Пиздоглазый спермоглот, сын пиздоглазой шалавы : ПАДШИЕ (7 ЧАСТЬ)

- Ратмир Шахиди?! Здравствуйте, - на конце провода тишину нарушал скрипучий голос незнакомца. – Я старший лейтенант Хамит Даутов из отдела розыска.
- Что ж, - я встрепенулся, но попытался скрыть свои эмоции. – Чего же вам надо?
- Линда Невгод. Она исчезла около месяца тому назад. Работала у иностранцев. Вы в курсе того, что она пропала?
- Нет…я…вернее, да.
- Вы можете рассказать о ее личной жизни? И еще я совсем недавно узнал, что она была прописана в вашем доме. Получается, она жила вместе с вами под одной крышей?
- Да, получается так.
- Скажите мне, когда вы видели её в последний раз? Например, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула ваш дом? Неделя, месяц, не один месяц?
- Я…- Таир не дал мне договорить, выхватив трубку из моих рук, но я попытался её отобрать. Сильно пихнул меня в грудь. Упал и безудержно засмеялся.
- Алло? - раздавались оклики, вдали заиграла музыка Листа, - алло, господин Шахиди, вы слышите меня? Алло!
- Hello! – тоном необъятного счастья воскликнул Таир и, не дав опомниться младшему офицеру, тут же продолжил:
– С вами беседует молодой человек с голубыми глазами и святой верой в ненависть! Меня зовут Таир, а фамилия…Хайрулла!
- Я…я вас не понял. Кто это? – послышался обеспокоенный скрип старлея.
- Нам нужно встретиться, – Таир безжалостен и не сбиваем. – И желательно, чтобы это случилось сегодня. Как вы на это смотрите?
- Я?
- Да, именно вы и не кто другой. Один, без охраны.
- Согласен, положительно. А где?
- У входа в магазин «Снежная королева» в 8 часов вечера. Понятно?
- Но…
- Я предложу вам информацию, которая окажется весьма полезной вашим поискам. Вы не пожалеете.
- Но у какого входа? И как мне узнать вас…?
- Я вас узнаю.
Таир так и не дослушал его, изящным движением опустил трубку на рычажок. Он провёл пальцами по губам, зачарованно играя глазами, остановился в центре комнаты. Бросив на меня беглый взгляд, восторженно затанцевал лезгинку, цокая зубами и покрикивая: «Ух, шайтан! ».
Я родил вопрос:
- В чём дело, док?
Перестав плясать, он с солдатской чёткостью заправил растрепавшуюся рубашку в брюки и начал излагать свои приказы:
- Готовь парочку штыковых лопат и пару больших грабарок. И ещё, найди несколько прочных пакетов, ну знаешь, в них хранят мусор, и еще надо взять добротную верёвку. Будем заниматься земледелием!
Я весь вспотел, и меня трясет.
- Мне нужна доза, - говорю ему жалобно.
- Ратмир, денег нет. Герыча осталось совсем мало. Терпи, как и я.
- Ты можешь представить, как мне тяжело? – процедил я свой зубы.
- Да, я вижу, - он с пониманием кивает.
- Дай мне эту чертову дозу!!! – кричу я на него, брызгая слюной и топая ногами от бессилия.
- Не ори на меня, урод! Кстати, как там звали твою маму?
И вот, мы идем ко мне домой. Через весь город, пешком.
- Мама, - говорю я ей тихим голосом. – Это в последний раз, я тебе обещаю. Пойми, мне нужно. Один раз, всего лишь один. Я знаю, у тебя маленькая пенсия, но у меня сейчас черная полоса. А за ней всегда белая, мама! Ведь ты же знаешь. Последний раз.
Она лежит в кровати, в комнате бардак. Кругом мусор, занавески закрыты.
- Что мне сделать? – спрашивает она меня, на глазах показались слезы. – Ты каждый раз приходишь, когда у тебя нет денег на наркотики, и требуешь их с меня. У меня их нет, я всю пенсию отдала за твой долг у Марата. Помнишь, на прошлой неделе ты у него взял взаймы?
- И какого черта ты отдала ему долг? – в сердцах восклицаю я. – Пошел он на хрен! Ты соображаешь, что сделала? Не надо было отдавать ему!
- Но это же долг! – изумляется, плача.
- Пошел он к черту! – я лбом ткнулся ей в лицо, сверлю ее злобным взглядом.
- Сынок, денег нет.
- Не переживай, я продам твой холодильник. Когда заработаю куплю новый. Это будет суперский холодильник! Ты веришь мне? Все будут с завистью смотреть на нас с тобой.
Доза. Я ввожу иглу в вену. Вся рука в «дорогах». Я улыбаюсь, расслабляюсь, меня охватывает эйфория.
Было удивительно тихо. Я осторожно ступал по снежному насту, хруст хрупкой корки сопровождал мой каждый неуверенный шаг, еле заметный пар лениво выплывая изо рта, тут же в одно мгновение растворялся в воздухе.
Меж исполинских ледяных глыб всё бесшумное пространство распадалось на фантастические соединения бело-голубых тонов, я с затаенным дыханием передвигаю свои отяжелевшие ноги. На самом деле, я здесь впервые, а значит, мне немножко страшно, в этом ущелье если и не мрак, то уж точно сумрачно и уныло. Ни птиц, ни солнца, ни звуков прибоя.
Высоченные скалы из полупрозрачного льда высятся с горделивой ухмылкой. Миллионы тонн замёрзшей воды, миллиарды застывших микробов, тысячи кружащихся в порыве ветров пушистых снежинок. Сосульки такой устрашающей длины, что некоторые из них даже намертво вросли в землю, т. е. в такой же безжизненный лёд. Ни одной живой души, казалось, всё внезапно остановилось по приказанию чего-то необъяснимого, лишь только скалятся заостренные зубья недвижимого льда, выпирающие из голых льдистых стен.
