Ebuben : Стрелочник (Часть II)

начало: http://litprom.ru/text.phtml?storycode=32533

-Вот это замечательный фонарик, работает в двух режимах, его можно одевать на голову, для удобства - торговец надевает на себя фонарь, - и стоит он в два раза дешевле, чем в магазинах! Комплект лейкопластыря пригодится вам, куда бы вы ни ехали. При покупке двух, третий в подарок! Панама камуфляжная, с защитной сеткой от комаров, москитов и прочих насекомых, - теперь торговец нахлобучивает панаму прямо на фонарь и улыбается. – Кого что заинтересовало – останавливаемся, спрашиваем, не стесняемся, - я погружаюсь в сон под мерный стук колес.
Буквально через минуту меня будит толстенная тетка, сидящая рядом. Она тянется к панаме, которую передает ей торговец. Наконец, толстуха заполучает себе товар, берет панамку и одевает на голову. Слава богу, обращается она не ко мне, с просьбой сказать, как на ней смотрится головной убор, а к другому пассажиру. Тетка, оставшись довольной, покупает панаму. Я закрываю лицо руками – еще чуть-чуть и засмеюсь в голос.
-Вам ничего не надо? – спрашивает торговец.
-Нет, нет, спасибо, - отвечаю я, улыбаясь, но не из вежливости.
Поезд замедляет ход и останавливается, с протяжным скрипом, возле платформы. Толстуха ахает, кое-как достает увесистый рюкзак с полки, после чего несется в тамбур. Панама у нее на голове. Мне смешно, но прятать улыбку уже не от кого. Я снова засыпаю. До города еще порядком.
Визг тормозов, скрежет, испуганный возглас, я лечу головой куда-то вперед. Ничего. Абсолютно никаких мыслей в этот момент у меня в голове не возникает. Я только фиксирую неуместные, казалось бы, в такой ситуации, вещи – вот черная точка на оранжевом кресле, кажется от сигарет, чьи то инициалы выцарапаны все на том же сидении. На полу бутылка минералки. Первые несколько секунд я даже не чувствовал боль – просто лежал на полу и следил, как бутылка закатывается под сидение. Потом ощутил тупую, мешающую дышать тяжесть в грудной клетке. Я думал, что потеряю сознание – но, нет, в черную дымку я не погрузился. Только теперь я обнаружил вокруг себя кучу людей – женщина, совсем рядом со мной лежит в неестественной позе, с пошло задранной юбкой. На ней темно-красные трусики и еще долго я не могу понять, что трусики вовсе-то не красные, а белые, просто их очень быстро заливает кровь. Я отворачиваюсь назад, сдерживаю подступившую к горлу рвоту. Здоровый мужик протягивает мне руку. Я встаю с его помощью. Меня тотчас же пронзает то ощущение, которое мы называем болью, но мне оно кажется гораздо более сильным и бесконечным. Я падаю на пол, а мужик (не слышу, что он говорит – повсюду шум) идет куда-то вправо. Я даже боюсь голову повернуть. Внезапно поезд вновь приходит в движение, и я ударяюсь ребрами о край сидения. На этот раз сознание меня покидает – пульсирующая темнота, потом ничего.
-Мужчина, мужчина! – меня кто-то треплет за плечо. В груди как – будто раздули костер, я и ответить не могу – воздуха не хватает.
