Арлекин : Кухонная Бесконечность

[прим. автора: В тексте имеются мнения персонажей, не совпадающие с точкой зрения автора]

Звонки в дверь раздаются один за другим, люди проходят внутрь, прибывают и прибывают, до бесконечности. Некоторые не знают ни меня, ни кого-то ещё и не могут связно объяснить, что их сюда вообще привело. Люди разбредаются по разным углам, употребляют всякое и беседуют – по большей части, перекрикивают друг друга. Шишкин торжественно вручает мне целый стакан, даже с горкой. Для себя он прихватил какой-то очень марочный коньяк – удивительным образом он умудрился упереть его из винного ряда в торговом центре. Он заговорщицки поглядывает на меня, косится на остальных одним глазом, а другим мечет в сторону кухни.
– Намёк понятен.
– Солнце своё прихвати, посидим втроём. Меня эта движуха совсем не прельщает, да.
Я ищу глазами, огибая мебель и тусующийся народ. Нахожу.
– Любовь моя, пойдём, уединимся.
– Зачем? Твоя же вечеринка. Хочешь сбежать? Всегда ты так.
– Я хочу покоя, только и всего.
– О, только не сегодня. Что тебе, покоя мало? У тебя и так в жизни – один сплошной покой.
– Ты меня понимаешь.
– Да-да, понимаю. Конечно. А то. Понимаю, да.
– Хватит. Пойдём.
На кухне господствует Шишкин. Он разлил пижженный коньяк по стаканам, даже мне, хотя обычно не пью. Кроме нас троих, никого больше нет. Шишкин опрокидывает стакан и злобно крякает:
– Сраный Гарри Гудини!
Солнце прыскает в кулачок и задорно смотрит на меня. Шишкин продолжает, будто сам с собой:
– Фак ю. Наше поколение взращено на американской культуре. Американские фильмы, американская еда, американский юмор. «Я включаю телевизор. Что там вижу? Там такой же пидор вешает лапшу в прямом эфире на уши...» Мы ведёмся, следуем за америкосами в сточную канаву. Наши родители покупают нам видеокассеты с американскими мультфильмами, и мы смотрим этот извращённый, гнусный плод западного менталитета. Наше же, русское понимание мира отмирает. Мы ориентируемся на Запад, мы развиваемся, мы хотим в Евросоюз. Э, парни, какой ещё, к чёрту, союз? Нам там не место. Мы не Европа, мы — Азия. Казахстан, Монголия, Китай – вот наши соседи. Не Америка. Какого хрена мы говорим «уау!» вместо «ого»? В девятнадцатом веке мы говорили на французском, в двадцатом - на американском. Что будет в двадцать первом? Пустим их на нашу территорию, чтобы им было удобней нас уничтожить? Мы слушаем американскую музыку, потому что нашу слушать невозможно. Наше музло тоже ориентировано на Штаты, но оно гораздо более низкого качества.
— Но мы же стараемся повысить свой уровень, – возражаю я, – стараемся приблизить его к уровню Америки.
— Какого хрена? Ты что, меня не слушаешь? Он меня не слушает, подтверди.
— Ага, не слушает.
— Вот. А надо слушать. Не приближаться к ним надо, а делать что-то своё. Мы уезжаем на стажировку на Запад. Блядь, мы привозим сюда их культуру!
— Смотри-ка, куда тебя понесло.
— Но, правда ведь, – Шишкин обновляет стаканы. – Япония до четырнадцатого века была закрыта — посмотрите теперь на её индивидуальность. Что осталось от нас? Матрёшки, балалайки, лапти и мат. Опять же, японская экономика...
— Только это не приплетай, хорошо? Это уже не из-за закрытости.
— Ладно. Вернёмся к нашим уродам. Согласитесь, мы знаем наизусть всех президентов сэшэа в порядке их избрания, но не можем перечислить русских императоров. Если нас обманывают в школах и сми, это же не значит, что мы не обязаны знать свою историю. Но мы плюём. Нам достаточно школьного курса.
— А что, разве там что-то не так?
