Пиздоглазый спермоглот, сын пиздоглазой шалавы : КРОВАВЫЙ СНЕГ КУЛЬДЖИ (заключительная часть)

Ахмед вбежал к Адилю и прогремел на весь нижний этаж:
- Адиль, облава!!!
Около пятнадцати хорошо обученных уйгурских боевиков бросились к шкафу-сейфу, где были аккуратно размещены начищенные до блеска винтовки. Треск автоматных выстрелов ясно говорил о том, что на опушке завязалась нешуточная драка. Как позже выяснилось, пятеро уйгурских боевиков были в один миг подкошены автоматной тучей пищащих пуль, брошенной со стороны наступавших внутренних войск. Адиль приказал Таиру и его друзьям обойти дом со стороны курятника, перебросить в хлев нескольких отличных снайперов для обязательного подрыва их продвижения. На чердаке расселись ребята с намётанным, как у орла, зрением. Кто-то спрятался в углу амбара и нервно запричитал, закрыв ладонями уши. Ахмед приблизился ближе, узнал в нём одного из поваров. Ахмед приставил к его шее дуло автомата и взревел:
- Наши бравые пацаны гибнут за святое дело! А ты лег на землю и плачешь! Получай, трус!
Выстрел. Бывший повар падает и на лету ударяется виском о грабли. Вдалеке загорелся склад пиломатериалов. Мимо Адиля пронёсся бородатый дунган с ружьем наперевес. По расхлябанной дорожке прибежали трое дозорных, запыхавшиеся, еле как перевели дыхание, лица багровые. На изодранных стягах флагов Уйгурстана трепетали капли дождя, а с крыши слетел вниз головой молодой чудак, лежит у входа в хлев; насмерть перепуганные коровы понеслись в сторону рощи. Однако и там раздавались взрывы.
Взвод Диаса Имани попал на минированную зону. После первого взрыва в толпе возник настоящий хаос, подстегиваемый наскоками безжалостных боевиков. Один из боевиков открыл огонь из гранатомёта, осколки разлетающихся гранат врезались в тела метавшихся из стороны в сторону солдат, искавших спасительный выход в неизведанность. Запах палёной кожи пробивался в нос, у куста шиповника бредил мальчуган с оторванными ногами, кровь буквально фонтанами извергалась из глубоких ран. Диас Имани меткими выстрелами пришлёпнул ещё одного повстанца, а второго ранил в спину, тот упал лицом в грязь и попытался отползти в безопасное укрытие. Диас прислонился к стволу дерева и вытащил из-за пазухи рацию. Подключил и преподнёс к самому уху:
- Вей! Чтоб вам пусто было, обезьяны! Где этот долбанный Тао Тонг? Турган, черт вас дери!
В этот неожиданный момент вновь о себе дал знать коварный пулемётчик, засевший в овраге, непрекращающаяся очередь вызывала у солдат неописуемый ужас, они в истерике затыкали уши, а некоторые из них даже плакали. Выругавшись, Диас со своим помощником понеслись к тому самому вражескому овражку, где укрывался вражеский пулемёт. Пока пулемётчик поливал огнём засевших за валуном перепуганных военных, Диас с помощником уже неслись прямо к нему в полной готовности прикончить его на месте. Навстречу им бросился с пистолетом черноусый боевик с пеной у рта. В те мгновения Диас Имани не слышал выстрела, так как там царила и без того шумная оглушающая перестрелка, кстати, сопровождающаяся ежеминутными взрывами гранат. Он только увидел, как его помощник, Чан Ли, беззвучно падает на бок, а тот безумец (усатый) уже начал целиться в него самого.
- Ах ты, сукин сын! – взорвался Диас и, метнувшись прямо к нему, зажал его одной рукой, а второй вдавил в рот ствол пистолета, затем нажал на курок. С разорванной пастью и алыми лоскутками кожи человек шмякнулся на траву всем своим весом, бездыханный. После этого Диас спрыгнул на грязевое дно оврага и замочил злосчастного пулемётчика двумя выстрелами в упор, тот погиб, так и не успев ничего понять.
Адиль и Ахмед забежали в дом, а с ними было ещё несколько боевиков, все вооружены. Адиль посмотрел в окно, там не прекращался дождь, по полю на штурм бежали солдаты с автоматами, но без касок, у наброшенных друг на друга мешков с песком лежали двое пулеметчиков, и именно они с легкостью остановили эту опрометчивую и глупую атаку. Последний из солдат была женщина, она всё время петляла, отступая назад, с целью, чтобы пули не попали в спину. Она уже добрался к первым заслонам в виде каменных надгробий, но снайперская точность настигла ее, когда она взбиралась по склону. Вся сжалась, а потом ее отпустило, скатилась кубарем вниз на гальку и отсев, обмякла. Это была Джао Е.
Адиль обошёл весь дом, потихоньку рассматривая в прорези из зашторенных окон панораму дождливого природного состояния. Ахмед сел на диван, откинулся затылком к мягкой спинке. На крыльце громко спорили, Адиль вышел, чтобы убедиться всё ли в порядке, и увидел нескольких здоровяков, которые пихали друг друга в плечи и груди.
- У вас проблемы? – поинтересовался он, приближаясь к ссорившимся.
- Я видел их, эти салаги за рощей! – неопрятный длинноволосый араб с двустволкой в руках обратился прямо к Адилю, – их надо бы прищучить, а не то совсем распоясались! Пошлём к ним отряд смертников, пусть пугнут их! А, мастер, как вам это видится?
- Будьте достойными, сражайтесь во имя знамени ислама и независимости Туркестана, – выдавил Адиль, напрягаясь всем телом и душой. – Это ваше священное право, оно предназначается лишь для рыцарей чести и долга. Мои напутствия: не сдавайтесь, иначе всё это не будет стоить и выеденного яйца. Вы мужественны, так умрите, как лучшие сыны мусульманского народа. Благословляю, дети сражений. Бисмилляхи рахмани рахим. Аминь.
Дом охранялся немногими боевиками, так как основная их часть ушла либо в рощу, либо к озеру, либо окопалась во дворе. Кто-то включил магнитофон, на всю громкость заиграла почему-то именно кантата Карла Орфа «Кармина Бурана», да так, что динамики надрывались; вскоре выстрелы поутихли. Дождь уже не лил крупными каплями, а как бы моросил, слегка накрапывал. Воздух за последние часы заметно похолодел, при дыхании изо рта вырывался пар, возник небольшой предбоевой антракт. Участники жарких событий разминаются, на поле призывно молят о помощи, покалеченные пулями. Уйгурский снайпер отстреливает всех, кто посмеет даже шевельнуться, он уже троих отправил без каких-либо сожалений на тот свет. Одиннадцать часов дня.
- Плохи наши дела, Ахмед, – Адиль сказал ему это таким упавшим голосом, что тот даже поначалу не поверил своим ушам, подумал, он шутит. – И самое печальное - мы стреляем в «своих» же, в уйгуров. Кто этот Талип? Уйгур? Вот, я о том же говорю.