-О, ну жив, слава богу! – обращаются не ко мне, я вижу только четыре ноги перед собой, - вы полежите здесь, ладно? – а это уже ко мне, - мы пока других посмотрим, – я кое-как киваю, - даже это движение причиняет мне боль. Люди уходят. Я пытаюсь поднять правую руку, но безуспешно. Левая слушается меня, и я подношу ладонь как можно ближе к лицу. Кровь. Ладонь вся в крови. Я опускаю руку и слышу слабое позвякивание. Кажется, стекло. Долгое время смотрю в одну точку. Ребра болят, руки тоже начинают ныть. Тело превращается в наковальню, по которой только что ударили молотом. Если меня оставят здесь, забудут в такой суматохе? А, что если я опять потеряю сознание, и меня примут за мертвого? Погребенным заживо в вагоне мне быть не хочется. Уж лучше умереть в больнице, накаченным обезболивающими. Я пытаюсь закричать – вырывается комичный свист. По полу ползет муха, прямо перед моим носом. Она «умывается», потирает руки перед глазами умирающего человека. Я дую на нее, но муха не реагирует. Многие говорят о том, что думать гораздо важнее, чем говорить… Что бы я отдал, за одно громкое тупое междометие, вместо всех этих мыслей, которые роятся в моей голове. Муха улетает, а я остаюсь лежать. Интересно, есть ли кто-нибудь еще в этом вагоне? Должны, обязательно должны, ведь те люди никого с собой не забирали. Жива ли девушка в кровавых трусиках? Или она мертва, от этакой гротескной менструации? Я стучу окровавленной ладонью по полу, но слишком тихо. Нужно ползти. Я крепко зажимаю зубы и делаю первое телодвижение. Визг-писк вырывается из плотно сжатого рта. Кровь стучит в висках, как еще недавно стучали колеса поезда. С каждым ударом сердца боль вспыхивает как раздутые угли. Теперь я вижу чуть больше – чей-то ботинок, вернее самый кончик ботинка. Черная, лакированная туфля становится целью всей моей жизни. «Только бы он был жив, только бы он был жив», молю я, «уж вдвоем как-нибудь справимся». Еще движение. Боль. Еще. Боль. Ботинок ближе, боль сильнее. Я снова очутился на грядке, испепеляемый солнцем – лицо побагровело, пот стекает по вискам крупными каплями. Чувствую, что ползти не смогу, нужно отдохнуть.
Я стараюсь припомнить, сколько людей было в вагоне. Вроде бы не так уж и мало. Неужели всех убило или, наоборот, всем (кроме Человека В Ботинке и Девушки, конечно) удалось выйти? Странно, что я не слышу шума – скорая, крики раненных. Первая мысль возникает о том, что я оглох. Но, нет, слышу все прекрасно.
Я снова ползу, уменьшая расстояние, между мной и черной туфлей. «Зачем?» вертится в голове вопрос: «Ведь, ясно же что человек умер». Однако я продолжаю двигаться к цели. «Если он мертв» - рассуждаю я «то попробую доползти до тамбура, а там уж выбраться шансов больше». Боль накатывает волнами. До ботинка остается совсем немного. Я делаю последний рывок, медлю, перед тем как дотронуться до ботинка. Я уже вижу ногу – черные брюки, черный носок, но не вижу лица человека. Левой рукой я хлопаю ему по ноге. Ничего. Бью со всей силы. Ничего. Теперь мне нужен долгий отдых, а потом я поползу дальше, к тамбуру, заодно глянув на мертвого.
Я начинаю перебирать в голове версии, из-за чего наш поезд сошел с рельс. Террористы? Вполне возможно, учитывая недавние события. Неполадки с рельсами? Тоже может быть из-за жары. Столкновение с машиной или другим поездом? Не исключено. Впрочем, меня это на данный момент совершенно не волнует. Меня больше тревожит отсутствие людей, которые обещали меня вытащить. Я поворачиваю голову, силясь посмотреть на правую руку. На ней даже крови нет. Я пытаю пошевелить пальцами, но замечаю только еле уловимое движение пальцев. Тут же, где-то в плече закипает боль и течет кипятком по всей руке. Мне хочется пить. Вагон нагрелся от постоянного нахождения на солнце. По пути к тамбуру, можно осмотреть чей-нибудь рюкзак. Я отдыхаю, а потом решаю попробовать встать и крикнуть – две вещи, которые учится делать маленький ребенок. Пока я лежу, на ум приходит жена. «Вот, сука, так, сука» - думаю я, «из-за нее я здесь. Выживу – развод». Оптимизма во мне прибавилось. Во-первых, люди еще могут вернуться, во-вторых, спасатели будут проходить все вагоны. И, в-третьих – может, я сам сейчас выберусь. Мне удаются встать, ухватившись за край сидения. На одну ногу вообще ступить не возможно, впечатление, будто гигантский шип воткнут в пятку. Я стою, как цапля, и размышляю, каким образом продвигаться вперед. Можно снова ползти, можно, держась за что-нибудь ковылять. Наползавшись, я решаю идти. Держусь за спинку сидений и делаю первый робкий шаг-прыжок. Левая нога и правая рука не могут мне помочь в продвижении. Я смотрю на человека, обладателя черного ботинка – это лысый, из зала ожидания. Его голова похожа на обгрызанное яблоко – макушка вмята, залита кровью. Рот открыт, как у рыбы. Щека рассечена, кровь запеклась наподобие бакенбардов. Руки раскинуты в стороны, одна параллельно телу, другая направлена в мою сторону. Щелк! Большой и средний палец сходятся, издавая резкий звук. Я с трудом удерживаюсь на ногах. Труп щелкает пальцами. В вагоне жарко, произошла катастрофа, минимум два трупа валяются здесь, а я борюсь за жизнь в этой обстановке. Еще и не такое может привидеться. Ну, нахер, рассматривать мертвецов. Муха перебегает по открытому глазу парня. Летит, садится на кровавое месиво.
