Cоня Маркс-Бруевич : Бедные люди

фрагмент

***

действующие лица:

Маргарита - девушка сорока двух лет

Вокзальная Маша - девушка неопределённых лет

старая Актриса(старуха)

Валерик - лицо незначительное

Капитан

Татарин

Важный старичок

другие мужчины

разные мужчины

***

Этого, последнего, она сразу окрестила капитаном, - наверное, из-за прямой спины и седого ёжика, который хотелось пригладить рукой. Какая женщина, урчал капитан, щекотно касаясь её шеи холодными губами и носом. Это было приятно. Всю дорогу к дому он говорил шептал стыдные вещи и трогал её, разминая жёсткими пальцами как свежую буханку, - внизу живота что-то переворачивалось. На лестнице капитан развернул её спиной и стал подталкивать коленом вперёд, издалека, наверняка, это напоминало детскую потасовку. тут ей положено было испугаться, но страха не было. Сверкнул ключ в проржавевшем замке, - и потасовка продолжилась уже в прихожей, сопением, тяжёлым дыханием, - не выдержав напора, она стала по-собачьи как-то суетливо подставляться, что было не так-то просто, - наблюдалось явное несоответствие пропорций, - округлого, купечески-просторного маргаритиного и сухого негнущегося капитанова.

Уже через пару минут сырой квашнёй сползала по дверному косяку, прислушиваясь к удаляющимся шагам.
Утром искала на лице признаки женского, тайного, стыдного. Не нашла. Лицо казалось ещё более отёкшим, с серыми подглазьями, нечистой покрытой пятнами кожей.

Но что-то сдвинулось. В колыхании бёдер появилась плавность, жеманное виляние. Днём, забросив постылую варку и стирку, слонялась по отмороженным улицам, с усмешкой превосходства поглядывая на проходящих женщин, - с жадным вниманием заглядывала в мужские лица.

Вечером набрала номер капитана. Ровные гудки. Шумно дышала в трубку.
Набирала снова и снова, откладывала аппарат, бросалась к окну, выходящему в пустынный колодец двора, отшатывалась и вновь тянулась к телефону.

Позвонила вокзальной Маше, которую с шумом выгнала неделю назад. Маша жила у разных мужчин, с которыми знакомилась на танцах в Пушкинском парке. Лето выдалось обильным. Знакомцы угощали пивом, делились воблой и брали в койку, но к зиме всё стало подсыхать. Воспоминанием о богатом лете оставался хорошенький мобильный телефон, найденный на берегу. Мужчины попрятались, как грибы.

Около месяца Маша жила у одной шалавы, как есть бедолаги, пока не подвернулся Петрович со одной знакомой тёткой. Тёткой она прозвала Маргариту, за глаза, конечно, а в глаза - Ритусиком. У Ритусика в центре города было как в кино. Вокруг огни, празднично одетые люди, мерседесы. Можно надеяться на что-то приличное. Какие её годы. А что морда красная, так это же от холодов, а так, подмажется, отоспится и загляденье просто. Жалко вот, пальто истрепалось. Но Ритусик обещала порыться в старухином гардеробе. Размер, конечно, мелкий, но ничего, зато обувка подходящая. тем более, старухе всё равно не подняться.

***

Старуха лежала в боковой комнатке, обклеенной премилыми обоями игривого персикового цвета. Она лежала молча, изредка приоткрывая давно невидящие глаза, - в последние дни Рита не слишком донимала её, - разве что понемногу увеличивала дозу снотворного, особенно если дело шло к вечеру или к выходным. Всё больше соблазнов открывалось в большом городе, и тягостно было губить молодую жизнь на круглосуточное бдение, кормёжку и смену старухиного белья. Изредка навещал старухин племянник по имени Валерик, уже немолодой человек с понурым лошадиным лицом. Опасливо присаживался на краешек стула и барабанил пальцами по столу. Рита робела, скручивала в гармошку платье на животе и незаметно ногой запихивала куда-то под диван разбросанные там и сям тряпки.

Валерик ел, низко склоняясь над тарелкой, - особенно тщательно первое, - жидкое нужно каждый день, - многозначительно произносил он и, утерев жирные губы, легонечко тискал Риту, прижимая её спину к своему животу. Рита багровела, ойкала, но незаметно давала себя трогать, хотя немного, оттого что пользы от Валерика всё равно не было, - помяв её влажной рукой, он стремглав летел в ванную комнату, и выходил минут через пять с мокрым красным лицом.

