Азин : Хроники Снов

Предисловие.
В жизни очень много способов уйти от себя, своих неудач, проблем, несбывшихся надежд. Способы различны, как языческий пантеон. Одни из них безобразны, другие серы и невзрачны, третьи поражают великолепием, но все они чаруют. Чаруют и завораживают свою жертву.
Это не история про наркотики или секты. Здесь нет места трагедии безумия. Нет рассказа о борьбе личности с чем-то исполинским и бездушным, словно тоталитарный строй.
Это повесть о поиске человеком своего места в жизни.

Вступление (Лонгрен).
С Лонгреном я познакомился не совсем случайно. Его дом стал для меня концом одних поисков и началом других, но всё по порядку.
Моя сестра – сложный подросток. Причина такого характера даже не развод родителей. Всё проще – бедность среди роскоши: сложно вырасти нормальной, когда тебя окружают люди, у которых есть всё то, о чём тебе либо только мечтать, либо зарабатывать и добиваться всю жизнь. Конечно, она хочет изменить свою жизнь, бунтует. Я тоже хотел, тоже бунтовал. В итоге понял: нужна цель, воля, труд. Но мне чего-то не хватило: может цели, может воли, а может веры в то, что мой труд не лишён смысла. В любом случае я смирился с ролью середняка – вроде не кулак, зато и не босяк. Но она ещё хочет чуда, что бы как в сказке – в один миг получить совсем другую жизнь. Правда, не знает конкретно какую.
В общем, очередная домашняя ссора и она уходит из дому: играет по переходам, ночует у друзей и знакомых. Мать сходит с ума. Отец нервничает.
Я стал её искать: обзвонил все контакты, исколесил полгорода. В итоге я нашёл её у Лонгрена. Так я с ним и познакомился.
Лонгрен чуть старше меня. Внешне больше всего напоминает американского рыбака из программ «Discovery». Типичный такой обитатель Аляски: не особо короткая стрижка, бородка, вечно одет в джинсы, жилет, тяжёлые ботинки.
Лонгрен живёт на кладбище кораблей в обустроенной им барже. Его дом интересное место – своеобразный перевалочный пункт современной культуры. Здесь постоянно куча автостопщиков, задержавшихся по пути из Сибири в столицы. Есть неформалы всех мастей: от ультраправых и левых радикалов, до пофигистичных растений. Можно встретить творческих деятелей: в основном это пьющие художники, писатели, фотографы, режиссеры, дизайнеры и прочие интеллигенты. Постоянно присутствует особая каста друзей Лонгренна. В это сословие попадают как люди, с которыми его реально связывает память (одноклассники, сослуживцы, сокурсники), так и случайные собутыльники (словоохотливые бомжи из электрички, или недавно освободившиеся «братишки», которым негде перекантоваться). Много у Лонгрена «паломников». В основном это представители популярно-массовых оккультных движений, приверженцы модных нетрадиционных религий, последователи различных шарлатанов. Их заносит к Лонгрену по дороге «из», или «в» какие-либо «святые места», аномальные зоны.
Всёх этих людей объединяет ожидание чуда и полное отсутствие чувства реальности. Все они живут в каком-то другом мире, каждый в своём. Это баржа словно из «Алисы в стране чудес» Кэрролла.
В текстах Дельфина есть строчка: «Ожидание чуда тянет камнем на дно». Лонгрен был на самом дне. Помимо него на кладбище жили только бомжи. Его быт от их него отличался только тем, что он подвёл электричество от лодочной станции, обустроил нормальный уличный нужник, переделал соседствующий с баржей буксир в баню, да и перебоев с дровами для печи было меньше. Но воду он таскал с той же колонки.
Каким бы мудрецом или святым он не выглядел в чужих глазах, по его глазам можно было прочесть только одно: этот человек неудовлетворен своей жизнью. Лонгрен часами мог, говорить о настоящей любви, истинном пути человека. Правда его поступки и факты биографии говорили абсолютно противоположные вещи.
