Шахуров : Утопленник

Каждое лето я проводил на даче. Там я курил анашу, напивался в хлам и поебывал девок из близлежащего села. Разумеется, всё это я делал не в одиночку, а на пару со своим другом Антоном.
Мы сидели на брёвнах. Пили пиво, ожидая каких-нибудь девчонок. Пахло коровьими экскрементами. Где-то из глубины дворов долетали звуки бензопилы.
— Ты бы вылизал анус у Гвен Стефани? — спрашиваю Антона.
— Нет, ты что, зачем!?
— А если бы после этого она с тобой нормально потрахалась?
— Нет. Хотя скорее да… Вернее точно да...
Я допивал уже четвёртую бутылку. От духоты я вспотел и стал липким, как рыба, выброшенная на сушу.
— Смотри какое чмо, — сказал Антон, указывая пальцем на идущего по дороге мужика. Мужик был столь низкорослым, что ему наверно казалось, что все хотят его затоптать. Этот коротышка подошёл к нам и сказал:
— Здорово пацаны. Есть курить?
Мы были некурящие. В классическом смысле этого слова. Поэтому таскали с собой исключительно беломор.
— Устроит? — спросил Антон, протянув пачку Беломора.
— Благодарю.
Коротышка взял две папиросы и направился дальше. Я глотнул пива и с маху зашвырнул пустую бутылку в траву.
— Кстати взял чё? — спросил я у Антона.
— В смысле?
— В смысле шаню взял?
— Ага.
— Заибись. Ну чё, доставай.
По дороге пронёсся микроавтобус. Он гремел, как консервная банка, привязанная к кошке. Пока Антоха начинял папиросу анашой, я рассказывал ему о ссоре с подругой.
Косячок соорудили очень быстро. Антон — спец в этом деле. Доктор гашишных наук.
— Нихуя... — сказал я, выпуская облако дыма.
— Ну чё?
— Заибись…
Мы скурили косяк. От анаши моё тело обмякло, как намокшая салфетка. Мысли стали короче. Жизнь проще.
— Схожу пива куплю, — сказал я.
И отправился в ближайший киоск.
— Ааа… Два Амстела, пожалуйста, — говорю в окошечко.
— Амстела нет.
— Ммм… Тогда два Эфеса.
— Он тёплый. Подойдет?
— Эээ… Ммм… Тогда Баварию.
— Она тоже тёплая.
— Блять… Балтику из холодильника тогда.
— Есть только тёплая.
— У вас вообще что-нибудь холодное есть?
— Мороженое. Пломбир.
— Тогда два тёплых Эфеса, пожалуйста…
В кармане лежало пять смятых десяток и куча мелочи. Я отсчитал шестьдесят рублей. Затем отдал деньги продавщице, размазав их по прилавку. Руки казались чужими.
Когда я вернулся, Антоха снова забивал папиросу. Мы выпили пиво и скурили второй косяк. Время, ползущее прежде со скоростью червя, понеслось с устрашающей скоростью снежной лавины. Машины, вздымая пыль, пролетали перед глазами как стрелы. Над головой проносились облака. Антона начало рвать. Когда спазмы закончились, он прополоскал рот остатками пива. И опять принялся блевать.
В таком состоянии я видел Антона неоднократно. Можно сказать, что рвота для него — в пределах нормы. Однажды мы выпивали у меня в бане. Смешивали водку с пивом. Пиво с водкой. Это было пару лет назад. Тогда мы лишь слышали о последствиях такого коктейля. Напарившись, мы сидели в предбаннике. Антоха был в обтягивающей тельняшке и без трусов, отчего выглядел слегка по-пидорски. Я пошёл в дом за соком, но не вернулся, вырубившись на диване. Проснувшись утром от сушняка, я не обнаружил в доме Антона. В итоге я нашёл его в бане. Жопой кверху, он валялся на полу, в луже собственной блевотины…
Мы сидели и молчали, уткнувшись взглядами в пыльную дорогу. Тишина была комфортной.
— Пошли на речку, — вдруг сказал Антон.— Искупаемся, на девок посмотрим.
— Речки нет, — сказал я.
— В смысле?
— В смысле речи нет, пошли.
До реки было примерно шесть километров. То есть около часу ходьбы под раскаленным солнцем. Мысли о расстоянии меня лишь расстраивали.
