Танцующая в темноте : Я вас любила...

Вы когда-нибудь задумывались над ценностью своей жизни? Что она значит для вас? Риторические вопросы, на которые не у многих есть ответы.
Я обычный человек. Такой же, как и вы. Со своими тараканами в голове. Я живу и чувствую себя уникальной. Ты живешь и чувствуешь то же самое. Твои соседи по подъезду, твои коллеги, твои друзья и враги. Но у нас есть одно маленькое отличие. Оно появилось совсем недавно. Вот буквально пару часов назад. Смеешься?! Я тоже смеюсь тебе в ответ. Смеюсь, хотя хочется выть, как раненому зверю. И отличаемся мы с тобой тем, что тебе предстоит прожить еще долгую жизнь. А мне…мне осталось жить всего два месяца.
В моих руках бумаги с диагнозом, который и на диагноз то не похож. Нет! Это точно не диагноз. Это - приговор. В который раз я смотрю на размашистый почерк кардиолога, который написал в моей карте, как отрезал: «Терминальная стадия сердечной недостаточности, медикаментозное лечение – прогноз неблагоприятный. Прогноз однолетней выживаемости без транплантации менее 30%».
- Боже, где же я найду донора за два месяца? Ответьте мне, где??? – я билась в рыданиях, не в силах совладать с собой. Прибежала медсестра, мне сделали укол успокоительного и какого-то неизвестного мне сердечного препарата. Спустя двадцать минут, я наконец-то стала приходить в себя.
- Анна, вы у меня не первая пациентка. К сожалению. Мне очень хотелось бы, чтобы такие заболевания, как у вас, появлялись как можно реже. За мою более чем тридцатилетнюю практику, я впервые встречаю такую пациентку. Ваша история болезни настолько уникальна, с точки зрения, врачебной практики, насколько вы молоды и красивы. Обычно сердечная недостаточность дает о себе знать, как минимум, симптомами аритмии. У вас же все по-другому. Никаких обращений к врачу касательно проблем с сердцем. Вообще ничего серьезного за последние десять лет. Сейчас самое главное для вас – это не падать духом, возможно, мы сможем достаточно быстро найти донора для вас.
Я не слышала, что говорил врач. Я вновь впала в какую-то прострацию. В моей голове проносилась только одна мысль: «Мне осталось жить не больше шестидесяти дней!».
- Анна! Анна! Вы слышите меня? – врач стал трясти меня за плечи.
- Да, Левон Оганезович, я вас слышу. Я очень хорошо вас слышу. Но, честно говоря, сейчас я плохо осознаю ваши слова. Мне хотелось бы уйти. Я непременно приду к вам завтра. Непременно. Но сейчас мне надо уйти. Я хочу на воздух. Я задыхаюсь в вашем кабинете? Вы слышите меня? Я задыхаюсь здесь! – стала кричать я. Из глаз моих градом катились слезы, но я понимала, что он – мой лечащий врач – совсем не виноват в том, что со мной произошло. Никто не виноват. Просто так случилось.
- Левон Оганезович, я прошу вас об одном: не стоит ничего сообщать моим родным. Я сама скажу им об этом, когда придет время. Позвольте мне прожить то, что осталось, как полноценному человеку… - с этими словами я закрыла дверь и вышла из кабинета.
Всего десять минут ходьбы по коридору клиники, а кажется как-будто иду целую вечность. Только сейчас я стала замечать сколько всего вокруг. Какие яркие краски у жизни. Я вышла на улицу. Солнце слепит мои глаза. Повсюду толпы снующих прохожих, детский смех, клочьями вырывается с детских площадок. Последние два месяца моего лета.
Дойдя до парка, я присела на первую попавшуюся скамью, потеснив целующуюся парочку. Возможно, они и не обрадовались такому внезапному соседству, что нисколько впрочем, не отразилось на их общении.
Просидев минут сорок, я окончательно пришла в себя и свыклась с тем, что у меня скоро, совсем скоро уже не будет завтра. И послезавтра ко мне тоже не придет. Есть только сегодня и сейчас.
Придя в офис, было написано заявление об уходе. Собраны личные вещи, выпит прощальный чай с коллегами, которые недоумевали, почему я покидаю компанию в самый ее расцвет.
Вернувшись, домой раньше обычного, я разложила принесенные вещи и села перебирать старые фотографии. Вот мы со Стасом в день свадьбы. Счастливые влюбленные, упивавшиеся своим счастьем. Вот роддом. Стас, улыбаясь в объектив, держит в руках два увесистых свертка. Наши дети. Костик и Настена. Как же я вас всех люблю! Передо мной ворохом цветных снимков разлетелась вся моя жизнь. Работа, дом, друзья, наши со Стасом родители, родственники. В общем, все. Все, кто был дорог нам тогда и сейчас. Как же слепа я была раньше, не замечая всего того, что вижу сейчас! Как же я не ценила время, постоянно откладывая все на завтра! Послышался звук открывающейся двери и в дом вошли они. Мои самые любимые и дорогие! Мой муж и мои дети.
