Глокая Куздра : Про гандон. Невыдуманная история.

Есть в моей деревне такие дома, которые аборигены зовут "двухэтажки". Апофеоз строительного прогресса конца шестидесятых – начала семидесятых. Стоит такой двухэтажный многоквартирный дом на краю хуторка и в транслирует на всю деревню свет цивилизации. Цивилизация заключается в этажности. Рядом с каждым таким домом стоит деревянный туалет, куда каждый счастливый обладатель квартиры в высотке местного масштаба имеет возможность и крайнюю необходимость ходить. Иба удобства в домах тех заключаются исключительно (прстт. за каламбур) в центральном паровом отоплении. А всё остальное там – от лукавого. Подробней: в каждой квартирушке есть потайная (то есть для удобства гостей расположенная прямо на входе) «темная комната» - глухая, без окна, полтора на полтора размером. Представляющая собой по сути санузел без коммуникаций. В ней по умолчанию можно наблюдать умывальник с ручным заливом сверху и ведром под раковиной или тазом на табуретке (в зависимости от степени запойности хозяина элитнога жилья), отдельной единицей - помойное ведро (не путать с мусорным) и отдельной же единицей – ведро для ссанья в ночное время, когда туалет хуйнайдешь. Рано поутру в целях гигиены все три ведра выносятся и выливаются хозяевами в выгребную яму.
Герой повествования, водитель совхозного молоковоза и обитатель одной из вышеописанных квартир – дядя Толя, по счастливому схожденью звезд родился в то время, когда людям с его привычками еще дозволялось пить за рулем не тока в стоячих, но и в движущихся авто, чем он и не упускал возможности воспользоваться.
Что отличало дядю Толю от его соратников – так это склонность к нетрадиционно жгучему поведению в состоянии алкогольного счастья.
Как-то, в очередной раз приползши на усталом авто из рейса в областной центр, дядя Толя долго буровил что-то, недовольно и матерно, на крошечной кухонке, и лишь наутро тётя Люда обнаружила, что в поставленной отмокать грязной кастрюле из-под тушеного мяса отсутствует тряпка-судомойка.
- Ёббанарот!, - весело звякнул дядя Толя за обедом в ответ на ее вопрос про тряпку, - А я, 6лять иё сожрал! Думаю, бульон для щей недоваренный стоит. Ну, и мясо дюже жосское, на волокны разбирается, а не угрызешь. Чуть зубы не поломал, грыз!
Задорная, складная телом и характером повариха тётя Люда заходилась смехом до слез. И каждый раз думала, что уж смешней этой истории с ее мужем ничего не случится. Но истории случались с потрясающей регулярностью. Все я щяс упомнить не могу, было еще чота со съеденными с подоконника цветами, но этта все лирика. А теперь – о собственно предмете.

Поскольку предугадать, во сколько вернется муж из дальнего рейса «в город», было невозможно, то Люся (бум терь называть иё так) и не пыталась травить свою нервную систему ненужными мыслями. Приедет – пожрет, чо на плите (подоконнике, гг) стоит – и к жене под бок. Ежли в состоянии еще – попросит чего, а нет – так и бревном уснет. И вот в одно из таких возвращений случилась с дядей Толей страшное. Вернулся он, на ногах держась. Пожрал, что нашел. Завалился к спящей теплой жене и стал к ней яйки подкатывать. А Люся хоть и терпеливая жена, но неглупая ж. Знала, что без подарков муж не приезжает: если не товар какой, так хоть трипперу привезет. Ну, и строго так грит: резинку, мол, надень. Заведено у них это было, по служебной, стало быть, необходимости, в связи с разъездным характером работы. Надел Толя резинку, пару-тройку раз дернулсо, охнул сладко и заснул глубоким сном. Глубоким, но коротким. Иба пиво – оно хоть на водку, хоть на чо – а дырку ищет. Вскочил Толя часа через два – чуть во сне не обоссалсо. И бегом к ссаному ведру. Вскочить - вскочил, а проснуться не получилось. На отработанных рефлексах хуй держит и в ведро в темной каморке ссыт. Ссыт-ссыт. Долго так. Уж и полегчало. И вдруг понимает: не звенит!!!! Не журчит даже. А тьма в каморке – хоть глаз коли. Ну, хуле на глаза надеться, когда руки есть. Продолжая ссать, Толя спускается руками ниже по хую, щупает конец и буквально среццо: под руками ощущает он на конце хуя - огромный, теплый и живущий своей жизнью волдырь!
- Люся!!!! Лююююсяяя!!!!, - орет он в темноте, - Лююююська!!! Скарееей!
- Чево такое, - слышит.
- Ой, Люююсся, скареей! У меня мочевой пузырь вылееез!!!!

Это была единственная история, которая закончилась для Толика чуть не побоями. Люся в эту ночь от страха чуть не поседела. Когда прояснилось при электрическом свете, что мочевой-таки не вылез, а что пьяный мужык её в гандон нассал, и тем ее во цвете лет до инфаркта довести грозил, да ночными воплями своими перед соседями опозорил, не сдержалась Люся и накостыляла пожирателю тряпок полюбовно. За что ее, конечно, никто осуждать не мог.

П. С. Рассказано главным героем.