- Я не думаю, что всё потеряно, – произнёс твёрдо Ахмед. – Не стоит загружать себя всякой бессмыслицей, лучше, вообще, не думать о скверном. Запомни, это деморализует союзников и сподвижников, все причитания вредят нам и, разумеется, идут на пользу врагам.
- Шарип ссучился.
- В тюряге не каждый может выдержать давления, то есть силового прессинга. Почти все открывали свои карты, потому что физическое и моральное воздействия очень эффективны в таких случаях. Ублюдкам нужна была информация – Шарипу была дорога безопасность и сохранность личной жизни. Поэтому он нас и предал. Всё по законам беззакония, в каждой пьесе существуют трусы и мечтатели.

=//=//=//=//=//=//=//=//=//=//=

- Как трогательно, – приторно вымолвил Шарип, застёгивая пальцами ворот рубахи. Щёлкнул дверной замок - и в помещении появился пухленький смотритель, которого звали Неджипом. Он принёс поднос с чашками чая, аромат которого, стремительно распространился по всему воздушному пространству, приятно защипало в носу. Чай был слишком горячий, поэтому его не пили, а как бы прихлёбывали, с удовлетворяемым спокойствием смакуя его вкусовые качества. Некоторое время хранили молчание, поглядывали друг на друга, у обоих от восторга поблескивали глаза, в которых читалось обоюдное понимание. Лампа на потолке начала светиться намного тусклее, чем несколько минут назад, это изменение повлияло и на Шарипа, и на Цзянь Бао, задававшего ему на редкость подозрительные вопросы.
- Я могу уйти? – робко вопросил у Цзянь Бао Неджип, почему-то прячась у дверей.
- Да, благодарю за оказанные услуги, - затараторил следователь (Шарип, наконец-то, понял, что перед ним восседал матёрый специалист), помахивая на него салфеткой, и это означало «ладно уж, ступай отсюда, дружок».
- Очень вкусно, спасибо, – поблагодарил его Шарип, интуитивно кивая головой в знак искренности. – Этот тонизирующий напиток оказался очень кстати, я без ума от чая.
- Не стоит благодарить, ибо всё это уходящее и приходящее. Не думайте, я не учу вас, как какой-нибудь вредный старикашка, просто совет. Мне любопытно, сколько вам лет?
- Скоро исполнится 25, в апреле.
- Ага, а именно? Назовите точную дату своего рождения, если вам это не составит труда.
- 6 апреля 1975 года. В армии не служил, но это по болезни.
- Да нет, дело совсем не в этом. Я заметил, что в чётные апрельские числа рождались очень непримиримые и деспотичные люди, самые яркие личности. Взять хотя бы всемирно известных Ульянова и Гитлера, 22 и 20 апреля. Вы удивляетесь моей просвещённости в данной сфере? Не надо, я ещё и не на такое способен, но об этом как-нибудь в другой раз. Как вы считаете?
- Не знаю.
- Вы чего поникли? На вас чай возымел такое действие? Может, ещё по одной раскурим.
- Это идея. Давайте потабачим!
- Возьмите, я потом себе ещё куплю. Позвольте полюбопытствовать, балуетесь ли вы толуолом?
- А вы как думаете? У вас же про меня там всё расписано, посмотрите сами, это ваша прямая работа. Я же ничем не могу вам помочь.
- Поверьте, я просто желаю удостовериться в подлинности и достоверности указанной информации. И ещё, вы, конечно же, правы, это моя работа, но позвольте напомнить, что непосредственным аспектом моей работы является также допрос подозреваемых лиц.
- Так ответьте же мне, чёрт возьми, в чём я подозреваюсь?
- Тише, молодой человек, я вам не советую поднимать лишний шум, иначе привлечёте повышенное внимание со стороны местной администрации, которая слывёт лютостью и предвзятостью. Вам хочется узнать, почему вы здесь?
- Да, разрази нас всех гром, – Шарип немного успокоился, но аккуратные брови всё также грозно нахмурены.
- А вы сами не догадываетесь? С чем это задержание может быть связано?
- Я не понимаю, к чему вы клоните?
- Позже, милейший, - следователь притушил сигарету о дно пепельницы. - А сейчас, о ваших предпочтениях.
- И этого нет в вашей книге?
- Проверка на лояльность, обычное дело в нашей практике. Ну, как проходит ваш досуг, чем-нибудь увлечены?
- Вы имеете в виду хобби, свободное время?
- Естественно, к примеру, мой сын танцует в балетной труппе, а дочь оттачивает своё мастерство прекрасными играми на фортепьяно. Пальчики так и мелькают по клавишам, не успеваешь углядеть.
- Домино и боулинг.
- Гм, вы, я гляжу, очень разносторонняя личность. С вами интересно общаться, и это не обман, который так необходим для притупления вашей бдительности. У меня были и другие подозреваемые, много подозреваемых. Некоторые вешались на собственных шнурках или резинках, другие спрыгивали с окна, но потом мастеровые установили крепкие решётки, следовательно, количество самоубийств резко пошло на убыль. Были ребята по делу «о незаконной ловле рыб», попадались сорвиголовы и по другим обвинениям. Преступников так много, что даже голова идёт ходуном при подсчёте статистических данных. Когда мне становится дурно, я прячусь в своей уютной комнате, где и читаю, и рисую эскизы, и музицирую.
- Вы сочинитель?
- В какой-то степени это так, но я любитель. Я и в самом деле сочиняю прекрасные композиции, которые, правда, потом никому не показываю. Вы меня тут же спросите «Почему?». Да потому, что в этом и заключается весь смысл моих сочинительств – эти картины и поэмы никому не достанутся, а значит, я обделю весь род людской чем-то божественно прекрасным. Я единственный, кто знает об этих стихах, разве это не замечательно? Весь мир остаётся в неведении, но только я знаю о существовании возвышенного и гениального, мне кажется, такое искусство нужно именовать недоступным и неземным.
- Мда, здесь есть что-то из ряда вон выходящее. Я знал и знаю многих скульпторов и портретистов, которые всю жизнь думали о славе и величии, но таких людей, как вы, признаться, вижу впервые. Все только и мечтают оказаться всемирно признанными, авторитетными и вселяющими уверенность. А вы, нет.
- А к чему мне всё это? Я делаю то, что доставляет мне неписанное удовольствие, радость создавать, изображать, обновлять.
- Ясно. Не подскажете, который час?
- Прошу извинить, но часы оставил в канцелярии.
- Превосходно.
- Вам здесь плохо?
- А почему я должен чувствовать себя в этом здании хорошо?
- Не знаю, здесь хотя бы нет мух. Правда, от грызунов никак не могут избавиться. Но что поделать, таковы неистребимые твари!