Мы шли уже минут двадцать. Слева от нас теснились дачи, зеленели огороды, а справа возвышался жидкий, точно борода китайца, лес. Из него тянуло прохладой.
Перед нами шагала стройная блондинка. Она была в серой майке и коротких джинсовых шортиках, которые кончались, едва начавшись.
— Неплохой станок, — сказал Антон.
— Ага, — говорю, — правда, не тебе на нём работать.
Из-под забора выскочила приземистая шавка и стала рычать и звонко гавкать.
— Иди нахуй! — заорал на неё Антон.
Блондинка оглянулась. Собака не отреагировала.
— Слышь, Антоха, потише. — сказал я.
Мы ускорили шаг. Поганая дворняга не отставала. Тут я не удержался и с размаху врезал ногой ей по морде. Собака заскулила, нырнув в пыльную траву. Наверняка, такого удара судьбы шавка не ожидала.
— Зидан, бля. Головой бы ещё ёбнул, — сказал Антон.
Через треть часа мы оставили позади наше садоводство. У садоводства, кстати, было загадочное название «Красный Мадьяр». Антон как-то заметил, что есть в этом названии определенная доля пошлости. Типа — я засуну свой длинный красный МАДЬЯР ей в задницу. Или такое — на большом красном МАДЬЯРЕ лоснился презерватив. В общем, это было подходящим эвфемизмом слову «хуй».
— Поиграем в «цитаты»? — предложил Антон.
Игру «цитаты» мы придумали от праздности нашей жизни. Её смысл сводился к тому, чтобы как можно смешнее переделать известную цитату или высказывание.
— Как там у Пушкина? Береги жопу с молода, — начал я
— Береги честь с молоду, а жопу от голоду.
— Как там у Лермонотова? Жопа вторая натура.
— А писюн- третья, — продолжил Антон.
— Как там у Булгакова? Сами придут, сами хуй отсосут.
— Не помню. Но надо ЧЛЕНгур Платонова прочитать…
Бледно-серый выцветший асфальт, пыльная трава на обочинах, проносящиеся автомобили… Шоссе. Мы были на пол пути от реки.
Антон изводил меня старыми анекдотами:
— Поручик Ржевский и Наташа Ростова плывут на лодке. Поручик гребет, Наташа задумчиво смотрит на воду. Поручик говорит: "Наташа, скажите, вас когда-нибудь по пизде веслом били?" Наташа испуганно: "Нет, да что вы, поручик?" Поручик: "Да я так, для поддержания разговора-с"
— Ты где такие анекдоты берёшь?
— А чё?
— Да этот анекдот бородатый как лицо ваххабита.
— Странно, бля. Я его только неделю назад услышал. Ещё про Ржевского анекдот рассказать?
— Валяй.
У Антона в голове пылились сотни анекдотов. Рассказывая по несколько анекдотов в день, он никогда не повторялся.
Антон хотел стать писателем. Но за последний год он не написал ни одного рассказа. Можно сказать, всё его творчество ограничивалось рассказыванием всяких бредней. Ленивый мечтатель является художником только в своих мечтах...
На подходе к речке, на оставшиеся у Антона деньги мы купили пива. Дешевого и сердитого.
На пляже было малолюдно. Пару бабулек с любимыми внуками, тощий зек, разрисованный как студенческая парта, и охмелевшая компания молодежи.
Мы разместились у самой кромки воды. Антон открыл пиво. Сделал пару гулких глотков.
—Нормально, — сказал он.
—Но, — согласился я.
Солнце было в зените. В лицо дул сочный прохладный ветер.
— Помнишь Аню, подругу моей сестры? — спросил Антон.
— Наглая жирная сука с родинкой на лбу?
— Ага. Прикинь, она же замуж вышла недавно.
— Ахуеть. Хотелось бы посмотреть в глаза этому отважному мужику.
— А Сёму, который этажом ниже меня живет, помнишь?
— Который вечно пьяный мудак? Тоже замуж, что ли вышел?
— Ага. Тока он женился. Как раз таки на этой Ане.
— Пиздец. Хотел бы я на их детей посмотреть…
— Пойду, поссу, — проговорил Антон.
Он встал. Не торопясь, зашёл по пояс в воду. Поднял руки. Это значит Антон начал отливать. Не хочет касаться руками воды в которую ссыт.
