Dudka : Профессор. Ч2

начало здесь.
http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=30032

Принесли коньяк, нарезанный на блюдечке лимон, две небольшие стопки грамм на 50 и какой-то прокисший салат с сыром. Профессор поковырялся в салате, но есть не стал. Скажемиван разлил коньяк и без традиционного жаханья стопками и какого-нибудь, уместного в таких случаях глупого тоста, вроде: «Ну, будем!», влил в рот содержимое ёмкости и вытер усы долькой лимона.
- Говно! – сказал он, хрюкнув в правый кулак, а левой рукой подцепил на вилку из салатницы, что-то похожее на капусту.
- Что говно? – не понял профессор.
- Коньяк говно!
- Да вроде ничего коньяк? Вот салатик, того…Скис.
- Да. И салат тоже говно, - тут цыган вдруг лукаво подмигнул, немного наклонился к профессору через стол и голосом, стреляющим на улице сигареты спросил, - А ваша жизнь, профессор, случайно не говно?
- Причём здесь моя жизнь?
- Да Вы, не обижайтесь, профессор, я так спросил? Вы жизнью своей довольны? Или также как с салатиком?
- Я занимаюсь тем, что меня интересует, - Иннокентию Семёновичу явно не нравился собеседник, непонятно откуда взявшийся и задающий глупые и, стоит таки признать, не очень-то приятные вопросы.
- Студентов учите?, - не унимался чёрномазый Иван, разливая по второй и моргая лукавыми глазами.
- Есть издержки профессии… В НИИ платят много меньше и работы ненужной до черта. А в Университете пары прочитал и занимайся своими делами. Ну и зарплата опять же побольше. Да и потом там еще мой дед работал, - коньяк немного развязал профессору язык и он, неожиданно для себя, пустился вдруг в совершенно ненужные объяснения.
- То есть продолжаете семейную традицию?
- Продолжаю… Послушайте, какое Ваше дело, молодой человек? Да и откуда, собственно, Вы меня знаете?
- Михаил Петрович Вас мне подсоветовал, - жуя капусту ответил проходимец.
- Какой Миха… Романько что-ли? Декан?
- Да, профессор. Декан Исторического факультета.
- Но… по какому вопросу, да и… Почему Вы не пришли ко мне в Университете, а привели меня сюда? – Здесь профессор обвел глазами забегаловку и, совершив, таким образом, ритуальный круг, вновь упёрся взглядом в бутылку, - И потом, как Вы меня узнали? Нашли?
- Да очень просто нашёл. Фотография Ваша висит на доске с названием «Наша гордость», на первом этаже Университета. Я гулял по спуску и подумал, что это можете быть Вы. Пошел за Вами. Догнал. Вот мы здесь.
Вся эта болтовня мало походила на правду, но коньяк делала свое развязное дело и профессор, смотря на собеседника уже немного осоловевшим взглядом, спросил:
- Так всё-таки, по какому Вы, собственно, ко мне вопросу?
- По Вашему вопросу…
- По моему вопросу?
- Да! Видите ли, профессор, мы рассматривали вашу фигуру, как достойную получить счастье…
- Вы маркетолог? – почему-то спросил профессор и разлил коньяк уже сам, - Ах, нет! Конечно же, нет! Вы рекрут. Ищете кадры, да?Так вот-с, чтоб Вы знали, я на компании не работаю. И заказные статьи тоже не пишу. Мне это противно. Ваше здоровье!
- Нет, профессор, Вы меня не поняли, - мягко сказал цыган и опять перегнулся через весь стол, отчего его торчащие нити усов вдруг оказались у профессора прямо перед глазами, - Я не предлагаю вам работу. Я даю Вам счастье!
- Эге-ге, - сказал повеселевший профессор, - Да Вы сектант! Точно! Вы сектант. Так вот, здесь Вы точно ошиблись. Я не ваш клиент.
- Нет, Иннокентий Семёнович. Я не сектант. И уж точно, - тут цыган снова продемонстрировал свои отменные белые зубы, - мы не ошибаемся! Вы наш клиент. Ваша кандидатура утверждена.
- Кем и на что утверждена?
- На счастье, вестимо.
Тут над ухом странных собеседников гаркнул пропитой голос официанта.
- Закрываемся, господа! Закругляйтесь.
…Господа закруглились. Усатый цыган, преодолев вялое сопротивление профессора, расплатился, и наши странные знакомцы вышли на ночную, притихшую Контрактовую площадь.
На улице профессор, уже совершенно пьяный, и не контролирующий свои движения, похлопал своего собутыльника по плечу и сказал то, чего трезвым бы никогда себе не позволил:
- Хороший ты мужик, Иван! Только счастье мне твое нахер не надо!