Воцарилось молчание. Долгое, оно длилось около двух часов. Оба сидели и размышляли о своём, казалось, они ушли внутрь себя, в самые глубины своего подсознания. Лампа то мерцала, то вновь вспыхивала со всей своей яркостью, словно маяк у берегов материка. Вдали послышались звуки скрежета, должно быть, закопошились те самые злополучные паразиты и переносчики вирусных возбудителей, о которых местные старожилы часто рассказывали зловещие байки. Они все, как один, грязные серые следственные изоляторы Урумчи. Где-то, должно быть, в конце коридора, прогремел душераздирающий ор, будто над кем-то сурово издевались. Шарип слегка дрогнул, по его телу пробежали мурашки, а сам он съёжился, словно в ожидании самого наихудшего. Послышались быстрые тяжелые шаги, резко распахнулась дверь, в помещение буквально ввалилась целая орава мужчин. Следователь окинул их всепрощающим взглядом и задался вопросом:
- Мне уходить?
- Да. – Тао Тонг был немногословен, он скрестил свои волосатые руки и злобно уставился на побелевшего Шарипа.
- Что ж, рад был с вами познакомиться, всего доброго! – следователь с поспешностью ретировался из помещения.
- Ты тоже проваливай! – наехал Тао Тонг на послушного Неджипа, который стоял на пороге с разинутым ртом. Ни минуты не раздумывая, тот испарился за дверью. Остались трое: Тао Тонг, Томми Вонг и неизвестный интеллигентного вида в белом халате, в смешных очках с жёлтыми дужками.
- Итак, - интеллигентного вида человек решительно подошёл и сел наискосок от Шарипа, - для начала следует представиться. Меня зовут Сэмми, некоторые кличут Плохой Сэмми. Твоё имя нам известно, так что в твоём представлении мы не нуждаемся. Эй, Томми, зови сюда господина Лао Вана, сейчас будем проводить дознание. Итак, вы, наверное, уже который час задаётесь одним и тем же вопросом, мучающим ваш мозг. Что ж, я вам отвечу. Вы задержаны по подозрению в преступлениях, которые следствие инкриминирует не только вам, но и вашим подельникам. Ну, что скажете?
- Я не понимаю, о чём вы говорите. Вы меня удивляете.
- Ах, ну и сука! – зарычал Тао Тонг, замахиваясь кулаком на зажмурившегося Шарипа.
- Стоп! Господин Тонг, держите себя в руках, не давайте своим бурным эмоциям выплёскиваться наружу! - сдержанный Сэмми, принялся вытирать свои руки крохотным платочком, вручную обшитым расписными узорами. – Лучше уж, принесите себе и Томми стул, и спокойно посидите. Я здесь главный, а потому, прошу не мешать моему делу, которому я отдаю себя целиком.
- Пошли, - Тао Тонг потянул за собой юношу. – Выпьем чаю, а после вернёмся поглядеть, что здесь будет в итоге.
Как только они остались один на один, Сэмми тихо положил руку на руку Шарипа и начал с расстановками говорить:
- Никто тебе здесь не позавидует, ты попал в ад, и это не преувеличение. С этой минуты твоя жизнь и целостность зависят напрямую от твоего поведения, от твоего желания помочь нашему тайному следствию. Не стоит играть с огнём, не строй из себя манчжурского партизана, я вижу по твоему дрожащему лицу, из тебя героя не выйдет. Не старайся нас запутать, мы знаем много нитей, так что нам сразу же станет известно, когда ты лжёшь или не договариваешь. Если тебе дорога твоя жизнь, а я абсолютно уверен, что это так, то не доводи меня до крайней черты, не провоцируй меня на допросы с пристрастием. В этой тюрьме никого нет мне равных в таких нелегких вещах, как допросы. Я их попросту выбиваю, здесь люди раскалываются за считанные минуты и часы, здесь признаются даже в сексуальных связях с самим Бонапартом. Так что всё, что мне нужно, ты обязательно расскажешь, как миленький мальчик, у которого слишком много замечательного впереди, чтобы жертвовать всем этим ради призрачных желаний. Значит так, я буду задавать тебе интересующие меня вопросы, на которые тебе надо будет ответить коротко и ясно, ну, как можно доходчивее. Всё понял?
- Да, - Шарип кивнул, закрывая глаза и сжимая пальцами сморщенный окурок.
- Итак, тебе знакомо имя Адиль Файзрахман?
- Никогда не слышал.
- А сдаётся мне, что ты знаешь, кому принадлежало это красивое имя. А, ничего не хочешь добавить? Что молчишь, пригорюнился?
- Это правда. Я ничего не знаю об этом человеке.
- Подумай хорошенько, напряги память, – он начал тщательно протирать стёклышки своих очков при этом продолжал рассуждать столь же непробиваемым тоном, в его голосе не было никакой озлобленности, в нём царила сплошная невозмутимость. – Я очень жалостлив и мягкосердечен. И хочу отметить, что не лишён благородных черт. Любому провинившемуся негодяю я всегда даю шанс на раскаяние, на чистосердечное признание, на откровения. Вот это мои электронные часы, так сказать, спортивные с секундомером. Засекаю время, у тебя всего лишь пять минут, это время дано тебе на обдумывание и воспоминания. Я скоро подойду, сиди здесь. – Сэмми продублировал последнюю фразу ворохом жестов, передёрнулся всем телом и захромал к двери. Вышел.
Шарип не знал, что теперь ему делать. Во время подготовительных тренингов старшие братья его всегда инструктировали, что делать в подобных ситуациях, как вести себя, чтобы не расколоться во время пыток. Но он всё ещё считал, что вряд ли Сэмми способен на жестокие меры, к примеру, на издевательства и избиения. Он понимал, что сегодня решится многое, может, и судьба всей организации, а также жизни не одного десятка соратников. Он твёрдо решил стоять на своём до последнего конца, упрямо настаивать на том, что вообще ничего не знает, что живёт, как бобыль, и ни в какие переделки старается не вмешиваться. На доли секунды начал сомневаться в собственной выдержке, в это мгновение его начало прямо-таки трясти, как заводного, он обхватил свою голову руками и подумал, что с ним станет, если сдаст своих же. Цифры на электронном табеле чередовались с детальной точностью; голова была забита одними и теми же мыслями, которые дружно вились вокруг гнетущего чувства надвигающейся угрозы. Мир для него стал таким мрачным и крошечным, как и это помещение, в котором он теперь сидел в ожидании неизбежного, но неизвестного. Коварные минуты шагали одна за другой, крепко схватившись за пояса и с кувшинами в руках. В кувшинах теплилась его жидкая жизнь. Он так ничего подходящего и не придумал, просто закрыл глаза.
Вскоре раздались гулкие коридорные голоса, и вот в дверях предсказуемо появились несколько нескладных фигур. Сэмми сел напротив на то самое место, которое совсем недавно оставил в малозаметной надежде, что за период его непродолжительного отсутствия задержанный, наконец-то, одумается и предоставит информацию.
- Привет, ну поразмышлял? – он едва скривил губы, как будто это вызывало в нём боль, и весь в тот миг как бы сконцентрировался во внимании на Шарипе. Тот же не открывал глаза, просто-напросто с дерзкой безмятежностью игнорировал присутствовавших там лиц. Послышалось недовольное бурчание, в углу кто-то начал расстегивать сумку, а затем вытаскивать оттуда устрашающего вида инструменты, то был Лао Ван, скрытный необщительный человек, отвечавший за сохранность всего казённого имущества.
