Пиздоглазый спермоглот, сын пиздоглазой шалавы : ПАДШИЕ (8 ЧАСТЬ)

Я услышал чей-то далёкий зов, мне показалось, что этот молящий ор принадлежал моей маме. Оглянулся на всякий случай, хотел убедиться, что она и вправду мертва, что это не горький сон, испепеляющий мою промозглую грешную душу. Снег валил скученными хлопьями, девушка лежала в той же позе, в какой я её и оставил. С тяжким усилием повернул голову в сторону пещерного углубления, я не знал, что делать, не хотел бросать её тело на растерзание неумолимого времени. Но вот всё-таки принял окончательное решение: необходимо продолжать спуск и одновременно искать, пусть и неведомый моему сердцу, но однозначно спасительный для моих идей выход из этой оледенелой западни. Неловко переступал ногами, пару раз чуть не расквасил себе нос, спотыкаясь о торчащие ледышки. На минуту мне померещилось, что кто-то зло подшучивает над моими нерасторопными движениями, неуклонно следуя за мной. Я чертыхнулся, но решил не поворачиваться. Вдали меня звали, и я держал свой неуклонный курс туда, откуда он доносился. Нет, сказал я сам себе, это не совсем похоже на маму. Я погиб для своей матери, я мертв. Я укусил себя за онемевший палец с единственной целью - прийти в полное сознание.
И вот вдалеке забрезжил свет, значит, иду в правильном направлении. Свет всё ярче и ярче, иногда сравниваю себя с мотыльком, который также безрассудно мчится на огонек лампочки. Свет ослепляет слезящиеся глаза, слух спадает до нулевой отметки, ноги подкашиваются, хочется завыть по-волчьи, затрястись в едином треморе. Сияние слепит глаза с такой яростью, будто оно наделено жизненной энергией, с помощью которой можно лишить человека зрения.
Сильно зажмурился, но, не останавливаясь, двигаюсь на ощупь, словно энергичный старец из освященного храма тибетских долин. Нет сил даже на то, чтобы открыть глаза, я повинуюсь интуиции, которая меня редко когда подводит, она мне нашёптывает держать их закрытыми.
Кто-то пронзительно провизжал, где-то неподалёку прозвучал оглушающий выстрел просвистевшей петарды. Пациенты жмутся в углу, в дрожащей куче, в руках тонкие свечи, а во взгляде полыхающее проклятие. Мертвые сидят шумной компанией за круглым столом, идет обсуждение ультиматума, объявленного к полудню пришлыми ставленниками. Практиканты сдают анализ на ВИЧ, кругом горят пентхаусы, повысился спрос на ритуальные услуги. Длиннющие очереди за гробами. Я слеп, как корсар, которому с отместкой выкололи очи и сбросили с кручи. Тени уходящей поры.
Что это? Невыносимое воплощение одурелого зноя. Тихий ветерок переносит триллионы песчинок с одного бархана на другой, солнце нещадно палит своими обжигающими лучами, кожа местами полопалась, а волосы потеряли былую яркость.
Вдруг увидел ящерицу, сноровистую, серую с крохотными крапинками, она довольно ловко передвигалась на еле видимых четырех лапках. Я проводил её своим простодушным взглядом, но, быстро опомнившись, огляделся по разные стороны, понял, что что-то здесь не так. Посмотрел вниз на ноги и чуть не рухнул в обморок, я погружался в песок, в эти зыбучие пески, без разбора поглощающие всё живое. Вот засосало уже по самое колено, сердце усиленно заколотилось, и, несмотря на головокружение, я начал высвобождаться из незримых пут песчаного поглотителя. Руками, ногами, плечами ошарашено карабкался из затягивающей ямы. Мне сильно хотелось жить, поэтому мне удалось выбраться из песочной трясины. Чудом удалось спастись, не успел толком улечься на раскаленный песок, как тут же соскочил и заорал благим голосом. Обжог локти и задницу, ноги красные, обросшие, скривленные ногти лет двадцать, как не стрижены. Осмотрев себя с макушки до пят, поднял над глазами ладонь, принялся изучать пустынную местность.
- Эй, подваливай сюда! – я услышал до боли знакомый голосище, удивился, завертел шеей. Хотя может быть и так, что это только мираж, блеснувшее видение. Ещё одна куда-то бегущая ящерка, тут же поддел пальцами, а затем захватил рукою; взял её за хвост, завертелась как окаянная, отчего мне стало весело, я звучно хохотнул. Но вот она шлёпнулась о песок и стремительно смылась в неизвестном направлении, меж пальцев зажат оторванный хвостик. Загляделся.
