Kaizer_84 : Почему он смеялся

Я всегда очень медленно и очень близко проходил мимо стола и бросал на конверты безразличный взгляд. Так, словно сам же их принес. Второе письмо прибыло из Литтл-Рока, Арканзас, на нем стоял штамп 4 апреля 1942 года.
Письмо прислал человек по имени Эдгар Питерс. Почему-то все эти годы его имя сидит у меня в голове. Я успел забыть множество гораздо более важных вещей. Я забыл даже то, о чем не знаю сейчас - было оно или нет. Все ушло, но Эдгар Питерс горит у меня в мозгу, словно неоновые огни Лас-Вегаса.
Ричард Бротиган, «Чтоб ветер не унес все это прочь»

То утро началось мягко сказать не слишком удачно. Неловко повернувшись во сне, я проснулась от дикой боли в шее. У меня уже такое случалось, но давно, лет в шесть. В прошлый раз мне данное происшествие оказалось в некотором смысле на руку, ведь в детстве несерьезные болячки всегда приносят в основном позитив. Со мной обращались подчеркнуто сочувственно и дома, и во дворе, где каждый обязательно спрашивал, что именно приключилось с шеей (ее замотали бинтами и скрыть тот факт, что с ней что-то не то не представлялось возможным). Родители честно вытащили и отдали все конфеты, припрятанные для какой-то особенной даты. Я в ответ показала себя хорошим нежадным ребенком. Это было несложно, я сладкое и тогда особенно не любила. А потом меня даже зачем-то сфотографировали. Как будто без бинтов на шее и снимать было нечего. Получившуюся довольно странной карточку я потом засунула под заднюю обложку альбома, чтобы не попадалась на глаза. Мне отчего-то было неловко и за себя, и за всех, кто мне тогда наперебой сопереживал.
Теперь же болезненное событие вовсе не принесло ничего, кроме чувства подавленности и бессилия перед очередным капризом судьбы.
Я позвонила на работу и объяснила, что сегодня для мира существую лишь в режиме демо-версии, затем вытащила из холодильника все, что проходило по ведомству «остатки-сладки» (в моем случае правда скорее горьки, но не суть), поставила на журнальный столик, включила музыку в ноутбуке и задумалась, глядя на слегка изгрызенный в трех местах мышью настоящей коврик для мыши компьютерной.
Бывает так, что некий вопрос, который давно уже перешел из категории «актуальное» в категорию «вечное» постоянно возвращается в сознание и крутится там с настойчивостью ремонтных дрелей в панельных домах по утрам выходных.
Их может быть как один-два, так и очень много.
Но по большому счету все мнимые непонятки всегда сводятся к одному большому вопросу.
Могло ли все быть иначе?
И насколько именно иначе. Сильно-сильно или так, чуть-чуть.
В тот давний день, когда я ходила гулять с перебинтованной шеей, кроме меня особенное внимание дворовых детей занимал один удивительный мальчик, имени которого я уже не помню, пусть будет Егор. Небольшого роста, светловолосый и голубоглазый, он походил на детей с больничных агитационных стендов типа «мой руки», «пей витамины». Родители Егора были тихими, но упорными алкоголиками, и все остальные вопросы бытия, кроме как – найти - что - выпить их волновали слабо. Почему он стал объектом для травли мне теперь определить легко – потому что его поведение никто не мог понять. Он вообще никак не реагировал ни на мелкие гадости, ни на более серьезные вещи. Ни разу никому не нажаловался. Не ударил в ответ. Не подстроил ответную пакость. Не скооперировался ни с кем из прочих дворовых изгоев, хотя выбор имелся - их было не один и не два. Не обзывался, не плакал, ничего не делал из того, что было бы понятно остальным. Только смеялся, но тоже как-то с подсмыслом – как будто что-то знал про нас всех такое, что мы узнаем только сильно потом, а кто-то и вовсе никогда. Это его зашифрованное в голубых глазах знание словно занозой во мне застряло и не дает покоя до сих пор.
Осознав, что в который раз нахожусь в полном ментальном тупике, я решила как в старые добрые времена выйти на улицу и немного пройтись. Дойдя до остановки, села в первый попавшийся автобус и проехала три остановки, а потом вышла и назад пошла пешком. От нечего делать, я читала рекламу и вывески на домах. На одной из них значилось такое: «Ответы на все вопросы». Мне стало любопытно и я зашла внутрь. Попала в небольшое офисное помещение, похожее на приемную перед кабинетом какого-нибудь среднего пошиба начальника. Стол с компьютером, кожаный диван, телевизор на тумбочке. На диване сидел брюнет лет двадцати пяти и щелкал пультом. По телевизору показывали по всем каналам одно и то же - нечто вроде реалити-шоу в режиме нон-стоп. Не похоже, чтобы они были заоблачно рейтинговыми, так, повседневная людская суета.
- Что у Вас? – не глядя даже в мою сторону, спросил брюнет.
- Вопрос, наверное, как и у всех, - ответила я.
- Оно понятно, - тоскливо проговорил брюнет, - и я даже знаю какой.
- Вероятно, это очень интересное ощущения – когда знаешь не только все вопросы, но и все ответы, - сказала я.
- Интересно? Вы, наверное, издеваетесь. Скучно невыносимо. Я миллион раз уже пожалел, что пошел в эту сферу. Нет, поначалу и мне казалось, что все это просто обалдеть как занимательно и интригующе. А в итоге я вынужден по миллиону раз отвечать на совершенно идиотские вопросы. Типа «почему он мне не перезвонил». Да потому что на фиг ему это было не надо. Надоело.
На последней фразе брюнет не удержался от того, чтобы зевнуть.
- Вот про Вас, кстати, тоже недавно спрашивал тут один.
Брюнет, наконец, повернулся в мою сторону. У него оказались карие очи на пол-лица, такие огромные, что Филипп Киркоров по сравнению с ним смотрелся бы китайцем.
Вперив их мне в переносицу, он продолжил:
- Стоило ли так игриво совать ему визитку, а потом нагло динамить, а? Был в этих действиях хоть какой-то смысл? Лучше меня знаете, что никакого.
Я вспомнила тот действительно нелепый с моей стороны случай, и мне почему-то расхотелось узнавать о том, ради чего я сюда зашла.
- И правильно, - сказал брюнет. Некоторые вопросы гораздо более действенны до тех пор, пока не имеют ответов. Гуд лак.
Открыв глаза, я увидела, что за окном уже утро, хотя еще и очень раннее. В голове по-прежнему стучали молоточки. Почему он смеялся? Что именно знал и никому не рассказал?
Скорее всего, никогда я этого не пойму. Хорошо, хоть шея уже не болит.