- Вот как, что ж, я этого и ожидал,– с грустными нотками обронил Сэмми, после чего отодвинулся на стульчике чуточку в сторону и тут же холодно приказал Тао Тонгу:
– Приступайте, помогите ему вспомнить прошлое.
Тао Тонг ощерился, нервной походкой подошёл к смирно сидевшему Шарипу и со всех сил стукнул его прямо в шею, в район шейных позвонков. Тот начал задыхаться, схватился руками за краешки стола, раззадоренный Тао ни минуты не теряя даром, влепил по его пальцам десятикилограммовой резиновой дубинкой, тут же раздался неприятный продирающий до сердцевины центрального мозга костный хруст. Шарип застонал, он ещё не мог отойти от первого удара, вследствие которого было затруднено его дыхание. Кто-то из стоявших поодаль вскрикнул:
– Ему же больно! Что вы делаете?
Сэмми обернулся и тихо бросил приказание:
- Лао Ван, выведите Томми из комнаты, практика показывает, что он ещё не готов даже на зрительские роли. Уберите его отсюда.
Шарип лежал на полу с полуоткрытым ртом, он видел, как кто-то силком выводит в коридор того самого моложавого службиста, у которого, по сложившемуся у него мнению, пока ещё целиком не сформировалось волчье мышление, как у остальных. Люди покинули помещение, осталось только трое.
- Лови, сучье племя! – Тао Тонг прыгнул на голову Шарипа, нещадно втаптывая того в бетон своими кованными сапожищами. Пинком в пах он отбросил скорченного от боли арестанта в дальний угол душегубки (так называли её местные мученики), затем с трудом расстегнул кармашек рубашки и выгреб оттуда сломанную пополам сигарету. Присел, смущенно поглядывая на Сэмми, осведомился:
– Вы не против, если я маленько покурю?
- Нет, - сухо ответил тот, делая какие-то сокращённые записи в блокноте, который вынул из глубины солидной папки. Тем временем Тао вкручивал большую часть поломанной сигареты в подровненный фильтр, изредка из осторожности оглядываясь в сторону умолкшего пленника. Тишина. Только слышны скрипучие звуки кропотливого письма, которые отдаются в каждом отделе барабанных перепонок. Вон Тао уже третью спичку отправляет на пол, они так и не разгорелись.
- Сволочь, - пробурчал он с отчаянным негодованием, но вот следующая спичка удачно зажглась, и ему удалось вобрать в свои лёгкие терпкий табачный дым. Радуясь своему положению, он в сидячем положении развернулся лицом к побитому, скаля зубы и утирая лоб от выступившей испарины. В коридоре раздался окрик кого-то из конвоиров, заскрипели двери, застучали засовы, защёлкали автоматические замки. Было не просто больно, а безумно больно.
- Всё! Мне конец! – приходило в голову несчастному, - они будут меня бить! И это продолжится до тех пор, пока я не сдамся, не сломаюсь! Что делать? Стоять до последних мучений? Как же это страшно, находиться под измывательствами, получать побои от этих ублюдков. Я в жизни не думал, что может быть так жутко, что инквизиция ещё жива. Но я воин, а воин не может быть предателем, а наоборот, враг его! Я должен быть верен своим клятвам и заверениям, не сгинуть здесь. Только бы выдержать, не показать этим изуверам мою трусость, скрыть от них слабоволие. Да, я смогу. Я обязан доказать всем, что достоин звания героя-великомученика.
Он был в неведении, просто не адекватно воспринимал происходящее, прыжок на голову оказался очень сильным, внутри Шарипа всё звенело и громыхало в одном звуковом столпотворении. Он видел людей, он даже знал их имена, но всё равно эта обстановка казалась ему чистым вымыслом, сновидением. Такие ощущения возникают часто у людей, столкнувшихся с какой-либо агрессией. Так называемая прострация. Чувство иллюзорности и бессмысленности. Шоковое состояние, сопутствующее головокружению в случае нанесения телесных повреждений. В такой момент пострадавшему человеку кажется, что это как бы не с ним, что это скоро закончится, что произошло какое-то нелепое недоразумение. Шарип испытывал именно такие ощущения, множившиеся.
Сэмми отложил в сторону авторучку с блокнотом и принялся снова допрашивать:
- Итак, а теперь можешь поведать нам об Адиле? Кто он такой? Где ваша штаб-квартира?
- Я ничего не знаю, - с трудом вырвалось, словно из груди. Шарип лежал на полу, свернувшись калачиком, словно какая-то побитая бездомная собака. Ему стало почему-то холодно. Одежда ничуть не грела, казалось, сердце стало биться намного реже.
- Адиль, который организовал в ночном клубе «New face», где была китайская молодежь, кровавый теракт. Адиль, который занимался покупками оружия для вашей банды. Кто он? Где его найти?
- Нет, не скажу, – отчаянно замотал головой Шарип. Перевернулся на левый бок, сопит, уткнувшись в покрашенную стену.
- Разомни ему бока да смотри, будь поаккуратнее с ним, чтобы этот упёртый Иисус не скончался от асфиксии. Завтра наш дружок наденет одежды Иуды, держу пари.
Тао Тонг выплюнул остаток сигареты на пол, вытер руки тряпкой, насквозь пропахшей раствором аммиака, пригнулся, почесал затылок, проковылял прямо к Шарипу. Схватил паренька за волосы, отчего тот даже слегка присвистнул носом, поставил к стенке, крепко прижал здоровенной рукой к раздолбленной поверхности стены, а другой начал усиленно колошматить прямо в упор по лицу. Вскрики избиваемого проникали даже в коридор, Лао Ван зашёл и сразу же старательно прихлопнул за собой дверь, как он высказался часом позже, «чтобы зря не беспокоить «постояльцев». Удары наносились слепо, а глухой стук, по правде говоря, ничего не вызывал, кроме любопытствующего оживления на лицах наблюдателей. Парадокс, но Тао Тонг устал работать кулаками и, как только Шарип повалился на колени, тот не успев отдышаться, тут же со всего размаху врезал кулачищем по переносице. В итоге - перелом и обильное кровотечение.
- Ну ты, осторожнее! – взвизгнул Сэмми, размахивая перед лицом Тао Тонга какими-то файлами и документами. – Бей ниже морды, а не то впоследствии могут возникнуть проблемы из-за его изрядно потрёпанного вида! Не бей по морде!
- Да, ты бы с ним чуть поласковее, – приговорил без интонаций Лао Ван, вновь занявшись копошением в своем чемодане с инструментами. – Он у нас ещё женится, вот только дайте ему срок. Пускай обмозгует все нюансы, а дальше сам решит свою судьбу. Это не будет изменой, это всего-навсего предоставление информации.
- Он просто урод! – сказал озадаченный Тао Тонг, как отрезал.