- Ну, ты, особое приглашение надо что ли? – я встрепенулся и только теперь заметил пятно на плавящемся горизонте, прозрачные воздушные волны то и дело, что вздымались и опускались.
- Эге! Бегу! – сглатывая слюну, помчался в сторону маячившего вдали пятнышка, на ходу покачиваясь, чуть не падая от физического изнеможения. Не помню, сколько времени бежал, но должно быть не менее получаса. Делал частые передышки, задыхался, руками обхватывал ноющие бока. Минуты плелись понурыми одиночками.
Наконец, я разглядел то место, куда целенаправленно приближался. Баскетбольная площадка с двумя корзинами на щитах посреди обезвоженной пустыни, ни оазисов, ни караванов с вьючными «кораблями». На асфальтированной игровой площадке сидит, поджав ноги под зад, темнокожий мужчина в спортивной футболке и шортиках, загадочно улыбается и не сводит с меня любопытствующих глаз. Я протягиваю ему руку, приветствую:
- Я не понимаю, что здесь делаю.
Негр не ответил на мой благородной жест, демонстративно чесанул то укромное место, где должна скрываться волосяная мошонка, и презрительно харкнул на мой замшевый башмак защитного цвета.
- Извиняюсь, но ваши безрассудные действия способны вызвать во мне ответную агрессию. Я плюну вам в лицо, можно? – с этими словами я обдал слюнками его южное кофейное лицо, присел на колени и затрещал, обхватив руками живот, ведь попал прямо в толстые выпирающие губы.
Его реакция поразила меня, он ничего не предпринял, даже не стряхнул харкотину, он просто манерно прикрыл глаза. Я обошёл его кругом, поглазел на его кучерявый затылок, хлопнул в ладоши прямо под его ухом, но он и глазом не повёл. Тут мой взгляд зацепил валявшийся мяч с аббревиатурой «NBA», поднял его и попробовал попасть в корзину, дерьмо собачье, промазал. Подбежал, подхватил и еще раз закинул, но в этот раз уже в тигрином прыжке, конечно, далеко до сальто-мортале, но всё же, как никак внушающий уважение полёт с мячом до самой корзины.
- Блядские петушки, ну кто так кидает? – раздался за моей спиной возмущенный голос шоколадного мужчины.
Я посмотрел на него с негодующим видом, но не ответил на его вопросительную реплику. Решил не впутываться в словесную перепалку, пусть себе бурчит, а мне до этого красавца ровным счётом нет никакого дела. Я снова бросил в сетчатую цель, мяч ударился о край железного круга и отскочил в руки негра. Тот бравирующей походкой достиг начертанной белой краской линии, встал, едва касаясь носочками, подтянулся и словно по мановению волшебной палочки, попал точно в яблочко, вернее в корзину. Он с горделивой усмешкой взглянул на моё обиженное выражение лица, и поучительно выдавил:
- Учись, дуралей!
- Слушай ты, чемпион по поеданию крендельков, может, прекратишь своё гнусливое ерничанье? – возмутился я, замахиваясь на него кулаком.
- Тише-тише! Чего расшумелся?
- Ты ещё спрашиваешь?! Если научился хорошо держать в руках мяч, то значит, позволено играть другим на нервы? Мне плевать, какой ты там у себя в Родезии чемпион, я и не таких максималистов обыгрывал!
- Ты всё? – спросил он, подходя ко мне вплотную.
- Чего тебе? – отпрянул от него, дабы не искушать проказницу-судьбу.
- Закончил?
- А тебе какая разница?
- Большая. – Немногословно ответил и обвёл мою фигуру кусающим взглядом, а затем ткнул указательным пальцем мне в кадык, да так больно, что я невольно хрипнул. – Да, горло у тебя слабенькое.
Он проказливо хмыкнул и присел в тени щитка, точнее, привалился к столбу. Я потирал ноющую от боли шею, с остереженным оглядыванием в его сторону соображал по поводу моих дальнейших планов. Хотелось от всей души отдубасить этого баскетбольного игруна, бить его черненькой башкой о латунную поверхность столба. Но, так ничего особенного и не придумав, запрыгал по направлению к нему, словно саранча, на ходу во всю глотку восклицая:
- Я знаю тебя всего каких-то десять минут, но уже готов люто ненавидеть твоё цветное рыло! Ты думаешь, что такой крутой, но я тебя не остерегаюсь, потому что меня ещё никто не мог по настоящему запугать! Я вообще никому неподвластный, так что можешь свернуть все эти свои штучки для лохов с западного побережья!