— Вот об этом я и говорю! Скажи, малая, ты любишь свою страну? Ты хочешь, чтобы здесь жили твои потомки? А не приходит ли тебе в голову, что у твоих детей этой страны не будет? Что через несколько поколений народ наш русский исчезнет с русской земли, как многочисленные индейские племена южной Америки, которых, кстати, тоже искоренили американцы?
— Шишкин, куда тебя занесло? Что это за империалистическо-националистская ахинея?
— А что? Ещё старик Ницше жаловался на американизацию. Они же всех уже достали!
— Да, похоже, мы поплыли... – я пытаюсь успокоить разбушевавшегося друга. – Ты и вправду перегнул, слегка, палку. Слишком враждебно настроен. Знаете, есть у меня одна теория. Об истоках нашей проблемы... Вы правы, ребята, мозги перешли с аллюра на карьер. О чём бишь я? О проблеме.
— Проблеме?
— Да. В чём наша проблема, кто мне скажет?
— В нашей глупости.
Я выпиваю чёрт-его-знает-какой-по-счёту коньяк.
— Да, по-видимому. Желание совершенствоваться устарело, мы перестали развиваться, мучить себя вечными вопросами. С балами и светскими раутами умерла наша вера. Кстати, многие видят нашу проблему в неверии. Бог перестал быть модным. Джизэс Крайст уже не супастар.
— Что я говорил? Три английских слова в одном предложении!
— Не передёргивай, я разгоняю. Итак, стало модно в Бога не верить. Погоню за модой нам, кстати, тоже навязало это твоё американское стадо. Но приколитесь: вера в Него самопроизвольно устраняет все проблемы. На всё воля Божья. Гениально, да? По сути, Он и ограничивает нашу жизнь коротким отрезком времени, наполненным мелкими интрижками, и, чтобы мы лишний раз не задумывались, надевает на нас кандалы повседневности, вязкой и невыносимой. Если трезво оценить всю ситуацию, то во всё, что нами движет, в основу положена настолько дешёвая история, что она больше напоминает малобюджетный фильмец...
— Американский, – Шишкин цедит из бутылки последние капли.
— ...даже неловко как-то становится. Да, мы глупы, и с этим нужно смириться. Сынуля — подарок миру. Айм сори, но у меня слёзы на глаза не наворачиваются. Мы — люди, а люди — одна большая отара без пастуха. «Если ты думаешь, что ты особенный, ты ошибаешься», — главная мысль любой религии. Не сотвори себе кумира, кроме Бога? Наивно.
— Самонадеянно.
— Если ты есть, ты думал, сколько из-за тебя было и будет войн? Проще нужно было пророкам диктовать, слишком мудрёно вышло. Не все поняли Суть, точнее все, но каждый — по-своему, вырвав из тельца истины самое простое: «Бог есть любовь» и тэ-дэ. Но — к сути. Немного уйду вбок, не удивляйтесь — так уж меня протягивает. Чурки. Чурки — самое воинственное дерьмо на планете. Кровь горячая, да? А дело в том, что тёмные они. Как семидесятникам с самого рождения промывали извилины дедушкой Идеологом, так тёмным моют бритые бошки аллахом. Сори, не знаю, как его там по батьке. Итак, едем дальше. Деньги — грех, но люди, имеющие деньги — имеют образование. Время братков с начальным неоконченным за плечами давно прошло. В свою очередь, образование практически, да и теоретически тоже исключает веру в Бога. Люди, имеющие деньги, любят только их и верят только в них. Слегка утрировано, но мы ведь беседу разговариваем, а не лекцию о морали. Так вот, опять же, ум, прогресс — от сатаны. Вывод: Богу угодны тупоголовые беспрекословные идиоты. Исходя из этого тезиса — мы тупорылое стадо и есть, так как верующих на планете — что грязи в колхозе «Светлый тупик Ильича». Я думаю, ни для кого не секрет, что «Библия» — самое продаваемое чтиво в мире? Мысли есть?
