10_kg_cocainos : Квинтэссенция наслаждения

Аня нервничала. До операции оставалось всего несколько часов. Она уже лежала полностью обнаженной в своей палате и вся, практически, была разрисована синим маркером. Девушка мечтала о том, что когда пройдет период реабилитации, она снова сможет вернуться к любимому делу. И тут в палату вошли двое, в белых халатах, с масками на лице. Один из них протянул ей одноразовый стаканчик с водой. Второй произвел инъекцию в плечо. Аня успела отпить только половину жидкости. Остатки воды ослабшей рукой были разлиты на внушительных размеров, пунктиром расчерченную, грудь. Она уснула.

Лифт тащился с шестнадцатого этажа на первый, словно обдолбанный «комбатом» таракан. «Бесова» машина. Наконец раздался звонок, и двери открылись. Три человека в респираторах, которые носят врачи на операциях, Майкл Джексон и японцы, нагло оттолкнули меня в сторону и направились к выходу. Я предал их анафеме, и беззвучно прошептал: «пидарасы». Поднимаясь наверх, я поправил галстук, глотнул коньяка из фляжки, съел шоколадную конфетку, почистил ботинки и отправил эсэмэску матери. Бесконечный лифт. На этаже не было света. Окно было распахнуто, и аромат свежести приятно разбавлял хлорный запах чистоты больницы. Я спокойно подошел к шкафчику с медикаментами, отжал, заранее приготовленной отверткой, китайский замочек и взял оттуда две упаковки трамадола. Закрыл, не хлопая, дверцу и защелкнул замочек. В дальнем конце коридора появилась медсестра, и я приветливо помахал ей рукой, судорожно рассовывая добычу по карманам пиджака.

- Вам нельзя здесь находиться! Это отделение пластической хирургии. Без халата. Где бахилы? Вы к кому? Ну что за люди!
- Я в шестую палату. /Я всегда говорю, что я в шестую/.
- В тысяча шестьсот шестьдесят шестую, что ли? /медсестра нагло жевала жвачку, смотрела мне в глаза, и поправляла халат, съеденный на обед её жирной жопой/
- Ну да… /пульс зашкаливал, ладони вспотели, пол уходил у меня из под ног/
- Щааа, посмотрим /сестра ковырялась в ухе и листала журнал регистрации/. Там какая-то «Аня С.», абсолютно не в курсе кто это, да мне как-то и все равно – туда просили никого не пускать.
-Ну что ж, очень жаль. /Я подхватил поставленный на пол саквояж, улыбнулся имплантатами и направился к лифту/
-Постойте! Я вас проведу к ней! А вы ей муж? Любовник? Родственник?
-Ээээ, хороший друг семьи, вот пришел навестить…
-Дааа, у нас тут строго щааа, /она тянула гласные, мерзостно чавкая огромным влажным ртом / но я вижу – вы отличный парень, и не будете пиздболить направо и налево? Ведь так?
-Не буду, это ведь не в моих интересах, /сказал я, и натянуто улыбнулся, инстинктивно похлопав себя по карману с трамадолом/.

Она схватила меня за рукав и, как свинью на убой, потащила к палате. Три шестерки абсолютно не смягчались единицей.
-Вот жеж, твою мать! /медсестра в растерянности замерла/
Палата была пуста. На полу валялся синий стаканчик.

Огромный Nissan Navara остановился на обочине, и мужчины выстроились вдоль кювета в ряд. За спиной было сто километров нервов и молчания, а сейчас пришло время расслабиться, слить отработку, вдохнуть полной грудью и отправиться дальше. С машины были сорваны номера, прикручены новые, собранна куча из масок и халатов, все это сожгли и закопали.
- Дэн, можно я разок, её, ну это!
- Ебнулся, что ли? Заказчик убьет нас – он просил не портить товар!
- Да че? Я портить, что ли? Я и в резинке тем более, полюбасу – так брезгую ибо. Хуй её знает, сколько она там пересосала-то за свою карьеру.
- Мудак ты озабоченный, только по-быстрому давай – не отстанешь же.

Крупный детина, лет двадцати двух примерно, достал из багажника огромный черный чехол и потащил его волоком в кусты.
-Хорошая ты моя /расстегнул молнию, задрал ей ноги/, музыка твоя говно конечно, /он достал хуй/ но сиськи отличные, /плюнул между огромных грудей, и заскользил между утренней опасностью и предстоящим блаженством/. Потом одел презерватив, и присунул ей в зад.
- Ну, чего она там, спит хоть?
-Спит, спит /прокряхтел парень, вспоминая долгие два года дрочки на её изображение вырванное из какого-то буржуйского журнала/.