Он даже не удостоил меня своим подозревающим взглядом, этот жук оказался ещё тем кремнием, пожалуй, с ним надо быть начеку, а то вдруг ему взбредет какое-нибудь безумие в голову, вдруг этот хмырь уже убил человека.
- Ты можешь меня игнорировать, не обращать никакого внимания, но знай, что и меня не тяготит тишина!
- Предположительно 37 градусов! – наконец-то, в нём появились хоть какие-то признаки жизни, чуть приоткрыв глазки, пытливо меня оценивал.
- Что? Так интересно?
- Перестань вести себя вызывающе.
- А ты не строй из себя святошу, всё равно не поверю!
- Чему?
- Тому, что ты утопаешь в праведности!
- И не надо, я не претендую на звание искупителя грехов. Скорее, я молох.
- А это ещё что?
- Это? А, не важно, безделица. Нужна? – беззастенчиво предложил мне рваный кошель, да ещё с таким невообразимым видом, будто он новый, а внутри затаились мириады деньжищ.
- На кой чёрт он мне сдался? Прибереги его для будущих приключений, а мне он, как корове гольфы.
- Не хочешь – не бери, но зачем пускаться в разглагольствования? – попытался меня осадить, в руках блеснул кортик, в левом ухе проколоты 7 серёжек.
- Ладно, мужик, кончай сажать ботву! Лучше помоги мне выбраться из этого заклятого пространства, отведи в мой ультрасовременный город. Я после этого тебе с щедростью отплачу, вот увидишь.
Он с недоверием вперился в меня, а потом издевательски ощетинился:
- Сколько раз нанести удары ножом? Я могу резать тебя на куски долго.
- Чёрный юмор, да?
- Сначала я отрежу тебе ногу. – Насмешливо взглянул на меня.
- Интересно, как это у тебя получится!
- Потом, наверное, сниму с тебя скальп.
- Но-но! Не испугаешь.
- Тебя? Зачем мне пугать? Затем я буду отрезать тебе уши, одно за другим.
- Мужик, тебе лечиться надо.
Тут он бросил на меня загадочный взгляд, и холодно произнес:
- Ты костлявый, тебя резать сложнее.
Я вижу, что он реальный псих, а потому внимательно смотрю, как он держит в руке кортик.
- Хочешь пить?
- Я?
-Да, ты.
- Ты ещё спрашиваешь? – с удивлением скрестил руки.
- Не хнычь, погляди налево, – невозмутимо приказал он. Я повернул голову туда, куда он махнул кистью, сердце екнуло, пришлось даже встряхнуться. Негр пощупал моё плечо, спросил в упор – что ты видишь? – мне показалось это оптическим обманом, я видел фонтанчик, выложенный плитками, вода взметалась ввысь и зазывала притягивающим журчанием, не в силах идти, пополз на карачках.
Присосался к отверстию, откуда билась струя, от жадности чуть не захлебнулся. С прохладцей, свеженькая, остаться бы здесь навсегда. Намочив волосы, пришел в себя и непринужденно растянулся на песке в близи облюбованного источника с влагой.
- Насколько я понял, уже 38 градусов, - прозвучал голос шоколадного мальчика, - представь себе, ведь это только в тени. – Воцарилась недолгая тишь, правда, вскоре прерванная его размеренной речью, лишенной каких-либо признаков переживаемых эмоций. – Здесь лучше, чем в вашем шумном обиталище. Здесь спокойно, никто меня не обижает, это моя отчизна. Ну и пусть немного жарковато, зато, когда обуревает чувство жажды, тут же появляется желанный утолитель; ни единого намека на эксцессы, всё идет своим отчеканенным ходом, никакого церберского вторжения, одни лишь позитивные эксцитативные чудеса. Когда-то я был непонятым интриганом, плутовал в ночных увеселительных заведениях, мой отношение к людям походило на бравурный марш. Я носил эспаньолку, танцевал под диско и рэгги, носился на новенькой «Хонде», которую, помнится, купил у японских махинаторов. Был мастером по серфингу, знаешь, мне как-то довелось побывать проездом в Майами, отличное было времечко. Отец был торговцем болоньевых плащей, потом занялся куплей-продажей недвижимости в Греции, это было на стыке 80-х и 90-х. Я не чурался насилия, наоборот, по любому пустяку затевал побоища, дрался в барах Ливана, помнится, мне сильно помяли бока в подпольном игорном доме Бейрута (если не подводит память, которую потравил хересом), он назывался «Альвия», такой красивой облицовки здание.