Я бреду в безмолвном оцепенении, состояние такое, будто разум отказался сотрудничать с душой, а мысли в спешке заперлись на самом отдаленном чердаке мозга. Губы слегка заиндевели, но не в этом беда, главное, не останавливаться, а просто идти. Глаза накрыла пелена непрекращающихся слез, но плачу всего лишь от обычного раздражения, сухой воздух вызывает выделение жидкости из глаз.
Бедные. Если бы я в силах был их воскресить, то сделал бы это с удовольствием, и ничуть не задумываясь. Они лежат повсюду, в уголках непролазных расщелин, под многотонными глыбами, у сглаженных камней, а некоторые и вовсе навеки заточены в лёд. Заснувшие, убаюканные собственным бессилием, уже не верят в возможность спасения и, вообще, нисколько не заботятся о завтрашнем вечере.
Я подошёл к одному из них, тот находился в сидячем положении, уткнувшись головой между колен, он был одет в белый чистый комбинезон, на голове шапочка, рядом воткнут ледоруб, по рукоять запорошенный снегом.
Недолго раздумывая, снова продолжаю свой путь, держу курс в никуда. Вне сомнений, многие бы мечтатели выказали желание обрести бессмертность и, обретя, жить безмерную вечность припеваючи. Но возможно ли это? Нет, никак.
Глядя на этих храбрецов, понимаю, что никакого бессмертия нам и не надо. Жизнь у нас всего лишь одна, и пользоваться ею нужно так, чтобы перед смертью не было обидно за бесцельно прожитые дни. Она слишком коротка, а потому и бесценна.
Я потянулся и отломил половинку сосульки, лизнул её кончик. Соскользнул с выступа и покатился с маленькой горки, влетел в снежный сугроб, отдышался. С трудом поднялся на ноги, придерживаясь рукой за неровности льда. Глянул на руку, застывший кусок так и не отцепился от поверхности перчатки, надёжно прилип. Кругом всё блестит и сверкает, словно на балу бесконечного января, и когда все они светятся и сияют, душа прямо-таки разрывается от накатившего восторга.
Я присел на корточки подле неё, она волшебна и загадочна. Её глаза были настолько прекрасны, что на какой-то момент мне показалось, она жива, но просто притворяется. Её чистый взор поразил меня насквозь, всё моё тело буквально передёрнуло от изумления, я разинул рот. От неё веяло мёртвой свежестью, почувствовал её прошлое, такое же дивное, как и она сама. Мне так захотелось, чтобы она заговорила, показала свою улыбку, я почему-то вообразил её улыбку диковато божественной. Глядя на неё, я не мог сдержать свою страдальческую жалость, меня подмывало приникнуть к её холодным щекам, синим и затвердевшим от постоянной минусовой температуры. Стянул перчатку, мои пальцы несмело притронулись к её волосам, как мне казалось, таинственным.
Я представил перед собой, как она встаёт с ещё теплой постели, нагая, протирая слипшиеся глаза, даже по утру не лишенная своей изысканной обольстительности, заходит на кухню и наливает себе в тарелку горячий бульон с грудинкой, от которой исходит тончайший аромат тмина. Мне почудилось, как она весело смеётся вместе со своим бой-френдом, они сидят в салоне такси, и он с увлечением рассказывает ей забавные байки о своих школьных похождениях, или, например, о строгой директрисе, которая ему не давала никакого житья. А вдруг у этой «спящей красавицы» были дети? Или родные? Может, она играла на рояле? Увлекалась коллекционированием монет, считала себя опытным нумизматом? У неё была мать, наверное, та плакала, когда ей сообщили об исчезновении дочери. Может, от безрассудного горя пыталась покончить с собой, так как не представляла своего существования без горячо любимой дочурки. Она лежала, примёрзшая ко льду, мне стало немного дурно. Но это не было чувством отвращения, скорее, это было что-то необъяснимо неземным, с трудом досягаемым человеческим восприятием. Я изучал её лицо, принимая её лучезарный взгляд за что-то пусть и неживое, но и уж точно не растерявшее притаившийся смысл. В ней я прочёл последние минуты надежд, мольбы о помощи, рвения к возрождению. Покорительница ледников, ей удалось одним своим взывающим взглядом приковать меня к этим заснеженным пещерам. Она лежала здесь уже давно, может, не один десяток лет. Она была облачена в желтую спортивную куртку чехословацкого производства, меховые сапожки и утепленное трико с двумя узенькими полосками. Весь её вид источал что-то печально мелодичное, в тот момент выражение её лица показалось мне мучительно родным, в волнении чуть отшатнулся.
Где-то там, наверху, ревут ветра урагана, засыпая снегом всё потерянное и позабытое, зарывая мёрзлые тела альпинистов, снаряжение и палатки под молочные пласты снега. Я пригнулся, дыхнул в её лоб, поцеловал в бесстрастные губы. Что-то в моей душе защемило, мне подумалось, что я влюбился в неё, и, наверное, она олицетворяла безысходность. Её стройное тело нисколько не повредилось, несмотря на десятилетия, в течение которых она была погребена в этих суровых и таящих опасности ледниках. Наоборот, она была слишком совершенна и свежа, будто притворилась крепко спящей, а если даже и скончалась, то всего лишь несколько минут назад. Прощально провёл большим пальцем по гладкому скованному подбородку, развернулся и побрёл прямиком вглубь пещеры.