В больнице царил хаос. Охрана. Милиция. Я бледный. Рассказываю снова и снова. То наручники надевают, то снимают. Один козел даже в морду дал. В карманы не лезут – и ладно. Коньяк отобрали, долбоёбы. Конфеты сам отдал. Вытащил меня из этой кутерьмы Слава Бокий – местный журналист. Он однажды уже сбегал из этой клиники – от хирурга, который хотел ему палец отмороженный на ноге отрезать. Кстати, Слава так и ходит с черным пальцем, который то синеет, то зеленеет. В баню ходили – вообще цирк-шапито. Бабы сидят вокруг Славы. А он на ногу холодной воды хуяк – палец посинел; кипятка хуяк – палец зеленеет. Я ему тогда очень завидовал. Лёша, говорит он мне, а меня и зовут Алексей Шубин если что, очень приятно, там, в туалете дверь есть, все думают кладовка – а это лишний пожарный выход. Я тут же поссать отпросился, в момент, когда опять наручники сняли, и рванул вниз по лестнице, а этаж шестнадцатый. Пока бежал: раз пять пизданулся. Колени вдрызг, пиджак порвал, выбегаю на улицу – там менты. Я бегу на них, портфелем машу над головой и ору:
-Э В А К У А Ц И Я! Т А М П И З Д Е Ц!
Менты все по машинам, а одни в меня шмальнул на всякий случай, задел вскользь ногу, внутреннюю часть бедра, злоебучий сын. Я с копыт. Тут журналисты: «Гражданского убили! Снимайте, снимайте!». Меня крупным планом. Я весь израненный лестницами пожарного входа и доблестной милицией, шепчу в подставленный микрофон: «Елда, жива? Елда, жива?»
-Господяяя, объясните мне: кто это такая, Елда? – вертлявая белобрысая журналистка, с какого-то радио, никак не могла успокоиться.
Врач посмотрел область моего паха, дорвал штанину, наклеил пластырь и произнес сакраментальное: «Дети будут, не сcцы»! И тут же добавил: «Уменя пациент был – ему в яйцо дротиком попали - в дартс играл, международного уровня спортсмен кстати, так ничего – семеро по лавкам, и все уняться не может».
- ЛЁХА, ЛЁХААА!
Славыч подбежал ко мне, и помог подняться. Я уже зазвездился на кураже и, поправляя редкие три волосины на голове, показал таки в камеру свой окровавленный пах, а белобрысой журналистке с радио даже дал потрогать, целовать она не стала – сказала, что крови боится. Ну да хуй с ним. Через десять секунд мы сидели в Славяныча Chevrolet Niva и мчали ко мне домой.

На поле уже давно стоял черный Nissan. Дэн, вытащив девушку из багажника, приводил её в чувства. Поливал водой и хлестал по бледным щекам. Через пятнадцать минут подъехал Chevrolet Tahoe, из него вышли двое.

- Чего с ней? /мужчина в серебряном плаще, и остроносых туфлях напоминал персонажа персидских сказок/
-Да видимо укачало, или от зелья еще в себя не пришла.
-А измазана в чем?
Дэн люто посмотрел на юного коллегу, который тут же потупил взгляд.
-Так и было /сквозь зубы выдавил бригадир/.

Вышел третий человек из Tahoe и тут же выдал.
-Вы чего бойцы? Она же дохлая!
- Да ну нахуй?
-Че «да ну нахуй»? Пульса нет, губы синие, сердце не бьется. Да она коченеет уже. /бородатый еврей, по-видимому врач, опытными движениями исследовал роскошное тело/
Дэн не успел сказать ни слова.
Пацанов положили всех и сразу. Засунули в Navara и сожгли. Аню погрузили в Chevrolet.

- И куда мы её везем?
- А куда её девать то? Она ж не шалава какая-нибудь? Её пол страны знает! На обочине не бросишь.
- Да бросьте её с моста, река все съест. Камней тока в чехол напихайте.
Так и закончилась карьера Ани: в полете с вантового моста, на дне реки.

Мы сидели со Славой в полном объебосе уже второй день. Трамадол вставлял как надо. Самое оно. Пересмотрели все фильмы что были, новости специально не включали – чтобы не обламывать кайф. И тут, Слава достает камеру и говорит: «Хочешь посмотреть, чего я тут на видеоохоте наснимал, пиренейских выхухолей искал на юге области»? «Ясен хуй, хочу»! - сказал я.
И мы погрузились в бесподобный мир птиц, растений и всевозможных гадов средней полосы, без монтажа, как есть. Ящерка бежит по упавшему дереву. Сорока зависла не качающейся ветке. Паук атакует крылатую хрень, запутавшуюся в паутине. Даже заяц мелькнул. Тут показалась дорога. И джип. Оттуда вышли люди - ссут. «Вот ведь пидарасы! Природу портят» - говорю я. «О, а это я посрать пошел, камеру на штатив поставил – забыл выключить». Славыч радовался такому повороту событий, как ребенок. «Да смотри! Я, блядь Джармуш просто, да Бессон мне с проглотом еще в том году отсасывал». Человек на экране тащил прямо в сторону камеры огромный пластиковый чехол.

Я замер. Глаза выкатились из моих обдолбленных орбит. По ходу происходящего, замолк и Слава. Даже когда машина уехала, мы долго сидели неподвижно. Мой друг заплакал, не слезами обиды там или боли, просто заплакал, беззвучно. А я погрузился в себя, навсегда.