imbo_down : Студеные сны

Во сне Василий Иванович кусал деснами простынь. Жесткая от крахмала она медленно покрывалась бурыми разводами. Сон Василия Ивановича длился всего три часа. Что поделаешь-старость. Василий Иванович вздыхал, нащупывал маленькой ладошкой стакан, доставал из него челюсть, вставлял ее в рот, потом долго смотрел в темноте на потолок и трогал свою короткую белую бороду... Нет, ни о чем Василий Иванович не думал. Он уже все знал.
Под его дубовой кроватью лежали книги, взятые из городских библиотек. Эти книги написал он. Василий Иванович был писателем, некоторые называли его классиком.
На кухне, не включая свет, Василий Иванович кипятил воду, доставал из кармана перочинный ножик, отрезал от недоеденного домочадцами яблока дольку и бросал ее в кипяток. Долька всплывала, вдруг превращалась в рыбу из сна Василия Ивановича и открывала красный рот.
-- Что, милая, ести? -- спрашивал Василий Иванович,-- Ести, поди ко, хочешь? - Рыба молчала.
Василий Иванович жевал дольку яблока, брал большой целлофановый пакет складывал в него книги из-под кровати; столько, сколько мог поднять и бесшумно выходил на улицу.
Тяжелый пакет шуршал. Тросточка Василия Ивановича, стуча по асфальту, взрывала в выпавшем за ночь снегу ямки, и они тянулись рядом с маленькими следами. Василий Иванович был небольшого роста и следы оставлял маленькие. Одинокие следы в половине пятого утра... Даже дворники еще спали. Да, в общем-то, все еще спали, и каким богам бормотал Василий Иванович молитвы - непонятно.
Подойдя к Софийскому собору, он нагнулся, снял шапку, положил ее на землю, уперся затылком в огромную белую стену и стал ухать:
-- У-у-у! У-у-у! Ух!
К нему подошла грязно-голубая, почти невидимая болонка понюхала пакет и скрылась. Наухавшись, Василий Иванович разогнулся, похлопал ладошкой, в варежке с маленькой дыркой на большом пальце, по своему коричневому пальто и замер: рядом стоял человек неопределенного возраста с белым лицом и тонкими розовыми губами. Немигающим взглядом смотрел он сквозь Василия Ивановича на частично обнажившиеся из-под побелки красные кирпичи собора. На нем была темная ветхая роба в бурых разводах, а на голове - меховая шапка Василия Ивановича.
-- Отдай шапку, -- сказал Василий Иванович.
Человек перевел на него немигающий взгляд и наклонил голову.
-- Отдай мою шапку! -- крикнул Василий Иванович.
Человек открыл черный рот. Раздался скрип. Человек упал. Шапка с его головы соскочила и подкатилась к ногам Василия Ивановича. Из нее выскочила тощая крыса и прыгнула в сугроб.
Василий Иванович поежился, поднял шапку, понюхал ее, потом подошел к упавшему человеку, приподнял его голову и нахлобучил на нее шапку.
-- Вот, это - тебе. А то ведь замерзнешь на земле-то, -- сказал он, взял свой пакет и пошел дальше.
Василий Иванович шел к памятнику 800-летия города, каменному усеченному конусу, где год назад, во время прогулки, ему было видение: с неба в кусты упало бревно, и кусты загорелись инфернальным пламенем. Видение пришлось кстати -- оно развеяло утомительные думы Василия Ивановича о засилье жалостливости к евреям в современной литературе. Василий Иванович остановился, склонил белую голову вбок и залюбовался пламенем.
-- Василий Иванович! -- вдруг раздался голос с неба. -- Сожги все свои книги!
-- Почему? -- удивился Василий Иванович.
-- Кому их читать?! Оглянись!
-- И вправду. Вокруг не пойми что. Неразбериха какая-то, -- согласился Василий Иванович.
-- Именно так! -- подтвердил голос в заключение, а кусты еще долго горели не сгорая.
-- Вот оно как... -- неопределенно промолвил Василий Иванович и потрогал свою седую бороду . Он вдруг понял, что у него начинается новая жизнь. Так же бесповоротно как он бросил пить водку, принялся Василий Иванович жечь свои книги. Брать их в библиотеках, скупать в магазинах, даже приворовывать у знакомых и жечь. В половине пятого утра Василий Иванович выходил из дома и шел к памятнику 800-летия разводить из своих произведений костер.
В этот раз, разжигая огонь, Василий Иванович был неловок, и горящая спичечная головка незаметно попала на его валенок. Валенок зашаял. Лишь когда на нем прошаяла дыра величиной с Олимпийский рубль, обнаружил Василий Иванович случившееся.
-- Ох, ты! -- воскликнул Василий Иванович и стал плевать на увеличивающуюся дыру. Но плевки не долетали до цели, они замерзали по пути. Еще ночью было минус пятнадцать, шел снег, и вдруг похолодало, просто страшно похолодало -- до сорока пяти мороза. К старости болевые ощущения Василия Ивановича предельно притупились, и он этого не понимал. Даже окоченевшая птица, упавшая к шаявшему валенку показалась Василию Ивановичу не мертвой, а голодной:
--Что, ести хочешь? Нету, не взял,-- сказал он и отодвинул птицу в сторону.
Вид горящих книг всегда вызывал у Василия Ивановича беспокойство. Сколько же книг у него издано!? Много. Да и не только на русском... Сколько же это времени их сжигать?.. Жизни не хватит. Тут надо подсчитать...
Василий Иванович считал, валенок его шаял, а ткани и кровь в его теле коченели. Коричневое пальто и костер из книг не преграда сорокапятиградусному морозу.
Днем, редкие в этом месте прохожие видели замерзшее тело Василия Ивановича, окоченевшую птицу, кучу золы и пустой целлофановый пакет. Но Василий Иванович вовсе не умер, просто его тело увезли в морг, а сам он до сих пор собирает и сжигает свои книги. И теперь его не беспокоят расчеты, ведь впереди у него -- вечность.