Я лёг на спину и закрыл глаза. Солнце пробивалось сквозь веки янтарным светом. Слегка вертолётило.
Когда я очнулся, солнце уже клонилось к горизонту. На пляже не было ни души.
— О, проснулся, — сказал Антон.
— Но.
— Пошли, искупаемся и домой.
— Но, — согласился я.
— Давай реку переплывём?
Я посмотрел на другой берег. До него было метров пятьдесят.
— Похуй, давай.
Мы забежали в воду и поплыли. Берег приближался угрожающе медленно. Когда показалось что силы на исходе, я ощутил под ногами отполированные камни.
Антон уже ждал меня на суши. Он был не плохим пловцом и даже имел какой-то разряд. Мой же единственный спортивный разряд был по шахматам. Да что там, в школе оценки по физ-ре мне ставили только за усердие.
— Поплыли обратно? — сказал Антон, когда я вылез из воды.
— Дай отдышусь.
— Слабак.
Тучи застили солнце. Стало прохладно. Кожа покрылась мурашками.
— Бля, всё. Холодно. Поплыли обратно, — не мог угомониться Антон.
— Заибал, уже. Ну ладно, поплыли.
И я снова оказался в воде. Почти сразу я почувствовал слабость. Казалось, я плыл на месте. Меня уносило течением. Положение быстро менялось от плохого к худшему. Стало страшно. Я начал барахтаться. Подавился водой. Барахтаться. Страх. Подавился водой. Сплошная вода. Вода, вода.
И тут на мгновение мне показалось что всё. Вот она смерть. Вот она заключительная точка в романе под названием «Моя жизнь». Полудетективный сюжет, именуемый жизнь закончился.
Я почему-то вспомнил, как в седьмом классе пил сидр. Дешевый плебейский сидр в пластиковой бутылке. Тогда мы с друзьями, не сумев открутить крышку, проделали в бутылке отверстие. Так всё и выпили — через дырку.
Вспомнил, как написал баллончиком на хребте у какой-то старухи букву «Z». Такое глубокое впечатление оставил фильм Зорро.
Вспомнил, как на меня харкнул отец панк-рока, Игги Поп. Сплюнув в толпу, он попал мне в лицо. Я гордо носил этот харчёк до конца концерта .
Говорят, перед смертью вспоминается вся жизнь. Это враньё. Красивый миф. Вымысел писателей и режиссеров. На самом же деле в голове хаотично проносятся обрывки прошлого. Какие-то ситуации, диалоги, образы. Это всё похоже на слайд шоу. Или на рекламу голливудского фильма…
. ......... . ........ .......... .... ....... ..... .... ........... ... . .. ..... ... . ……… ....... …….. … . . . . .
..... ...... .... .
.... .... ... . . .
...... . . . . . .
... ...
Я лежал на камнях, уставившись в слепо-серое небо. Безоблачное, монотонное, оно напоминало гигантскую бетонную плиту. В ушах стоял хруст вафлей. Грудь разрывалась от ударов сердца.
Я почувствовал, как кто-то подошел. Краем глаза я увидел, что это Антон. Он склонился надо мной. Его смуглое лицо застило небосвод. Я посмотрел Антону в глаза. Они были пустые и сверкающие, как ёлочные игрушки.
— Такие пустые, а как блестят, — сказал я.
Антон что-то спросил у меня.
Я попытался встать на ноги. Не получилось. Снова оказался на спине.
— Антон, Антоха, — бормотал я, — Антоха, блядь. Я чуть не утонул. Слышишь, блядь? Я чуть не утонул.
Я слышал себя словно со стороны.
Антон помог мне встать и одеться.
Мы отправились домой.
Сумерки медленно сгущались. На небе уже отчетливо проступили редкие звёзды. Наплывала тёплая фиолетовая ночь.
Шли молча. До самого дома, никто не проронил ни слова. Когда мы расстались, бельмом на небе уже лежала луна.
Зайдя в дом, я сразу лёг на кровать. Моментально провалился в сон…
Я открыл глаза. Комнату наполнял предутренний летний сумрак. Язык во рту был как ложечка для обуви.
Я лежал на застеленной кровати, пытаясь вспомнить минувший день. Когда мозаика вчерашних событий сложилась в единый рисунок, я уткнулся лицом в подушку.
И обреченно, беззвучно заплакал.