меня дуют ослепительные ветра. Дела скручиваются в клубок, как капля спермы. Мою тонкую младенческую шею перетягивают жгуты
дел. Настояшие события проскакивают как искры, и от них не дождаться огня.
Голова вставлена в хронику неизвестной нам войны, сквозь уши прокручивают бобины.
Избыточный вес и жировые отложения служат балластом. И способствуют творческой активности. Прохудившийся мозг импортирует схваченные некогда фрагменты, и вставляет их по местам.
Сладостно и позорно дрочить в обшественных туалетах, в затемненных конторах, в опустошенных шкафах. Дрочишь и вырабатываешь энергию из ручного спермогенератора, а куда она дальше уходит - непонятно.
Как говорили исландские мореплаватели, лучше спешить медленно. А говорить молча...........