Скажемиван провел Иннокентия Семёновича почти до дома. По дороге разговаривали они на какие-то отвлечённые темы, вроде как о погоде и о язычниках. То есть о том, что, думается, читателю будет вовсе не интересно. А у самого парадного подъезда пьяненький профессор и его эксцентричный спутник тепло попрощались и о счастье профессорском больше не говорили. Профессор был настолько пьян, что даже пригласил Скажеивана в гости, чего, в общем-то, никогда себе не позволял даже с хорошими знакомыми, но тот вежливо отказался, пообещав как-нибудь в другой раз и обязательно. Еще, уже спускаясь по Институтской улице вниз, он крикнул, что-то наподобие:
-Кандидатура утверждена!..
Но шатающийся профессор толком не расслышал. Он улыбнулся, махнул рукой и ввалился в подъезд.
***
После той странной встречи на Андреевском спуске прошло месяца четыре, а может и больше. Дождливую осень сменила редкая в этих широтах суровая зима, но и она минула. Март сменил оттепелями февральские вьюги. Потом пришел апрель, и на Печерских холмах появилась первая трава. Профессор уже почти что и позабыл эксцентричного Скажемивана с его тонкими, чёрными усами и сектантской проповедью о Счастье. Об обещании черноволосого нахала таки придти к нему в гости профессор уже совершенно запамятовал.
…………………………………………………
И вот как-то апрельской ночью профессор проснулся и не мог понять от чего. Дело в том, что такое бывало с ним и раньше – старческая бессонница заставляла профессора вставать среди ночи, идти на кухню, заваривать чай, а потом брать какую-нибудь книгу, садится в кресло и читать до утра.
Так вот… профессор проснулся, немного полежал в кровати. Глаза свыклись с темнотой, он смог уже разобрать очертания стола и кресел посреди комнаты. Полежав еще, Иннокентий Семёнович начал нервничать. Он всегда нервничал - когда просыпался ночью. Когда в тишине слышалось биение больного сердца, сразу в голову лезли дурные мысли о бесполезности жизни. Старость пока еще вялой хваткой, но уже хватала за горло ночами.
С этими самыми дурными мыслями ни о чём Иннокентий Семёнович наконец-то поднялся с постели, нашарил на холодном полу тапочки, и как был, в трусах и майке, пошлёпал на кухню. Там, включив свет, он поставил чайник на газ, достал из тумбочки сахар и чёрный чай.
Заводные часы с гирькой-шишкой на стене показывали пол-третьего ночи. Плохое время, подумал профессор. До утра было еще далеко, а сна уже не будет… Решил сходить в библиотеку и выбрать какую-то книгу, для коротания ночи. Шлёпая тапочками, пересёк гостиную и зашёл в библиотеку. Включив свет, профессор прошёлся взглядом по полкам и ничего подходящего не нашёл. На кухне, тем временем, взвыл чайник, но оставались еще два стеллажа книг от стены. Туда профессор ходил очень редко, только когда протирал книги от пыли, и когда нападала блажь почитать, что-нибудь этакое. Этаким сегодня оказалась: «Алхимия» Марии Луизы фон Франц. Почитать о снах Юнга всегда было интересно.
Чайник взвыл паровыми клаксонами. Профессор достал книгу и уже собрался бежать на кухню, как вдруг, в проеме, образовавшемся после извлечения книги, появилось круглое, смуглое и, хоть профессор и пребывал в состоянии некой прострации, всё ж не мог не заметить, что еще и несколько наглое, лицо.
- Хороший выбор, профессор! – сказало лицо, улыбаясь в тридцать два крупных зуба и подёргивая чёрными усиками - Я догадывался, что этой ночью Вы возьмете именно эту книгу.
……………………………………………………….
Когда оцепенение немного отпустило зажимы мышц, профессор машинально перекрестился и прошептав: «Сгинь, нечистая сила!» – закрыл глаза.
Стоял профессор долго. Слышал как умолк на кухне чайник, шептал какую-то молитву и убеждал себя, что спит. Но вот, наконец, он открыл глаза и никакой книжной полки, никакого проёма в ряде книг и никакого лица в нём перед собой не обнаружил. Иннокентий Семёнович всё так же стоял в своей библиотеке, только обстановка в ней сильно изменилась. Исчезли полки с книгами, на полу лежали звериные шкуры, прямо перед ним горел камин, весело потрескивая дровами, а у камина стояло два кресла с диковинными ручками в виде львиных голов, и готическими спинками в виде острых зубьев, заканчивающихся почти под потолком.
В одном кресле, по правую руку от профессора, уже сидел, закинув ногу за ногу, Скажемиван.
- Мне это снится? – спросил тихо профессор и, обеими руками, вцепился в полы майки.
- Конечно, снится, - успокоил его Скажемиван, жестом фокусника извлекая из внутреннего кармана коробку с сигарами, - Да Вы присаживайтесь, профессор. Раскуримся. Побеседуем. Хватит уже молиться. Не попы же, чай?