Скрученный в один юань, Шарип валялся в центре помещения, как измызганная долгой мойкой половая тряпка. Лао Ван предусмотрительно принёс с собой пластиковый ковш с хлорированной водой, передал в руки Тао. Тот выразил благодарность коротким кивком головы, преподнёс ковш к губам, начал пить большими глотками. Шарип прикусил губу от боли и бессилия, слёзы сами по себе закапали из глазниц, мысли путались одна за другой. Это сущий ад, думалось ему в те минуты, уж лучше бы сразу расстреляли или сбросили с вышки, а не вот так, как сейчас, скулить и мучаться. Ноги затекли, пальцы уже перестали болеть, а это означало, что они окончательно прекратили слушаться своего хозяина. Тао Тонг с кряканьем осушил последние капли влаги на дне ржавого ковша, Лао Ван второпях вышел, правда, предупредил, что совсем ненадолго.
Тао нарочно привалился к спине дрожавшего Шарипа, начал ставить тому болезненные щелчки по голове и приговаривать:
- Эй, сволочь, жить хочешь, да? Где твои дружки? Нет их, все разбежались! Никто тебя не вызволит отсюда, ты здесь до тех пор, пока не сознаешься в преступных связях с террористами! Понимаешь, а?
Что касается других истязателей, то Лао Ван был непревзойдённым садистом. Наверное, в детстве изувер вспарывал брюшки трёхмесячным котятам, а затем бросал их на пыльную улочку, где они сгнивали заживо и над их трупиками вились рои мух. Или же бросал квакающих лягушек о камни, и они разбивались насмерть, а потом складывал уже мёртвых рептилий в банку из-под консервированного горошка, заливал их мочой и варил всю эту бурду на разожженном костре. Одноклассники обзывали его растяпой и грязнулей, а он, в свою очередь, мстил после уроков за все переносимые от сверстников обиды невинным существам. Отыгрывался на зверушках. Он жаждал, чтобы его боялись и уважали, он отлично владел профессиональными навыками в сфере пыток. Он заведовал собственным чемоданчиком, в котором, по его же словам, хранились «прелестные игрушки». Этими «игрушками» он доводил людей порой до смертельного исхода, но все эти малоизвестные случаи были тщательно законспирированы, то есть об их существовании знали лишь немногие, кому приходилось по долгу службы иметь какое-либо отношение к упрятанным архивным документам.
Сослуживцы могли охарактеризовать его как прилежного работника, который трепетно относится к своим обязанностям и задачам. Он не стучал на сослуживцев, не злоупотреблял алкоголем, не смолил «дурь» и не онанировал в подсобках. Его ещё называли «человеком-тенью», и это как раз таки за то, что он всегда на всех торжественных мероприятиях стоял позади людей, молчаливо сжав обе руки и слегка насупившись. Другие считали, что он безмерно труслив, желчен, к тому же очень амбициозен.
-Ведёт себя слишком гордо! – постоянно жаловался на него собутыльникам заведующий архива следственного изолятора.
Шарипа мучили до четырёх часов утра. Прижигали соски паяльной лампой, обливали ноги кипятком, заставляли глотать грязь. Потом без передышки бросали головой об стену, после чего он целый час провалялся на полу с признаками тяжёлого сотрясения мозга. Лао Ван не знал жалости, он хладнокровно подгонял раскалённые иглы под ногти Шарипа, молча орудовал над своим подследственным, измывался, но делал это, не произнеся ни единого слова. В его компетенцию входили лишь стандартные пытки без каких-либо комментариев. Если он умел делать человеку «слоника», то делал мастерски, не отнять и не прибавить лишнего. Натягивал на голову пакет, слегка удушал жертву, в результате очередная потеря сознания. Или же вдвоём с Тао Тонгом надевали на голову Шарипа противогаз, а к концу хобота подставляли миску с соляной кислотой, в итоге обжигались дыхательные пути, и жертва долго кашляла и корчилась от боли. Боль, которую испытал Шарип, не поддаётся описанию.
В конце концов, не выдержав пыток, он повалился на пол и захрипел от боли:
- Я все скажу! Только не трогайте меня! Прошу вас! И про квартиру, и про штаб-квартиру «Львиное логово»! Расскажу… и про Адиля! Умоляю, не бейте меня!
=//=//=//=//=//=//=//=//=
- Хочешь дольку апельсина? – Ахмет великодушно протянул Адилю добрую половину спелого цитрусового плода, тот с благодарностью принял. – Обожаю фруктовые лакомства. Зато ненавижу жареные баклажаны. А как тебе по вкусу баклажаны? Или, как и мне, плохо только от одного их вида?
- Не особо люблю их кушать, но и не чураюсь их присутствия в меню.
- Ты боишься? Ну, я имею в виду страх перед возможной гибелью.
- Ты сам говорил, что не надо пугаться собственной гибели, что, уходя в мир иной, мусульмане получают вечную свободу и независимость. Надо быть бесстрашным и самоотверженным, как наш пророк Мухаммед.
- А может, как ты или как я? – Ахмед посмотрел на него исподлобья и натянуто улыбнулся.
- Как мы оба. Ты и я – мы братья, и мы будем отстаивать здесь свою Нанкинскую крепость. Ничто не способно сбить нас с избранного нами пути. Я клянусь, не сдамся и всё тут, точка!
- Ты слышал что-нибудь о философии вокзала? – неожиданно задал вопрос лежащий под подоконником Ахмед, Адиль обернулся, видел, как тот медленно пережёвывает мякоть фрукта.
- А к чему всё это? – никак не мог понять, куда он клонит.
- Видишь ли, Китай – гигантская страна, которой требуется контролировать свои территории. А что может быть более подходящим, если не железнодорожное прибежище для «людей Системы».
- Кто эти люди?
- Хитч-хайкеры, неистребимые последователи Джека Керуака, занимающиеся автостопом на междугородних трассах. Категория людей, которая в вечном поиске своего «я».
- И в чём скрывается эта самая сущность?
- В том, что эта обитель «случайных» и авантюристов уникальна в своих предназначенных действиях. Место, где никто никуда не торопится, где почти, что каждый божий день проходят и встречи, и расставания. Это земное пристанище для сухопутных путешественников и подозрительно выглядящих люмпенов. Тема железной дороги недостаточно раскрыта вольнодумцами и философами, хотя не обращать внимания на столь превалирующую сущность железнодорожной отрасли было бы ужасно глупой ошибкой. Любое государство (в особенности, Поднебесная империя) надёжно опутано рельсовыми нитями, которые играют громаднейшую роль в работоспособности и налаженном функционировании государственной машины; без этих «железнодорожных вен» государство не в состоянии долго протянуть, так как в наши стремительные дни просто немыслимо жить без поездов и вокзалов. Вся железнодорожная сеть берётся как единая неотъемлемая часть общего социально-технического организма, ведь тысячи и десятки тысяч людей напрямую и косвенно связаны с железной дорогой, плюс ко всему множество профессий и коммерческих структур сплетены вокруг гигантской региональной сети рельсовых путей. Как-то раз мне удалось побывать на нескольких вокзалах, признаться, эти места могут вправе считаться одними из самых людных «точек» в том же Шанхае.