Я иду-прыгаю вперед. Нормально. С такими успехами я очень скоро выберусь из этого склепа и отдамся в руки врачей. По-прежнему вокруг стоит тишина, и я уже сомневаюсь, что, выбравшись из вагона, мне не придется помереть где-нибудь возле железнодорожных путей. За окном лес. Вагон стоит на колесах, но сильно накренен. Где люди? Где живые люди? Я все больше нагоняю на себя страха, и, не в силах справиться с паникой, ору: (да, ору, дыхания хватает!) «ААААААААААА» громогласно, как бог, звук несется по вагону, отскакивает от стен, вылетает через стекло. Я кричу еще, еще, еще. Наконец, задыхаясь, иду вперед, иду, невзирая на боль. Оставляю трупы позади, прохожу труп старушки, труп мальчика, следом мертвая мама (их лица очень похожи). Двери в тамбур открыты, я вываливаюсь туда, падаю на зассаный пол, сотрясаясь от нечеловеческой боли и досады. Двери были всегда закрыты. С одной и другой стороны. Идти через весь вагон снова, чтобы наткнуться на запертые двери? Я ни о чем не думаю, валяюсь на полу, наедине с отчаянием. Когда боль затихает, и я могу ясно думать, захожусь истерическим смехом. Я хохочу и хохочу. Люди ведь не могут закрывать за собой двери в поезде? Значит, вошли они через дверь, на которую я облокотился. Кто-то идет. Я слышу шарканье ног, слышу дыхание. Они идут! Скоро придут! Трупы хотят забрать меня с собой. Я кидаюсь на дверь, распахиваю ее и падаю на землю. Они идут за мной…
***
«Катастрофа, произошедшая на железной дороге, потрясает своей масштабностью. Сразу восемнадцать! поездов сошли с рельс или столкнулись. Число жертв, по предварительным данным уже достигло тысячи, а скептики говорят о цифрах « значительно превышающих даже самые пессимистические прогнозы». В СМИ уже появилась информация о гибели….. – депутата Госдумы и …. – актрисы театра и кино. Информация это официально не подтверждена. Большинство уверено, что все это хорошо спланированный террористический акт. Задержано несколько человек, подозреваемых в этом зверском злодеянии»
***
Моему душевному и физическому здоровью нанесен непоправимый ущерб. После того, как я вывалился из вагона, спасаясь от мертвецов, (на самом же деле это были те люди, которые обещали вернуться за мной) меня подобрали, переправили в ближайшую больницу. Я шарахался от каждого раненного человека, когда он пытался обратиться ко мне, избегал замкнутых пространств и закрытых дверей. Только благодаря общей суматохе меня не упекли в психиатрическую лечебницу. Персонально со мной никаких психологов не работало, и в больнице я их не наблюдал. СМИ же говорили обратное.
Наш поезд столкнулся с другой электричкой, и вагон, в котором я находился, отбросило дальше всех, поэтому помощь пришла туда в последнюю очередь.
Ну, да. Я часто вспоминаю о том человеке, который ворвался в тихую, спокойную атмосферу зала ожидания. Уж больно его слова походят на все происшедшее. Мог ли он допустить какую-нибудь роковую ошибку? Мог натворить, что-то непоправимое. Упрощенно, мне кажется, что он перевел стрелки. Вытащил единственный кубик из-под филигранно отстроенной башни. Стрелочник. Он выплеснул свою обиду на сотни других людей. Неуравновешенный. Сколько еще таких профессий можно насчитать? Много. Посчитайте на досуге.
***
Повар, которого бросила жена, пизданул талия в кастрюлю. Кафе, в последнее время, было очень посещаемым.