- Люди думали, что это какое-то консульство, а на самом деле, в этом здании развлекались знатные люди со всего ближневосточного региона. Я совокуплялся с бабами, трахал и черных, и белых, и китаянок.– Он стоял и выводил на песке какие-то знаки, я напрягся, но так ничего и не смог рассмотреть. – Метался по разные углы гостиничного номера, глотал взбитый с манной крупой ягодный мусс, сам себя осыпал бранью, прыгал на кровать, бил кулаками стены. Казалось, основная часть жизни пройдена, я на перепутье, и решается всё моё дальнейшее передвижение. Мне горько осознавать, что шёл совсем не той дорогой, какой шли другие. К чему те яства, зачем эта пафосная напускная набожность, какого хрена эти замаскированные выдавленные улыбки? Почему мы отошли от натурализма? На что мне сдался карнавал, где всё не то и не так, где мажордомы рассыпаются в излишних мадригалах, а номенклатура растаптывает в пыль былые истины? Нет, я возжелал иное, что не подаётся поверхностному изучению; мне повезло, я вовремя затормозил, спустил пары и подождал нового клича, который донесся до моего сознания,… нет, не с небесных подиумов, а именно изнутри. Я избран для более благостных возданий, так мне объяснил мой духовный путеводитель. Моя мойра теперь со мной сокровенна, я стал самим живописцем, а не каким-то треножным мольбертом. Я приласкан вернейшим смыслом моего бытия, никому не желаю зла, я за благодушное мозаичное мироощущение.
- Слушай, ты! – Я не вытерпел и вскочил со своего насиженного места, подбежал к нему и прокричал. – Иди в жопу! Со своим раболепным мирком и нелепой риторикой, ты меня уже запарил в этой духовке раскаяний! Ты лепечешь о доброте? Тогда ответь, что за чёрная рожа ещё совсем недавно оплевала мои ботинки? Яичный почесун, вот кто ты, торчишь здесь!
- Я просто тебя проверял, – проговорил он второпях, неловко опешив от моих прорывающихся наружу наскоков, отходя назад и вытягивая ко мне навстречу руки, дабы сдержать мой озлобляющийся натиск.
- Проверка? Ты я вижу совсем сбрендил, ишак пасхальный! – Я с силой оттолкнул его навзничь, а затем, пнув по песку, наблюдал, как тот стряхивает с лица мелкие песчинки, как протирает от песчинок раскрасневшиеся глаза. – Ну, как? Где твой голос, что он тебе говорит?
- Слушай, угомонись, - он показал мне на стол, уставленный фруктовым и засоленным провиантом. – Отведай на здоровье.
Я молча сел за стол.
- Мне тяжко, это уже вторая жертва.
- А кто был первой? – с безразличием осведомился я, впиваясь зубами в хвост копченой рыбы.
- Далиль.
- Что за кадр?
- Сын предпринимателя. – Он озабоченно уставился на горизонт.
- Товары на доллары, знаем мы таких.
- Он подлюка, ему вздумалось меня провести вокруг пальца.
- И ты его, конечно же, пристрелил.
- Нет, подушкой.
- Патронов было жалко?
- Не в этом дело, на тот момент у меня не было и в мыслях с ним расправиться, поэтому я и не взял с собой ствол. Всё произошло нежданно-негаданно, он сам нарвался на мой ответ. Клянусь, я не хотел его смерти, но был обязан его проучить.
- Занятная сага, но я слыхивал и покруче. Налей-ка мне вина, да не скупись.
- Я и не жадничаю. – Он, должно быть, смутился, так как растерянно замялся и встал чуть поодаль от устланного стола.
Я, преисполненный сарказмом, поглядел на него с желчно-иронической усмешкой, забросил в рот парочку кешью и изрёк:
- Ты здесь ополоумел, это, как пить дать.
- Нет, наоборот, я нашёл…
- Заткнись, mouth gate.
- Не называй меня так, это неприлично.
- Рот у тебя, как калитка, как раскрытые настежь ворота.
- Я нормальный!
- Не пищи! Ты человека убил, и, между прочим, не одного!
- Не говори так! – он схватился за голову и забился в истерике. Я с нетерпением уселся рядом с его содрогающимся телом, дотронулся до его запястья, но он резко отдёрнул руку.
- Я тебя не хочу доводить до инфаркта миокарда, но и ты остерегайся меня затравливать.
- Я убийца.
- Перестань скулить по этому поводу, упейся вином или ликёром. Возвысься над сожалением, будь жёстче, пускай тобой овладеет ригидность.