Железнодорожный вокзал. Десять часов утра. Я прибыл туда без спортивных сумок и пакетов, без сопровождения людей, для солидности лишь прихватил с собой газету, дабы не вызывать у окружающих людей чрезмерного любопытства. Усевшись на твёрдое сиденье и облокотившись на спинку, огляделся вокруг, изучил обстановку. Поначалу мне не везло, я то и дело заводил разговоры с незнакомцами, но они либо отнекивались и отворачивались, либо были слишком немногословны, в итоге, я потерял на наведение контакта более часа. Но фортуна таки улыбнулась, знакомство с Вей Хунг (это вымышленное имя) стало положительным дополнением к серому дождливому дню. По его словам, вокзал – это ещё и общественное состояние души, человеческое самопознание окружающего мира с помощью внешних влияний. Это прекрасное место для хороших интересных знакомств, ведь именно здесь очень часто путнику удаётся встретить пусть и немного странных, но чертовски привлекательных и забавных людей. Так называемые «одноразовые» соседи, цикл проходит примерно по такой треугольной схеме: познакомился-пообщался-попрощался. Ежедневно через вокзалы протекает пёстрая бурлящая масса, возбуждённая и чересчур шумная. Этот бойкий процесс перемещения по большей части походит на броуновское движение. Гости вокзала ещё не пассажиры, но уже на один шаг ближе к таковым. Как говорят завсегдатаи зала ожидания (а они заявляют об этом частенько), посетители подобных заведений подразделяются на два главенствующих вида: «случайные» - те, кто едет в командировку, к родным и знакомым, на учёбу или в отпуск; и авантюристы – их, само собой разумеется, намного меньше, но зато с ними и общаться интереснее. Авантюристы сами не знают, где окажутся завтра, да и им ровным счётом всё равно, ведь они не так зависимы от окружающего мира, как другие. Никому неизвестно, на какие средства они существуют, но следует отметить, что они не бродяжничают, скорее всего, зарабатывают на жизнь мелкими авантюрами и мошенничеством. Таких людей отчасти можно назвать маргиналами, ведь их каждодневный образ жизни чрезвычайно нестандартен для восприятия посредственными обывателями. Кстати, на вокзале очень много потенциальных рабочих, которые спят там же на металлических сиденьях, правда, бог его знает, как им удаётся на них улечься, ведь это же невероятно дискомфортно. Рабочие ведут себя тихо и неприметно, так как большинство из них часто имеют различные проблемы с регистрацией. Рабочие в основном выходцы из Тибета, СУАР, Внутренней Монголии, все они едут в Шанхай в поисках какой-нибудь работы. Нередко на вокзале попадаются в поле зрения и студенты, которые либо едут учиться в какой-нибудь шанхайский университет, а может, наоборот, возвращаются домой во время весенней передышки. Цены здесь на продукты питания и иные предметы потребления заметно высокие, что весьма характерно для вокзалов. Тамошние продавцы – народ хитрый и наглый, за словом в карман не полезут, у них у всех глаз зоркий, так что их самих ни за что не проведёшь вокруг носа. Туда сюда снуют подвижные энергичные грузчики (конечно, не такие крикливые, как на рынках, но тоже ловкие и сноровистые), по двое и по трое они доставляют груз (багаж) прямо до вагонов, затем погружают внутрь под пристальным наблюдением главного проводника.
Что касается транспорта, то добраться с вокзала до центра города не составляет особого труда, так как прямо напротив железнодорожного вокзала удобно разместилась просторная остановка, с которой можно уехать практически в любую (пусть даже самую отдалённую) точку города на любом общественном транспорте. Как и на любом другом приличном вокзале, там тоже размещены парковки для частных извозчиков. Что примечательно, так это, бесспорно, то, что таксисты берут не так уж и много, по крайней мере, за проезд до автостанции водители у меня попросили всего лишь 30 юаней.
Иногда по залу ожидания свободно разгуливают откровенно деклассированные элементы, с мешками набитыми до отказа пустыми бутылками, как пластмассовыми, так и стеклянными, ведут себя так непринуждённо, будто они и есть самое неотъемлемое сообщество в этом бушующем мире. Один такой «франт» попался мне на глаза, с тросточкой в руках, в грязном изорванном костюме и помятом котелке набекрень. Он бродил по залу между рядами скамей, но когда заиграла весёлая песенка Андриано Челентано, этот поистине уникальный человечек заплясал под неё, как самый что ни на есть настоящий балагур и массовик-затейник. При этом он умудрялся дружески улыбаться, и по мере того, как он это делал, его огромные искривлённые, но крайне редкие зубы нездорового оттенка выпирались наружу на добрую пятёрку сантиметров. В общем, чудесное было зрелище.
Вей Хунг поведал много интересных и познавательных историй, а также правил, которые негласно властвуют на территории вокзала. Сам он работает заурядным обходчиком, целыми сутками напролёт бродит вдоль рельсовых путей и стучит молоточком по колёсам поездов и вагонов. Прислушивается, всё ли в норме с техникой. Обходчики получают очень маленькую заработную плату, но таким, как он, выбирать не приходится, ведь сам он приезжий, родом из Лхасы, и работать ему приходится не покладая рук, так как на его рабочее место десятки желающих. Поговорив на разные темы, он попрощался и ушёл. После его ухода ко мне подсели несколько подозрительных парней в однообразных чёрных куртках и синих потёртых джинсах (я их про себя назвал клонированными братцами), они сразу начали беседу со мной на резких тонах. Им, видите ли, очень хотелось со мной поговорить в более интимной обстановке, на их взгляд, самым оптимальным вариантом оказался общественный сортир, куда они меня и старательно зазывали. Я сразу понял, что здесь что-то не так, вспомнилось, что такие вот бандиты и занимаются всякими грязными делишками. Например, заводят в туалет какого-нибудь лоха и принимаются активно промывать ему мозги, а если же такой метод оказывается малоэффективным, то тогда и по почкам начинают бить. Результат плачевный: бедолагу обирают до нитки, и он уходит оттуда с пустыми руками, т. е. без драгоценностей и денег. Если же в случае возникновения немедленного вызова работников полиции служители порядка и приходят вовремя, то всё равно в этом сложном конгломерате людских отношений и социальных проблем вряд ли что решится. Все слиты воедино, связаны вокруг одной оси. Речь идёт и о представителях правоохранительных структур и о криминальных бандах, которые, кстати, периодически отстёгивают людям в форме. Беспризорных детей тоже немало, собирают бутылки и всякую дрянь, ходят стайками, налицо одна из значимых сторон стадного инстинкта, «стреляют» сигареты у прохожих и занимаются попрошайничеством. Детей кормит вокзал, это заключение следует из того факта, что именно в местах большого скопления людей бродяжкам удаётся реализоваться по полной программе, т. е. выпросить по возможности больше милостынь у жалостливых посетителей.