Всё, что мне удалось узнать о нём, представало в виде списка неудач и поражений: не вышло там, не получилось здесь, не воспользовался шансом в одном месте, упустил возможность в другом, попробовал себя в том, сём, но нигде себя не нашел. Он зарабатывал на жизнь тем, что делал модели кораблей, да иногда халтурил на стройке. Но всё равно основной статьёй доходов оставалась рента с его комнаты в малометражке, доставшейся ему от покойной матери.
С личной жизнью у Лонгрена было ещё хуже. Свадьба, развод, пара недолгих романов, а сейчас лишь редкие случайные связи. Его «подруги» в основном из тех же когорт, что и остальные посетители: молоденькие неформалки, набирающие очки опыта, пьяные интеллигентки, из тех, что всегда не прочь, взрывы из прошлого, случайные встречные. Его попытки превратить это в нечто более серьёзное проваливаются. Влюбчивые девочки - быстро взрослеют, понимают, что с ним у них нет перспектив роста, поддавшиеся страсти дамы – трезвеют, это не тот человек, который способен содержать семью, помогать воспитывать и кормить детей. А к тем немногим, которые полюбили его, он сам остался равнодушен. Лонгрен уже давно не верит, что есть чувства, которые могут заставить его покинуть, свой маленький мир, или хотя бы немножко его изменить, освободить в нём место для ещё одного человека.
Но, тем не менее, людей тянет к Лонгрену. Они видят в нем какой-то потенциал. Может в нем что-то и есть, но это сродни ядерной потенциалу сверхдержав – мощь есть, она завораживает, но все знают, что это никогда не выстрелит. Люди ему верят, и он этим пользуется. А почему бы и нет? Люди ждут чуда, чтобы чего-то хотеть и что-то делать, им нужно надеться и верить – Лонгрен даёт им эту надежду и веру.
Я не хочу его осуждать, наверно я бы и сейчас восхищался этим человеком, но нет ничего больнее, чем осознание того, что твои надежды – обман.
- Это твоя надежда, это твой самообман. Но ты мог надеяться и верить. Почему нет? Так живут тысячи людей, и они даже нее хотят знать правду. Пойми так легче жить. Без этих вещей очень тяжело. Каждому хочется куда-то уйти, в чем-то забыться. Всем нужен этот маленький укромный обман. Ты осуждаешь меня? Но чем я хуже писателей, режиссеров, политиков, священников, музыкантов, художников? Они все тоже торгую этим же лежалым товаром – надеждой, верой, любовью. Да они говорят более абстрактно, их ты не проверишь. Их проверит только время, но когда всплывает их обман уже поздно. Жители древнего Египта не могут вот так предъявить фараону, что он не бог. Погибшие в гражданской войне никогда не узнают, что коммунизма не будет.
А я разве я обманул тебя? Я дал тебе конкретное чудо здесь и сейчас. Ты сам выбрал поверить в него или нет. Я тебя не заставлял. Пойми ты сам обманываешь себя, ты сам себе врёшь, и я здесь ни при чём, я лишь посредник. Я дал тебе твой же обман. Саша люди на тренингах платят кучу денег, что бы им продали их же самих, а я просто тебе помог. В чем ты меня упрекаешь?
Посмотри если ты не веришь для тебя всё обман, всё иллюзия. Посмотри на любовь. Это же бред, этого нет – чтобы два человека любили друг друга всю жизнь и больше не с кем ни спали. Мы же не звери какие-то, которые неразлучны. Все со всеми спят, а любовью называют тяжелый труд двух людей. Да труд, и цель его совсем не альтруистична – это лишь избегание одиночества и прочее: воспитание детей, взаимопомощь и т.п.
Хочешь сказать, что я смешиваю совершенно разные вещи? Мешаю истину с грязью, путаю? А где эти границы, где эта истина? Кто провел черту? Почему одним правильно верить, а другим нет? Пойми у каждого своя, правда… - так Лонгрен оправдывался, когда мы виделись последний раз.
- Да пошел ты… – вот так очень просто я ответил ему, оставив позади все свои надежды и обманы, перестав ждать чудо. Впрочем, начну всё по порядку.