— Короче, мы пришли к выводу, что мы — идиоты, следовательно, я тоже идиотка, а раз так, то всё вокруг — полнейший, чистой воды, самый, что ни на есть идиотизм. А если так, то зачем изощряться в тупости? Ты иногда задумайся о том, насколько сера твоя жизнь. А потом вспомни, что она — одна. Тебе, интересно, не станет страшно? Тебе разве не хочется всего? Ты не хочешь убежать далеко-далеко, оставаясь на одном и том же месте? Тебе не хочется ночи днём, а дня ночью? Ты не хочешь умереть, а через миг — воскреснуть? Жизнь — фигня, которая нам дана для того, чтобы делать фигню. Но это Он так думает. А ты Его обломай! Сделай что-нибудь стоящее, и ты поймёшь, что тебе больше ничего не нужно, кроме того, чтобы делать то самое стоящее постоянно. Хотя бы попробуй стать абсолютно свободным. Хотя нет, не хотя бы. Это, наверное, и есть самое сложное...
— Когда я умру, тело моё сожгут, прах развеют, я стану свободным, как ты и говоришь. Бренная оболочка всегда заставляет работать на неё. Наша жизнь заполнена мелкими стремлениями, которые, в конечном счёте, приводят нас к основным инстинктам. Единицы смогли плюнуть на тело и жить душой, однако, загвоздка в том, что не каждой душой можно жить. Ты когда-нибудь задумывалась, сколько поступков ты совершила ради своего тела, и сколько — для души? Всё меньше романтиков, всё больше циников. Почему мы перестали мечтать, думать о вечном, любить бескорыстно, не требуя от любимого чела взаимности?
— Чувак, я встряну в ваш диалог, всё-таки мы втроём сидим. По поводу сказанного у меня имеется оговорка. Жить душой, а не телом — это, типа, дзен. Просветление. Не думай, что я пытаюсь тебя оспорить, твоя мысль мне близка, и я её принимаю. Но. Слышал пословицу: в нездоровом теле — нездоровый дух? Я считаю, здесь есть доля правды. Чтобы расти духовно среди людей, тебе необходимо иметь физическую оболочку. В принципе, поддерживать своё бренное тело в нормальном функциональном состоянии нетрудно. Кушай свежую зелень, кури не больше полпачки в день, не злоупотребляй ганджа. Нельзя забить на тело. Я считаю, развитие духовное неотъемлемо от развития интеллектуального. Я считаю, мозг не может жить без тела. Я считаю, как Некитаев: раз, два, три...
— Шишкин, дай я тебя поцелую...
— Ты знаешь, — подаёт голос Солнце, — эта поговорка, «в здоровом теле здоровый дух»… Это малограмотный плебс присвоил ей тот смысл, который и ты в неё вкладываешь. На самом деле это изречение принадлежит римскому поэту Ювеналу. Все ментальные качки трактуют его неверно. Издержки перевода. Ювенал писал дословно: «Хорошо бы здоровому телу ещё и здоровый дух». Он осуждал однобокость физического совершенствования и никаких других смыслов в свои слова не вкладывал. Так что здоровый дух может быть и у полудохлого торчка.
Они допивают коньяк, я закуриваю очередной сплифф. Мысли становится всё сложнее укладывать по-порядку и формулировать. Я незаметно начинаю галлюцинировать. Ни моя любовь, ни Шишкин этого не замечают. Я сам долго не замечал. Сколько я уже выкурил за сегодня?
— Ваше собственное сознание творит вам вашего же бога, — тихо произношу я. — Если вы когда-нибудь молитесь, то только ему. А молитесь вы все. Даже закоренелые атеисты, то есть те, кто так и не перешёл барьер юношеского отрицания.
— Получается, типа, мой бог – это мои мозги. Так что ли?
— Твой бог – постер Гомера Симпсона над койкой в твоей спальне.
— Кто же тогда твой?
— Мой бог – это мой взгляд на мир и моё понимание жизненных процессов, а также шкала отношения моих субъективных ценностей к предполагаемой реакции объективного мира.
Кто-то засадил средненький до убогости ню-метал. Неужели они это слушают? Я смотрю на Шишкина – он качает головой и подпевает. Меня это задевает. Как же так?
— Разве вы не видите, — вскипаю я, — что качество хуй его знает какими шагами мутирует в количество? Если раньше гений выделялся среди миллионной толпы, то сейчас творит каждый второй.
— Причём, такой порожняк, что...
— Вот именно. Впечатление, будто один большой талант – нет, скорее, гений – раскололи. Получились средней величины таланты.
