Михаил Кречмар : Про авиаучёты, блевантин и Петьку Жыда.

В общем, работал я на авиаучётах лося на континентальной Чукотке в середине восьмидесятых. Группа у нас была – мой тогдашний начальник… Назовём его Коркодон Закедоныч, ибо такова была его кличка для внутреннего пользования, невысокий, предельно амбициозный мужчина, с гипертрофированным чувством собственной важности. Кроме Коркодона в группе был местный участковый охотовед, Володя К., в прошлом чемпион Украины в тяжелом весе по боксу, и врач-дантист (именно в такой последовательности), начальник Чукотской охотинспекции Женя Шевченко и Петя. Как была Петина фамилия я не помню, а помню, что был он обладателем клички Жыд. В нашей среде она не была зазорной, а почему мы его звали, не помнит никто.
Признаться, Коркодон Закедоныч нас всех очень раздражал. Охотоведов – своим странным гонором, который основывался на недавно приобретённом звании кандидата наук, а меня – тем, что он был моим начальником. Конечно, мы все его потихоньку подкалывали, но Петька преуспел в этом с наибольшим успехом.
Ну, надо понимать, что мы бороздили заполярное небо в ноябре в дюралевом брюхе самолета АН-2, бипланчика, который незаслуженно зовут кукурузником. Незаслуженно, потому что настоящий кукурузник – это По-2. Ну ладно, здесь не про это.
А здесь про то, что печка в самолёте АН-2 обычно перестает работать минут через сорок после взлета. А летали мы на учетах полную заправку – то есть – семь-восемь часов ноябрьского неба, остуженного до минус тридцати пяти – сорока градусов.
И носили мы такие лётные меховые костюмы с огромными меховыми штанами и не менее огромными меховыми полушубками.

Так вот, сперва Петька привязал Коркодона к самолёту за штаны. То есть, под сиденьем лежала бухта какой-то капроновой веревки, толщиной с руку, украденной откуда-то предусмотрительным бортмешком. В общем, Петька привязал один конец этой верёвки к какому-то самолётному шпангоуту, а другой к штанам Коркодона. Самолёт сел и мы все выаплились оттуда и побежали наперегонки в туалет. Побежали и наперегонки – это, конечно, как нам позволяла меховщина. Так вот, все побежали, а Коркодон – нет. Точнее, он пробежал, но ровно отмеренные ему судьбой семьдесят метров, после чего шлёпнулся.
Конечно, он сразу подумал на Петьку, но доказать что-либо было невозможно.

Следующий раз Петька снова привязал Коркодана веревкой. Но верёвку отрезал и конец её распушил, так что свисала она у того со штанов наподобие бычьего хвоста. Изящно помахивая хвостом Коркодон совершил обязательный обход по магазинам аэропорта базирования (счётом три), после чего зашел в гостиницу и обнаружил у себя хвост.
Была истерика. Настоящая добрая мужская истерика научного сотрудника, кандидата наук, защитившегося в ИЭМЭЖ под покровительством самого академика Соколова.
С визгом, закатыванием глаз, и требованиями к Шевченко приструнить своего сотрудника.

Но был у Коркодона один физиологический момент…
Он блевал.
Он блевал в самолете.
Вообще, люди, подолгу летающие, четко делятся на тех, кто в самолете блюет и тех, кто не блюет никогда.
Коркодон блевал. Но вместе с ним блевал и Володя К. И пытливый взгляд Петьки Жыда как-то уловил связь между ними. Петька понял, что Коркодону надо увидеть, как кто-то начнет отблевываться, чтобы заблевать самому. И запомнил это, подлец.
На следующий полет он взял с собой банку компота. Выпил её, набрал последний глоток в рот и сидит. Подождал, пока Коркодон кинул на него взгляд, и выпустил этот компот в банку.
Коркодон загнулся в порыве страсти. Но глазом продолжал косить на Петра.
И тогда тот выпил компот обратно!

Бортмеханик был справедлив. Суров, да, но справедлив. И Петька с Коркодоном мыли самолет вместе.