- Тебе легко меня утешать, а я человечков убил! – взвизгнул он, подаваясь назад на своих гибких ногах.
- Ты придушил того постреленка, я понял.
- Я натворил жуткое! Мне не жить, неприятели скоро набросят на моё чело сонм возмездий. Моё знобящее тело вскоре покроется злокачественными наростами мяса, саркомами. – Негр захлёбывался от расстройств, обуревавших его, он бился в ознобе, голова приникла к моему колену.
- Как долго те душегубы тебя искали?
- Ищейки Кармаля?
- Кто это?
- Отец пострела. Он поклялся, что вывернет мои внутренности наизнанку и скормит их своим крокодилам. Они облазили все кварталы, перевернули вверх дном все столичные притоны и кабачки, но меня так и не сумели скрутить.
Я отстранился от него, прогулялся к столу, осушил пузырёк с сиропом и, вытирая губы, неспешно возвратился к нему обратно. Его уже не знобило так сильно, как минуты назад, но взволнованность по-прежнему присутствовала в его мимике.
- А кто оказался вторым? Что за бедняга?
- Отвяжись от меня! – негр протяжно взревел, пытаясь ухватить меня за ухо, но я ловко увернулся и стремительно бросился тому под ноги, вцепился и перевернул его на правый бок. Для острастки шлепнул ладонью по щеке. – Ах, ты урод! – Он встал, разъярённо выхватил из кармана кортик, тот угрожающе блеснул в лучах палящего солнца, и понёсся на меня с диким несуразным воплем. Я сразу же дал дёру в сторону стола, забрался на него, а затем спрыгнул, метнул блюдцем прямо ему в грудь, но оно не то, что не разбилось, оно даже не причинило ему никакого вреда, от такого броска он еще больше разгневался. Он никак не мог за мной угнаться, мы бегали вокруг стола, и он извергал в мой адрес проклятья. Наконец, он сообразил перепрыгнуть через преграду, естественно, я помчался к фонтану, как к последнему прибежищу. Добежав до конечного рубежа, пенящегося и брызжущегося, я наспех омочил свою голову, а затем укрылся за каменным мальчиком.
- Не выйдет, я тебя здесь зарежу, урод! – возопил негр, устало передвигая ноги.
- Уймись, дурак! – я подал голос, и он тут же взметнулся на фонтан, перескакивая по плиточным стенкам с ловкачеством японской макаки. Тут я встретился с его кудрявой башкой, которая засветилась экспромтом прямо у моего носа.
- Чёрт тебя дери! – я бросился наутёк, ведь главное, избежать острия его укороченного ножа, которым тот то и дело размахивал, поражая невидимых противников. – Погоди, уж я то тебе задам! – Я резво запрыгнул на столб и вскарабкался вверх, прямо на корзину, усевшись поудобнее, словно на стульчак санузла.
- Ах, вот ты как, бледнолицый! – Он погрозил мне кулаком, деловито прицелился и кинул в меня мячом. Я зажмурился, но на всеобщее удивление, он промахнулся, притопнул и забранился.
- Думаешь, убежишь? Меня не одурачишь, к тому же только я знаю, как отсюда выбраться!
- Тогда подскажи!
- И не подумаю!
- Я не могу тебя понять, чего ты желаешь?
- Не можешь, и не пытайся!
- Но всё же?
- Ты оказывается, один из тех негодяев, которым нужны лишь блага, и, причем материальные! Не будешь против, если я предложу тебе оранжад? – он с сервильной угодливостью откланялся в форме реверанса. Я недоверчиво спустился, он взяв меня под руку, довёл до сервированного с изыском стола.
- Может у тебя припасено кофе сорта мокко?
- Извини, брат, но запасы кофейных бобов изрядно истощены.
- Ничего, это не самая меланхолическая новость за сегодняшний день. Раз так, то полакомлюсь тем, что имеется.
- Усаживайся, ешь вдоволь. – Его самодовольная физиономия находится прямо напротив моих глазных яблок, подпёр кулаком подбородок, глазеет.
Я не выдержал его взыскательного взгляда и, насупившись, задал ему прямой вопрос:
- Что?
- Ты слышал зов?
- Какой ещё зов?
- Знакомый ор, родной.
- А ты разве слышал? – озадаченно сгорбился, затрещал суставами.
- Я? Дело не во мне, приятель. Звали именно тебя, мне, конечно, все эти переделки до лампочки, но просто сжалился над тобой невезучим, продвинув в твой мозжечок подходящий карт-бланш. Можешь мне не верить, но это были твои родственники. Мне очень жаль, так как одного из них уже не вернуть. Я убил его.