— Это, наверное, так называемое «нвобыхым» — нью вэйв оф Бритиш хэви метал.
— Ну, в музыке может и так. Хотя мне нравятся и те, что выросли на новой волне.
— Типа даунов и корней?
— Да, и ещё до них. Но в итоге, всё это дробится ещё мельче, разрастается до непомерных размеров, покрывает всех бездарной пылью, не несущей в себе прежнего монолитного заряда. Теперь всё несмело, незаконченно. Их слишком много, все попадают под пыль, которую пускают им в глаза такие же, как они, только обработанные деньгами.
— И у тебя, наверное, есть по этому поводу разгон.
— Я уже начал, просто слушай. Так вот, пыль эта и рождает новых звёзд. Не спорю, стимулирует всё это хорошо. Но всё искусство, любого направления, становится одной бессмысленной галлюцинацией. Всё потихоньку себя изживает. Все они сами осознают, что интересные образы, созвучия, сочетания – всего лишь интересные образы, созвучия, сочетания, за которыми ровным счётом ничего не стоит. Разве что фаллический символ. Но они и за это не отвечают. В этом виноват лишь инстинкт. Есть расхожее мнение, что весь человеческий гений переработан в порошок и всё, что мы видим в нём – это призрак, мёртвые осколки монолита. И получается, так, что средство становятся даже не целью. Оно становится неким золотым тельцом. Всё, что ты в нём видишь, относится к нему самому. Вот порошок и становится главной темой, нулём на пересечении всевозможных координатных прямых. Если присмотреться, хотя нет, просто посмотреть вокруг – то это уже свершилось. Осталось только немного подождать, и... В моём понимании вещей, человечество отойдёт к вечному покою в творческом порыве. Он не будет единым, этот порыв, и вряд ли будет иметь что-то общее с оргазмом. Будет беспрерывное толкание себя, вернее, пыли в массы. Один сплошной бредовый мультик, коряво нарисованный рукой торчка. Никаких идей, мыслей; тупые красные глаза по пять копеек и дебильные слюнявые рты. Слюни, как остаточный рефлекс – всё перемолото и пережёвано, а нового родить никто, увы, не может. И слюни текут из пустых голов.
— По-моему, ты слишком утрируешь, — возражает моя любовь. – Не всё так запущено. Ведь не каждый второй творит и даже не каждый третий. Не каждый является поклонником какого-либо искусства. Вот, к примеру, зачем человеку домашний кинотеатр? С отличным мощным звуком, идеальным цифровым изображением?
— Звучит, как реклама из телемагазина на диване.
— И всё-таки – зачем? Думаю, завтыкать. Вспомнить тех же детей, – с какой непосредственностью они познают новый мир. Они не скованы рамками морали, социальной субординации, стереотипного мышления. Их познание не ограничено, если, конечно, не брать в расчёт влияние родителей. Ребёнок – это свобода, непорочная и незалапанная. Малыш будет смотреть тебе в глаза, пока ты не отведёшь взгляд или пока ему не надоест. Вспомни, сколько раз на дню ты встречаешься взглядом с окружающими, и сколько это длится. Секунду? Три? Мы, словно животные, воспринимаем прямой взгляд как вызов, как угрозу. У меня создаётся впечатление, что, родившись, человек тут же начинает превращаться в животное. Подумай: с молоком матери мы приобретаем первый инстинкт, а потом добираем из прикупа недостающее. Да и вообще, только ли в этом дело? Здесь повинен не только животный страх перед взглядом себе подобного. На самом деле нам просто некогда, да и незачем. Нам мало двадцати четырёх часов в сутках, но если бы их было, например, тридцать шесть, мы всё равно спали бы шесть-восемь часов. Виной этому – деньги. Ещё один инстинкт, закон, идол и бог в одном лице. Просто в этой погоне мы надеваем шоры и не видим ничего с периферии. А, как известно, кто надел шоры на глаза – тому кнутом по хребту и в бока шпоры. У нас работает только область ясного видения и то, щедро сдобренная слепыми пятнами. Мы видим только пункт Бэ, в который мы следуем из пункта А. Окружающие нам по фигу. И вот, такой человек...