Иногда бывали визитёры из "Хэсэда" и молоденькая журналистка, которая писала о бесконечную книгу воспоминаний о старой актрисе. Ещё год назад, до прихода Риты, в персиковой комнате звенел смех, - серебряная конфетница была заполнена шоколадными конфетами, - к приходу Сонечки (так звали милую барышню со смешливыми глазами и задорной стрижкой) надевался парадный вишнёвый халат и проветривалась комната.Это было ещё до перелома, обезболивающих, снотворного. Это было ещё до Риты. В прошлой жизни, год назад.

Даже сквозь мутный неровный чуткое старухино ухо сон улавливало какую-то возню, явное присутствие посторонних людей в доме. Ближе к вечеру Рита становилась нервной, раздражительной. Она роняла крышки от кастрюль и топала большими ногами. Приближался заветный час, - юбка некрасиво топорщилась на толстых бёдрах, чулки обзаводились внезапными стрелками, а от пальто с треском отлетала пуговица. Наконец, с грохотом защёлкивался замок, и воцарялась тишина.

***

Смотри, Ритусик, мужики западают на тебя. Видала того, татарина? Как посмотрел на тебя, - вокзальная Маша вовсю вертела головой и сплёвывала лушпайки семечек, - быстро-быстро, - губы её двигались, складывались в игривую гримаску, лицо было густо замазано оранжевым тональным кремом, но шея оставалась красной, а губы усеяны простудными болячками. Рита брезгливо отодвигалась, но Машка цепко держала её за локоть, - на Машкиных ногах красовались замшевые старухины ботики с пуговками, а на руке висела чёрная сумочка, усыпанная стеклянными камушками. В таком наряде она ощущала себя наследной принцессой, - даже ноги свои ставила мелко, а сумочку прижимала к груди, - вот блятть, - дёрнула она башкой, - боты тесные, - ещё бы, у актрисы нога была узкая, с высоким подъёмом, а у наследной принцессы - широкая лапища, да ещё и повёрнутая носками вовнутрь.

Тот, которого Машка назвала татарином, на самом деле был то ли цыган, то ли чеченец, тут точно нельзя знать, - но от пронизывающего взгляда его кровь приливала к щекам, а сердце ухало, приподымая крепдешиновую блузу на груди.

В свои сорок два Рита ощущала себя девушкой, юной девушкой на первом балу, - арифметика - штука простая, - парализованный старик, называвший себя её мужем десять лет, не в счёт, - парни, тупо лапающие при каждом удобном случае в родном Эн-ске - не в счёт, - за всю свою бестолковую жизнь она и женщиной не побывала, - то ли дело сейчас, - в искристых чулках, в розовой помаде, она поигрывала оттопыренным задом, - царица, прошептал важный старичок, - перспективный жених, - Машка уже всё разведала, - восемьдесят один, ещё в деле, обладатель двушки почти в центре, завсегдатай танцевального "майданчика" в Пушкинском парке, - ещё вчера объявил воодушевлённой Маргарите, что у неё "европейская задница", - самой себе она не могла бы объяснить этот странный эпитет, но при ходьбе старалась не забывать о нём.

Ощущение счастья переходило в отчаянье, - наконец, наконец наступил её звёздный час, - всегда недооцененная, обиженная мужчинами, Рита цвела, - возможно, последним безумным цветением, - в парке она была, что называется, нарасхват, - кавалеры сменяли один другого, - правда, немало горьких минут доставил важный старичок со сложным отчеством, - то ли Арнольдович, то ли Артурович, - при первом же визите он бодро и как-то по-петушиному овладел смущённой Маргаритой, - только и успела ойкнуть, удивлённо приподнимаясь на локтях, - жёсткими жилистыми руками старик необыкновенно споро выгнул её ноги и развёл их в стороны, - вонзаясь острым как жало стержнем, он страшно вскрикнул и забился бесом. Потом долго пил чай вприкуску с печеньем и выспрашивал о родных, о прошлом, а, самое главное, о квартире. Последнее интересовало старичка более всего. Свою перспективную двушку он сдавал, а сам ютился у каких-то полуродственников.

Сообразив, что к чему, старичок быстро ретировался, и теперь подавал Маргарите многозначительные знаки издалека, - к слову сказать, танцевал он вполне прилично, - вальсировал с прямой спиной, с раздувающимися ноздрями, деликатно отставив мизинец у поясницы партнёрши, - даже пятидесятилетние девушки не поспевали за ним, - твой-то, твой, - прыскала в кулак вокзальная Маша и толкала Риту в бок.