Почти что каждые 10 минут прогуливаются по залу полицейские, а бывает, что и со служебными собаками, но это когда ищут наркотические средства или предполагаемое взрывное устройство. Взгляд у них спокойный, заняты тем, что безмолвно высматривают подозрительные лица, а вдруг они увидят преступника, физиономия которого уже третью неделю висит на доске поиска преступников в компании таких же разыскиваемых уголовников. А военная полиция в свою очередь отлавливает всех солдат и офицеров, проверяет у тех документы и специальные разрешения на перемещение по территории вне воинской части. У кассы почти никогда нет сутолоки и очереди, всё так сказать, чинно, мирно и благородно. Внутри вокзала чего только нет, там и рестораны, и кафе, и обменные пункты, и около полутора десятков магазинчиков и киосков, да и газетных лотков там очень много. Это как раз таки красноречиво говорит о том, что вокзал – не просто большая станция, откуда можно уехать в другой город, но и социальный институт, благодаря которому действует малый бизнес. Очень много человек живут за счёт функционирования вокзалов, и в этом нет ничего предосудительного и негативного, это вполне объяснимо и нормально.
Прямо как в альтернативной американской прозе, на улице льёт ливень, и небо заволокло тучами, темно. Замечательно то, что все вокзалы работают круглосуточно, а это значит, можно маленько вздремнуть на скамьях, скукожившись до размеров маленького компактного телевизора, а иначе не поместишься на столь маленьком сиденье. Диспетчер монотонно объявляет о прибытии очередного поезда с вагонным составом, все спавшие до того момента пассажиры в миг оживляются и начинают собирать сумки и шуршать пакетами. Люди торопятся и уходят, а вокзал стоит, гостеприимный такой и не меняющийся в самой своей сущности, он в ожидании следующей партии посетителей.
- В твоём голосе мне почудились нотки отчаяния, - сказал Ахмет, измеряя частоту биения своего пульса, - с тобой всё в порядке?
- Нет, не совсем. Я дрейфую. И мне постоянно кажется, что… - тут Адиль осёкся и замолк, прижавшись плечом к батарее. В нём чувствовалось волнение, он заметно осунулся и ослаб, на душе печально, сплин.
Вдруг послышался мерный рокот, он исходил откуда-то со стороны опушки, с каждой секундой рокот приближался к дому, Адиль припал к окну. Поначалу он всё никак не мог уяснить, кому принадлежал этот ничего хорошего не предвещавший моторный шум, и только силился более тщательно разглядеть силуэты в роще. Где-то вдалеке прогремел одиночный выстрел, к окну тут же подбежал один из боевиков с плохой новостью, что внутренние войска наступают и часть боевиков уничтожена в рощи. Эта новость, конечно же, принесла им мало удовольствия, Ахмет хмыкнул, но ничего не ответил. Вскоре стало известно, что над ними начали кружить вертолёты.
В это время Тао Тонг и его опытные автоматчики внимательно осматривали недавнее место боя в роще, кругом натыкаясь на трупы. Дождь уже ко второй половине дня окончательно закончился, несколько бойцов мирно стояли и негромко общались друг с другом. Рядом с неглубоким оврагом они обнаружили тело Диаса Имани, тот почти полностью был погружён в болотную грязь, Тао Тонг скомандовал подчинённым вытащить его тело из грязи. Мертвеца бросили на жухлую траву, там и оставили лежать. Тем временем по рации связались с полковником Феем, который со спецназом на вертолётах высадился в районе озера, у них был всего один час на подготовку к последней атаке. Как стало известно, Пекин отдал приказ прислать еще двести солдат из элитных подразделений на случай, если штурм примет затяжной характер.
Адиль вытер шею сухим полотенцем, отбросил в угол пустую пачку «Xie Lian» и бесшумно поднялся наверх, мимо настенных полотен и никелированных подсвечников, в спальную, где прилёг на кровать Ахмет. Встав у окна, тот увидел, как по воздуху кружатся снежинки, дождь сменился снегом, таковы веления природы. Позади зернового амбара завязалась кровопролитная стычка с разведывательной группой, погибло более 6 человек. Последнего раненого разведчика повесили в сарае на турнике, казнимый ещё долго барахтался в петле, округляя глаза и вываливая язык с пеной. Зрители подтрунивали над ним, кто-то даже с резко выраженной ненавистью пнул того по болтающимся ногам. Вскоре стало известно, что снайперы зацепили одного из боевиков, пуля прошила щеку и всю голову, а затем впилась в лист железа. Убитый упал наземь, не проронив ни звука.
- Мы окружены, – Ахмет сказал это так, будто Адиль и не догадывался об этом. – Они нас загнали в замкнутый круг. Время осмысливать содеянное.
- Никто из нас непопадет в плен, - с твёрдостью объявил ему Адиль.
- Никто не знает будущего, но все подозревают.
- Мы не станем сдаваться. Это настоящий позор, позор, который смывается только кровью. Люди с честью и самоуважением не преклоняются даже перед заведомо известным проигрышем. Поднимают руки трусы и перебежчики, а с ними, как известно, разговоры у нас короткие.
- Все эти игрушки с политикой, заигрывания с экстремизмом, всё идёт псу под хвост.
- Нет, ты глубоко ошибаешься! Мы сильны духом, у нас сплочённая команда, все наши товарищи самоотверженны и неуклонны! Правда на нашей стороне.
- Глупости, ты говоришь… ересь. Поздно, надо было раньше думать. – Он повернулся на другой бок, подложил под свою голову подушку, Адиль видел только его спину и затылок, по движениям и вздыманию тела угадывается порывистое дыхание сникшего человека. Адиль порылся в шкафчике и нашёл на верхней полке шапочку с помпонами, натянул её на себя. На серванте лежат стопки неотправленных писем, сломанный пылесос уже никому не нужен, он сиротливо путается под ногами. Адиль споткнулся об него, но, не уделяя этому барахлу внимания, всё также продолжил ходить от одной стены с наклеенными обоями к другой.
К солдатам полковника Фея приближались сдавшиеся в плен молодые уйгуры с поднятыми кверху руками. На их глазах отражалась слепая мольба, они сдавались в плен и некоторые из них были поранены. Вперёд вышел рослый Исмаил, он услужливо пролепетал:
- Мы против кровопролития. Я прошу вас взять нас в плен.
- Сегодня не ваш день, мне очень жаль! – презрительно отмахнулся от них полковник Фей, зычно скомандовал своим солдатам. – Уничтожить.
- Огонь!!! – во всю глотку выпалил один из автоматчиков. Пули засвистели в едином полёте, врезаясь в напрягшиеся тела пленённых повстанцев. Измождённые мальчишки падали друг на друга, словно подкошенная трава, срезанная косарским серпом. Огонь прекратился, военные залихватски заржали, давясь собственными слюнями, чуточку потоптались вокруг лежавших тел, и, удовлетворившись, неспешно скрылись в роще.
- Я тебя не узнаю, Ахмет, – голос Адиля задрожал, а сам он крутил шеей и тихо постукивал ладонью об стенку. Шторы сорвались и гардины приземлились на паркет, вражеский снайпер открыл прицельный огонь по окнам комнаты. Ахмет заёрзал на постели и медленно сполз на пол, из запястья сочилась красная кровь, его лицо мгновенно побелело.
