Kaizer_84 : Рада

Мне надобно сходить к наладчику слез.
Антуан Володин, «Малые ангелы»

Многое переменилось, и многое продолжает меняться. Каждый новый день слишком непохож на предыдущий. Люди постепенно отчаиваются надеяться, что, когда-нибудь, рано или поздно все войдет в определенные, хотя бы даже и не слишком стойкие границы, и станет на какое-то время привычным и четким. Во всеобщем помрачении, на дымных от стихийных костров улицах меня часто принимают за кого-то другого, и по правде говоря нет ничего счастливее таких моментов. Я до последнего играю предложенные роли и с огромной неохотой расстаюсь с ними. Плюс к тому не так давно меня мельком показали по одному из самых популярных новостных телеканалов в прайм-тайм (тогда, когда это еще значило гораздо больше, чем ничего) и, наверное, благодаря данному обстоятельству, очертания моей физиономии крепко застряли в сознании тысяч людей, а поскольку ввиду последних событий массовый медиа-поток прекратился возможно навсегда, попросту нечему их оттуда вытеснить.

Старуха Рада – единственная, кто еще живет на седьмом этаже нашего дома. На прочих еще осталось по три-пять человек, но с седьмого почему-то сбежали все, кроме нее. Она слепа и по новому, принятому буквально неделю назад календарю ей ровно пятьсот двадцать семь лет. Рада все ждет, когда же за ней приедут родственники из одной небольшой, некогда успешно граничащей с нашей независимой свободной республикой страны. Неприятная правда состоит в том, что по слухам того маленького гордого государства больше не существует не только на картах, но во многом и чисто физически. Впрочем, это, разумеется, неподтвержденные сведения, просто до сих пор никто из тех, кого я знаю, не решился лично их проверить. Всем как-то немного не до того.

По вечерам, проходя мимо седьмого этажа на свой девятый, я обычно останавливаюсь чуть-чуть отдышаться и иногда слышу, как Рада негромко поет песни на незнакомом мне, но очень красивом языке. Нет у старухи ни слуха, ни голоса, но почему-то я очень хочу, чтобы она продолжала и ни в коем случае не останавливалась.

Старуха Рада по старой многолетней привычке, похоже, все еще пытается что-то готовить, хотя есть, как и все уцелевшие, уже не может. Это обстоятельство, как ни странно, многих обескураживает. Самые пессимистичные предсказания совершенно обленившихся за последние полвека футурологов сводились к тому, что если случится самое худшее, то многие жители больших городов закончат дни в желудках своих соплеменников. Люди, попросту говоря, пожрут друг друга, как бывало не раз. Но горе-предсказатели сильно просчитались. Человечество впало в неведомое ранее состояние, когда жизнь вдруг перестала требовать постоянных инвестиций в поддержание себя. Бессмертия, правда, судя по всему, не случилось, но его никто особенно и не жаждет, итак навалилось слишком много проблем. Все старые настройки сбились, а какими должны быть новые, никто не знает.

На улицах по утрам по-прежнему довольно многолюдно. Еще слышны реплики о погоде, хотя ныне и они утратили всяческую актуальность. Температура воздуха застыла где-то в районе стандартной комнатной, дожди отменили совсем, почва теперь незримо для человеческого глаза увлажняется изнутри.

Выходить из квартиры каждый раз все более сложно. Я лежу на кровати, и мне кажется, что она затягивает меня, словно воронка. На подоконнике маленькой слегка кривоватой антенной застыл цветок. Он привычно тянулся к солнцу, но словно ощутил неожиданно произошедшую со всеми нами глобальную наебку и в нерешительности замер.

Я все же пересиливаю себя.

Рада встречается мне на несвойственном ей шестом этаже.

Старуха водит руками по стенам, как будто пытается прочесть надписи на них. Напрасно - они остались еще с прошлой жизни и метаморфозы новой реальности ей никак не объяснят.

Вдруг она начинает говорить. Я слегка вздрагиваю.

Излагает старуха крайне путано, но общий смысл мне понятен. Он сводится к тому, что ей кажется, будто началась война. Может, даже и третья мировая. Может, даже и с Америкой.

Меня некстати пробирает смех. Вспоминается строчка из БГ - «по последним данным разведки мы воевали сами с собой».

- Что Вы, - говорю, - успокойтесь, никакой войны нет, и быть не может. Идите домой и не думайте даже о таких глупостях. Давайте, я помогу.

Мы вместе медленно доходим до старухиной квартиры. По пути я говорю ей о том, что все ее родственники, разумеется, живы - здоровы, и вот-вот за ней приедут.

Рада молчит и по всей видимости мне не верит.

Она садится на старый скрипучий диван, складывает руки на коленях в лодочку и невидящими глазами смотрит прямо перед собой. Некоторое время ничего не происходит.

- Я не могу уснуть, - наконец произносит она, - уже много дней никак не могу уснуть.

- А я даже не уверена точно, сплю или не сплю, - отвечаю я.

Она мои слова, кажется, воспринимает как неуместную шутку, хотя я и не думала на этот счет иронизировать.

Старуха протягивает руку к тумбочке, берет с нее древний механический будильник и начинает его заводить.

- Зачем же будильник, если не можете заснуть?

Рада ничего не отвечает.

Пробормотав, что мне, наверное, уже пора, я спешно покидаю старухино жилище.
Утром, проходя мимо седьмого этажа, слышу характерное нервное пиканье. Будильник звенит не переставая.

Подойдя к распахнутой настежь двери, я вижу двух санитаров в характерных серебристых костюмах.

Первый санитар застегивает большой черный пластиковый мешок.

Второй стоит на кухне рядом с плитой.
В сковородке, судя по запаху, жарится картошка.

- Почти готова, - с сожалением в голосе произносит второй санитар.