Долбоёб : БЕЛАЯ ГОРЯЧКА.

Белый рояль купленный мной по случаю её дня рожденья
так и стоит на фоне серых бетонных стен... Ремонт я не сделал.
В остальном это наверно типичная мастерская художника. По комнате разбросаны книги по психологии и книги так или иначе связанные с человеческим духом. Книги по медицине. Мед я тоже не закончил, а интерес к медицине так и не угас. Пепельницы наполнены окурками. Есть всё необходимое и ничего лишнего. Огромное количество колонок служит подставками под чай, столом и полками. С недавнего времени я живу здесь один и честно говоря, теперь уже мало от этого страдаю. Было трудно, но я научился смотреть на себя со стороны. Наблюдать.
Когда-то я собирался купить эту квартиру. Сейчас просто снимаю, здесь в Сергиев-посаде, на улице Рыбной, дом ...
Алкоголик не должен оставаться один, а мне одному хорошо. С некоторых пор меня манит одиночество, и эта моя потребность - «быть понятым» совсем отпустила. Это раньше я как и большинство людей боялся одиночества и боялся людей, причём одновременно. Теперь, оставаясь один, я наблюдаю сей венец творения – себя. Созерцаю, и не нахожу там к моему великому сожалению ни силы ни воли.
Всякий раз когда упираюсь в дно я клянусь себе... И Бог опять даёт шанс.
Меня нужно БЫСТРО спасать от самого себя – резюмирую я. И я честно стараюсь себе помочь, очень стараюсь. Почему? Потому, что если не я сам, то мне может помочь... Бог. А у него методы, очень эффективные: лишения, боль, смерть.

Однажды утром, я проснулся от страшного шума. Мусорный пакет который я выбросил накануне вечером, громко кричал на окружающих. Ему видите ли не понравилось, что на него вылили помои. Бутылки танцевали. Провода о чем-то напряжённо шептались. А когда я посмотрел на рояль то понял, что лишь ему одному очень нужно сказать мне что-то важное. Очень важное. Сакральное.
Он молчал, но что-то говорило о великой ясности его ума. Я попробовал ему помочь, понять, что с ним сейчас происходит. Но его трясло, и он был очень замкнут. Поразил меня лишь старый торшер, который на простом материале выдавал теперь такие уникальные совершенные тексты, что я еле успевал их записывать.

Когда я понял, что всё теперь изменилось мне стало страшно. Так страшно мне ещё никогда не было. И я стал молиться. Не знаю сколько это было. Может час, а может три. Может 20 минут, а может этого вообще никогда не было. Только стал я после этого совсем другим.

Раньше я никогда не верил в Бога, а тут вдруг принял Христианство всем своим сердцем. Оно конечно с пересёру, но тогда я об этом не думал. Тогда я вышел на улицу чистый, благоухающий, спокойный как младенец. Я посмотрел на весеннее утреннее солнце будто в первый раз, и пошёл по улице Рыбная вверх, к Лавре. Тогда мне казалось, что это витиевато-изогнутая улочка не кривая дорожка к храму, а настоящая большая... дорога в небо.