После этих слов Иннокентий Семёнович снова закрыл глаза, надеясь снова открыть их уже в своей постели. Но всё было намного хуже, чем он мог предполагать. Вдруг из кухни донёсся женский голос:
- Вам, Иннокентий Семёнович, сколько сахару сыпать?
Профессор открыл глаза.
- Я две ложки положу, Вам хватит?
На деревянных ногах профессор пересёк комнату и, неловко цепляясь за львиные головы, сел в кресло. Оно было неудобным, твёрдым и скользким.
- Одиноко у Вас профессор! Женской души не хватает! – протягивая ему сигару сказал Скажемиван – Одиночество, в Вашем случае – смерть! Чтобы жить мужчине - нужна женщина, а женщине - мужчина!
Профессора трясло. Вцепившись в ручки кресла, он отказался от сигары резким поворотом подбородка, сполз к самому краю кресла и молчал. Только глаза его панически бегали по комнате да желваки танцевали сиртаки под желтоватой кожей.
А тем временем в комнату, в халате грязно-зеленого цвета на голое тело, вошла Она! Несла в руках поднос, на котором дымились три кружки чая и какие-то пирожные с кремом.
Тут, стоит вставить небольшую ремарочку, чтобы внести некую ясность в читательские ряды. А именно надобно сказать, что профессор боялся женщин. Панически боялся интимной близости с женщинами. И за сорок семь лет своей жизни так и не вступил с ними в какой-либо контакт, кроме словесных дебатов, да бесед за чашкой чая с жирной и усатой ассистенткой кафедры Инной Александровной.
В молодости, конечно, комплексовал на счёт своей странной «особости». Дрочил – было дело. Когда стукнуло молодому учёному тридцать лет весь Университет был уверен, что он гомосексуалист. Когда минуло сорок, все уже знали, что он болен. Разговоры примерно такого характера случались в стенах лучшего высшего учебного заведения страны:
- А что за болезнь, такая? – спрашивали, бывало, бабы за кружкой заварного чая в переменах между парами на кафедре.
- А такая, што он з женщиной не могёт...
- Так может, он того… с мужиками?
- Та нет. Раньше думали… Ни с кем.
- Ну не может мужик в сорок лет и ни с кем.
- Ну не знаю… Значит может.
- Может маньяк какой?
-Может быть. Знаешь мне Зина Анатольевна с Философского рассказывала…
Так рождались вокруг профессора легенды. Еще и другие разговоры были. Изучали болезни. Фрейда, нашего, Зигмунда вспоминали. Студентки часто посмеивались. На пары в мини-юбках приходили. В декольте. Бёдрами виляли. Молодёжь. Но всё без толку. Так и ходил бирюком.
………………………………………..
И вот в таких странных обстоятельствах, впервые после смерти матери, в доме Иннокентия Семёновича появилась женщина. Ворвалась, миновав двери и самого профессора. Горой пришедшей к Магомету, с подносом в руках, в грязно-зелёном халате.
- Ляля, - сказала она, поставив поднос на небольшой деревянный столик возле камина.
- Ин…нокентий, - сказал запинаясь профессор, и зачем-то добавил, - Семёнович, - и, - Очень приятно! – хотя ему было совсем уж неприятно в этом кресле и в этой майке перед дамой.
- Берите чай, профессор, - сказала Ляля, протягивая дымящуюся чашку.
…………………………………………………..
Профессор взял и чай, и даже пирожное. И начал пить. И есть. И даже немного расслабился. Ибо и чай был вкусный, и женщина оказалась какой-то в высшей мере приятной, хоть и невообразимо диким было её появление в этом месте.
- Вот и принёс Вам счастье в дом, - сказал Скажемиван, наконец раскурив сигару. Сигара эта была не совсем обычной, ибо пахла не табаком, а какими-то благовониями. Благовония эти имели какое-то психотропное воздействие, потому что стоило Скажемивану несколько раз затянуться, как профессор окончательно расслабился, ослабли зажимы в руках и ногах, и посветлела очумевшая голова.
- Какое счастье?
- Ваше…Ваше счастье, профессор. Эта женщина и есть Ваше счастье. Вернее она поможет Вам его обрести в полной мере, - тут наглый цыган опять улыбнулся.
- Но позвольте…Я никогда…
- Это ничего. Ничего, - кивнул головой Скажемиван, - Сейчас самое время… Мне однако пора, - вдруг схватился он и, пыхнув еще несколько раз сигарой, поднялся, пожал профессору его вялую руку и, пожелав приятного чаепития, сорвал с вешалки свою серую куртку и исчез в дверном проёме оставив профессора и Лялю одних у камина.
- Хороший чай, - смущаясь, сказал Иннокентий Семёнович, чтобы прервать затянувшееся молчание.
- Девятисил и мята, - улыбнулась Ляля, - Возбуждает и тонизирует.
(продолжение следует)