- Я сам себя не узнаю, – на лице проскользнуло подобие улыбки, диванные гобелены очень броски на первый взгляд, а дверные ручки реконструированы с величайшей помпой, с золотыми вкраплениями. – Мне легче удавиться, нежели сломить своё бессилие. Я подобен евнухам, меня не стоит оберегать от бурана, я боле не пригоден к нашей борьбе.
- А как же все наши планы, те задумки, над которыми корпели не одну ночь, а много-много суток кряду, ты об этом задумывался? – Адиль обиженно воскликнул, бросая полотенце на спинку стульчика. – Всё, что нас связывает, пусть катится к чертям собачьим, так что ли?
- Успокойся, - Ахмет попытался того утихомирить, показывая движением руки, что, мол, понимает его, но ничего не может поделать.
- Нет, я не хочу успокаиваться! – закричал он в слезах, хватая его за шею и наваливаясь на него всем своим грузом. – Я люблю тебя! Ты слышишь мои доводы? Я не в состоянии прожить без одного твоего присутствия и дня, я твой раб! Хочешь, мы уедем с тобой? Порвём этих подонков и смотаемся отсюда навсегда. Нас никто не посмеет остановить, да и если это случится, то мы не дадим себя в обиду. Не отворачивайся, позволь мне к тебе прикоснуться.
- Это мои голоса, - он вздрогнул, сжал кисть Адиля и потихоньку приблизил свои губы к его губам.
Адиль гладил его мозолистые ладони, эти огрубевшие руки сильного защитника, он целовал его горячий лоб. Они заплакали. Адиль нежно целовал его в лицо и плечи, покрывал поцелуями его живот, лизал сосцы. Заплаканные глаза казались несчастными, а в отражении зеркал и вовсе обретшими погибель от рук безграничной любви. Стянув с него плавки, он зажал руками его фаллос, такой набухший и выпрямленный, пышущий жаром и приятный на ощупь. Он закрыл глаза и слегка выдохнул, обнимая его за талию и прижимаясь к нему всем телом, бицепсы смотрелись превосходно, а загар был неотразимым. Бронзовое тело партнера привело к тому, что Адиль задышал более часто, резко почувствовал, как его пенис увеличился в размерах, принял воинствующую форму. Это было что-то невообразимое для обоих.
- Тихо, тсс! – прошипел Адиль, склоняя свою голову над его членом, глаза его заискрились, губами дотронулся до его кончика, лизнул язычком. Ахмет заморгал, обхватил голову Адиля и зажал её между своих длинных волосатых ног. Делал быстрые движения вперёд-назад, сосал его половой орган с неподдельным удовольствием. Ахмет слегка застонал, а значит, тот смог доставить ему необычное удовольствие. Руками мял его ягодицы, и это их поистине распаляло, они были на вершине экстаза. На их устах читалась дикая страсть, и быть может, они любили в последний раз.
Адиль повторял шёпотом, что любит его, что всегда будет с ним рядом, что не предаст его. Вдруг Ахмет вырвался из его пылких объятий, начал в спешке натягивать на себя плавки, этот поступок удивил Адиля.
Он метнулся к нему и схватил его за запястье, принялся умолять:
- Ну, останься со мной, не уходи! Я клянусь, всё у нас будет хорошо,…ни за что не буду тебе…перечить! Прости меня все мои ошибки! Не уходи, постой!
Он одевался, а тот упрашивал его не уходить, слёзно молил. Клялся в кристальной верности, в твердости своих чувств. Валялся у его ног, намертво вцепившись руками в его колени, никак не желая его отпускать. Ахмет принялся его уговаривать, увещевать, это было страшно, это напоминало удар молнии, эффект взрыва водородной бомбы для Адиля. Тот ничего не хотел слышать, хотел лишь одного, чтобы он оставался вблизи.
- Отпусти, кому говорю? Не надо просьб, отстань от меня, отойди! Ну,…хватит. Адиль, угомонись, ты взрослый мужик и я тоже. Отпусти, я не шучу. Я ухожу.
- Но куда? – Адиль был неприятно удивлен. – Куда ты намерен бежать?
- Я не бегу, я буду биться с ними до конца. Ты со мной?
Он набросил на себя шёлковую рубашку, заправил её под брюки, начал застёгивать ремень.
Из окна было видно, как земля взлетала в небеса и комьями снова падала на людей и технику, на крышу хлева и сараев. У порога в амбар ползал раненый дунган, тут Адиль вспомнил, что видел его один раз в мечети в Урумчи во время месяца Рамазан. Похоже он был тяжело ранен, изо рта вырывались брызги крови, одна оторванная рука лежала неподалёку от хозяина, а сам он, напоминал собой недобитую рыбину, которая лишь открывает пасть. По лестнице наверх взбежали двое боевиков с пистолетами наготове, один из них повернулся к Адилю, (это был молодой некрасивый юноша с нескладной фигурой) и громко отрапортовал:
– Ещё шестеро наших парней сдались в плен к этим сволочам! Они расстреливают пленных, это приказ их командования!
А потом он вытянулся, как струнка, и возбуждённо крикнул:
– Не волнуйтесь, мастер, мы будем драться, как бешеные львы, ведь не даром эту базу прозвали «Львиным логовом»! Наша смерть – во имя победы исламской идеи!
В ответ Адиль небрежно кивнул им и принялся взбираться на верхний этаж. Видимо, рядом с домом разорвалась бомба, так как во всех помещениях вышибло стёкла, а в прачечной разлетелась в щепки кедровая дверь. Начался осатанелый полномасштабный обстрел объектов.
Снег кружился в морозном воздухе, подхватываемые легким ветром снежинки крутились в слабом вихре снежного круговорота. Небо пело заунывную, земля дышала дымом. Деревья стояли смирно, не покачиваясь своими ветвями. Местные собаки, поджав хвосты, лизали друг другу мордочки, бродили по роще и неутомимо искали что-нибудь съестное.
Протягивая ладони, молодой солдат видел, как снежинки мягко ложатся и тают, оставляя после себя холодные капли. Он поднимал лицо кверху, навстречу с первым дыханием зимы, на губы тихонько оседали снежные принцессы, моментально превращаясь во влагу.
По всем окрестностям в поисках погибших и раненных бродили вооружённые спецназовцы. Полковник Фей сидел в столовой в компании медицинских экспертов и представителей верховного штаба специальных служб. Он молча жевал жареный рис, остальные столь же безмолвно пили клубничный йогурт. На улице солдаты играли в футбол, пиная грязный мяч из стороны в сторону. Все курили, все встречали проказницу зиму. Падал снег. Самый белый.
Из протокола полковника Фея, составленного 9 января текущего года для специальной коллегии департамента по борьбе с терроризмом:
«…Все усилия по захвату намеченного объекта были направлены именно на уничтожение исламской террористической группы, которая укрывалась в районе города Кульджа и имела целью подрыв конституционного строя на территории КНР. Эти и другие обвинения указаны в уголовных делах, возбуждённых соответствующими государственными органами по различным статьям. Группа была полностью ликвидирована, в том числе и её лидеры. Сами лидеры преступного бандформирования оказали яростное сопротивление, из-за чего погибло несколько сотрудников спецназа…».