matv2hoda : Проруха

Такая ерунда бывает со всеми. В смысле накатывает, как прилив. Противное, холодное и темное. Вот и Лера — не пропускает через себя, как приливная электростанция. Не управляет бледным спутником, который может утянуть волну, как край одеяла. Приходится хлебать полной чашей. Но это редко. Обычное дело - бодро подпрыгивая, скакать по жизни : Тайга-Москва-Алтай-Горы-Реки-Руки-Раки. Однажды она хитрым образом, пользуясь исключительно знакомствами и собственной упертостью, безо всякого подмазывания, шуршания купюрами и бульканья армянского коньячку, выгрызла у администрации водонапорную башню в собственное пользование. Башня, правда в земле по горло. Один круглый этаж вверх, три — вниз. Вокруг будущей хоромины с мастерской, душем и кроватью с балдахином - бурьян, помойка, битое стекло. Внутри — темень и арматура, ржавая лестница архимедовым винтом сползает в темноту, в мир мертвых, где шевелится жабья и крысиная навь. В летней сырости башенного нутра взболтанная комариная взвесь. Зимой — ледовые сопли, перхоть инея. Все это будет превращено в замок с круговой обороной, со рвом-воротником и горделивым флажком на башне. Внутри будет пахнуть краской, сваркой, жареной колбасой и молотым кофе. И никаких соплей. Квартиру — возмужавшему сыну, башню — возмужавшей себе.
Лера не умеет видеть преграды. В ее светло-голубых глазах отражается такое же голубое небо, даже если в небе тучи. Лера — нагваль. Лера ходит сквозь стены. «Набраться мужества и пойти или набраться женственности и никуда не ходить?» - задает она себе риторический вопрос. Ей просто нравится эта вечная антитеза «эм против жо». Она смакует фразу, проходя, как сквозь воздух, сквозь очередную преграду, топит чиновничьи туши в океане своего детского наивного упрямства.
В ее косметичке целый мир: рыболовные крючки, напильник, отвертка, гвозди, проволока, перочинный нож, грифельный карандаш, зажигалка и презервативы.
На крючки Лера ловит ночами рыбу, но чаще попадаются рыбаки. Они разговаривают о погоде и клеве. Лерка вполголоса расказывает рыбаку тайну. Слова щекочут гортань и только потом, довольные, падают на язык и вываливаются изо рта, как блестящие рыбешки. «Клюй, клюй, клюй на собачий красный хуй» - Лерка плюет в слепое лицо червяка. Его боль окутывается теплой слюной, а после — холодной водой. Контрастный душ не укрепит здоровья беспозвоночного, он все равно сгинет в черной реке. Влекомая заклинанием мелкая ряпушка плывет к Лерке. Влекомый отсутствием кокетства и преград, в Лерку, как в пропасть, падает рыбак. «Ничего, крепкий мужичок, сгодится», - достает презерватив Лерка. Утро трезвит, дарит зябкую усталость и чувство вины рыбаку, дарит веселую бодрость и чувство животной сытости рыбачке. По домам. Уснуть.
А дома — комната. А в ней — древний ткацкий стан на двух бревнах. Окаменевшие белемниты щекочут изнутри чертовыми пальцами пустое брюхо огромного глиняного горшка. Глава книжной полки - огромный фолиант Елены Молоховец - таит в себе запас изделий номер два. Подаренный поклонником фен, разумеется промышленный, болтается на гвозде. Телевизор-гигант транслирует плывущую в океане рыбу. Тепло и тусклый свет обращают человека в тряпичную куклу. Лера сладко потягивается.
И вдруг накатившая с телеэкрана океанская волна, сметая все на своем пути, хлещет внутрь, проникает в самую глубину не комнаты, а ее Леркиного тела. Находит брешь, растекается по матке, поднимается к желудку, подкатывает к горлу и брызжет из глаз. В ней мертвая соленость одиночества, горя, тоски. Лера чувствует себя затопленной водонапорной башней, погребенной на дне моря. И вместо сердца бьется в неведомо кем закинутых сетях золотая рыбка. И ползет Лера по полу, заливается слезами пол, бешено бьется, стучится в пол золотая рыбка. А под полом только Нижний мир, пищат и квакают голодные навки. Ждут пищи, готовятся. Лерка яростно отхаркивает в раскрытую белую пасть унитаза черную каракатицу — свое несчастье. Чтобы снова жить весло и бойко, чтобы растить новую чорную каракатицу медленно и тихо. Она бессильно падает на пол, и ей кажется, что там внизу чавкает жабьими ртами и урчит крысиными желудками навь. Осталось немного поспать и многое забыть.