Абрамсон : Нокдим

Нокдим - это последний островок зелени в Гуш-Эцион. Он находится в десяти километрах на юго-запад от Вифлеема. Отсюда в сторону Мёртвого моря уже ничего не растёт. Жёлтые холмы караваном лысых горбов уходят, бледнея, к Иордании. На горизонте они совсем сливаются с небом. Но иногда, в редкий день, когда нет ветра и не висит в воздухе пыль, виден Эдомский хребет. Он вырастает на километровую высоту по ту сторону Мёртвого моря. Его чёрная стена подчёркивает розовую полоску рассвета на востоке по утрам .

Над посёлком нависает кастрюля Иродиона. Остатки древней крепости превратились в крутой холм со срезанной верхушкой. Я так и не съездил посмотреть на раскопки. Всё - завтра, завтра.
Слово "нокдим" очень древнее. Такое же древнее, как и сама Иудейская пустыня, по которой ходили пастухи-нокдим со своими стадами.

Несколькими петлями улиц Нокдим оседлал холм над глубоким ущельем. Такие ущелья есть на Марсе, я видел.

Здесь редко бывает безветрие. Всё время что-то дует. Ветры крутятся толпой. Они встречаются в этой точке. Сталкиваются, шуршат, завывают, шепчут и затихают. Восходящий тёплый просоленый сухой фронт из долины атакуется остатками средиземноморских прохладных сквозняков.
Сквозняки перебираются к нам через Иерусалимский хребет с запада и теряют влагу на подъёме, заливая Иерусалим зимними дождями. Выплакавшись над Храмовой Стеной, они доносят до Нокдим лишь скупые пресные слезинки. Иногда жёлтый раскалённый синайский шараф приносит с собой песчанную пыль. От пыли небо становится жёлтым, как на Марсе, я видел.
Запросто может пойти грязный жаркий дождь. Он высыхает моментально, оставляя жёлтые разводы на стёклах.

Нокдим - очень ветренное место. Иногда стоишь посреди вихря вечером, вокруг всё шумит и движется от ветра, а ты не чувствуешь даже лёгкого дуновения. Я ложусь на траву и смотрю на звёзды. Они здесь очень близко. Крупные разноцветные звездищи.

Часа в четыре - полпятого просыпаются муэдзины на другой стороне ущелья. Фаллические минареты торчат из каждой, даже самой микроскопической арабской деревеньки.
Алла уиль рахматулла, уиль рахман. Интересно, они живьём поют, или магнитофон включают. Во всяком случае звук у них дерьмовый, не хайэнд нифига. Хотя само пение мне нравится. Я иногда включаю радио на арабской волне и слушаю суры. Это конечно не "Бадия" Джо Завинула, но тоже красиво.

Просыпается соседская собака и начинает выть.
Просыпаюсь и я. Моюсь под душем минеральной артезианской сладкой водой, завтракаю и иду заводить жёлтого двадцатитонного немца Актроса. Громыхая железными кузовами и выколачивая пыль двадцатью четырьмя мишелинами из каменной тропы, выкатываюсь на асфальт. Я еду на рудники.

Рудники - не рудники, а каменоломни - точно. Люблю я по стране кататься. Красивая у нас страна - жёлто-зелено-синяя.
После крутого поворота за арабской деревней вижу местного дурачка. Он каждое утро выходит на дорогу и машет рукой всем проезжающим машинам. Я ему сигналю, пропуская десять атмосфер воздуха через латунные дудки клаксона. Парень улыбается широкой детской улыбкой и машет мне мятой выцветшей армейской панамой.

Я спускаюсь с гор вниз на запад в долину Аэла. Резко пищит вызов рации.
- Димитрий, Димитрий, доброе утро.
- Доброе утро, Йони.
- Где ты?
- Я в карьере, стою в очереди, гружу щебень в Ришон.
- Отставить. Грузи песок в Исрабетон Ашдод. Как принял?
- Принято. Песок в Исрабетон Ашдод.
- Разгрузишься, поедешь в порт. Там на третьем причале загрузишь пшеницу. Не забудь кузова помыть на мойке. Поедешь в Газу. Филон уже в порту, поедете колонной. Как принял.
- Принял. Бронежилет и каску дадут?
- Димитрий, не делай мне мозги и не напоминай опять о своих политических убеждениях. Давай, дорогой, сегодня там тихо. Помоги там Филону индейцев организовать на разгрузке, надо всё сделать быстро.
- Хорошо, Йони, будь спокоен. Ты же знаешь - я твой должник.
- Порядок, Димитрий, прибавь газу.

Йони здорово помог мне, когда я три месяца провалялся дома с межпозвонковой грыжей. Он выбил мне стопроцентный больничный на все три месяца так, что я не потерял в зарплате ни шекеля.

На выезде из карьера какой-то арабец ловит трэмп. Я уже было проехал мимо, но вдруг замечаю у него крестик на шее и решаю остановиться. Подбирать арабов на дороге - всё равно, что возить мину в кармане. Можешь возить её двадцать лет, и однажды она рванёт. Но каждый день думаешь, что рванёт не сегодня. Не все же арабы террористы.
- Сабах эль хейр, мархаба. Уэн раехь? (Доброе утро, здравствуй. Куда едешь?) - парень заговорил со мной по арабски, видимо принял за своего. Я ношу большую кипу, она похожа на шапочки мусульманских хаджей, совершивших паломничество в Мекку.
- Салям. В Ашдод еду. Тебе куда?
- До Латруна подбросишь?
- Садись, до Масмии довезу, а от Масмии ты чик-чак доедешь.
Араб залезает в кабину Актроса.
- Спасибо. Я думал ты - арави.
- Бывает,- протягиваю арабу руку, -Я - Дмитрий.
- Иса.
Жмём друг другу руки. Ладонь у Исы, как дервяшка, твёрдая.

- Иса, а чего они там молчат в этом монастыре?
- Кто?
- Монахи. Это ведь монастырь молчальников.
Иса делает серьёзное лицо.
- Шум и разговоры мешают молиться. Слова повторяющиеся становятся ложью.
- И что, совсем не разговаривают?
- Раз в неделю разговаривают, чтобы не сойти с ума, - Иса смеётся.
Я высаживаю Ису на перекрёстке Масмия, а сам еду в Ашдод разгружаться.

По дороге в Газу нашу колонну обстреляли снайперы. Мы им - хлеб, а они нам - свинец. Разгружались быстро. Из-за обстрела нельзя было заехать на яму насквозь, пришлось загонять прицепы задом. От волнения некоторые водители не могли ровно попасть в колею и Филон садился за руль. Я ему помогал.
Обратно ехали очень быстро с сопровождением. Уже не стреляли.
Поездка в Газу со всеми ожиданиями съела весь день. Я попросился домой и Йони дал мне ходку с песком в Мигдаль-Оз. Оттуда до дома уже рукой подать.

После разгрузки еду в темноте. Дорога освещена только до Эфраты, дальше - арабские деревни светятся тусклыми окнами-бойницами. На подъезде к Текоа опять дорога освещена - еврейское поселение.
Поднимаюсь на холм к Иродиону. Через несколько крутых поворотов над ущельем выезжаю на финишную прямую перед нашим посёлком. Она светится тёплым жёлтым уютным светом.
Ворота медленно открываются, скрипя цепями и мигая пластмассовым вертящимся глазом. Ку.
Вот я и дома.