- Мамочка! Смотри скорей! – захлебываясь криками радости, кричали дети,- папа купил нам собаку! Я всегда была против собак. Стас знал это. Неоднократно эта тема обсуждалась нами, но мне всегда удавалось настоять на своем. И вот, впервые он сделал что-то, не посоветовавшись со мной. Он купил собаку. Очаровательный лабрадор – ретривер, от роду которому было всего лишь месяц – полтора. Мы стояли напротив друг друга. Он, прислонившись к дверному косяку, а я, прислонившись к арке, ведущей в гостиную. Что-то еще кричали дети, смеялись, но я не могла разобрать их слов. Я их не слышала. Я просто смотрела на мужчину, который виновато улыбался, и изо всех сил пыталась сдержать подкатывающие к горлу рыдания.
- Я очень люблю тебя, Стас! – сказала я ему. Подошла, погладила его лицо и слегка прикоснулась к нему губами, вдыхая, как можно глубже его запах. «Ммм…Terre D`Hermes…как же хорошо ты пахнешь, Стас!» - пронеслось в моей голове.
Вечером сидя за ужином, я сказала Стасу о том, что уволилась с работы. «В конце концов, ты же хорошо зарабатываешь, разве не могу я немного отдохнуть от работы и провести лето дома, с детьми и тобой?!» - смеясь, говорила я.
- Тогда может нам стоить съездить отдохнуть? Ань, ты куда хотела бы поехать?
- К океану, милый, только к океану. Ты же знаешь, как сильно я люблю воду. Поедем на Мальдивы? Хоть раз в жизни давай не будем думать о том, что нам надо меньше тратить! – я улыбалась. Он улыбался. Дети снова орали дикими голосами. Щенок лизал мои лодыжки. А я смотрела на мое семейство и душа моя разрывалась от слез и боли. «Всего шестьдесят дней, мои дорогие…всего шестьдесят дней с вами…»…
Путевки были куплены, несмотря на категорический запрет моего доктора.
- Вы, что, Анна, не в своем уме? – кричал он – Да вы и двух часов в полете не проживете, а тут целых двенадцать часов!
Я была непреклонна. Я подписала подписку о том, что извещена о последствиях такого шага. Мне выдали все необходимые медицинские препараты, которые нужно было принимать до взлета, во время перелета и после.
Однажды на работе один из моих клиентов сказал мне: «Вы когда-нибудь летали первым классом в самолетах зарубежных авиакомпаний? Если нет, то при первой возможности обязательно сделайте это, ибо только так вы сможете увидеть разницу в сервисе между нами и ими». Поэтому и полетели мы первым классом Emirates Airlines. Уж не знаю, о какой разнице в сервисе, говорил мой клиент, потому что никогда раньше в своей жизни я не летала первым классом.
Это был не салон, а просто чудо. Обволакивающие тебя кресла, приятная атмосфера, созданная экипажем и бесконечное небо вокруг. Летели мы с промежуточной посадкой в Дубаи – это несколько дольше, чем, если бы мы выбрали прямой перелет из Москвы самолетом Трансаэро. Но меня это не пугало. Почему-то я была уверена, что ни в самом полете, ни после него со мной не произойдет ничего ужасного. Судьба отмерила мне совсем немного, поэтому оставшиеся дни я проведу, как полноценный человек.
Отпуск проходил отлично. Как красив Индийский океан! Бирюзовая вода, белоснежный песок, огромные пальмы и множество всякой невиданной ранее мною рыбы. Мы ездили на рыбалку, где выловили огромную рыбину, а вечером на пляже возле бунгало устроили пир. Костер, дети, гоняющие крабов в лунном свете, мы со Стасом и приглашенный нами Хосе, который по совместительству и стал нашим сегодняшним поваром.
Я впитывала все красоты вокруг себя в свою память. Мне хотелось навечно запечатлеть в своей памяти наши каникулы. Купающихся детей, ныряющего Стаса. Их лица, улыбки, голос. Все. Абсолютно все, что, конечно же, не пригодится мне на том свете, если он существует. Иногда я радовалась, когда наступала непроглядная Мальдивская ночь. Бархатная, тягучая, манящая какой-то непонятной истомой. В такие моменты можно было дать волю слезам. Сначала я целовала спящих детей, потом приходила и укладывалась в постель к спящему мужу, слушала его дыхание и гладила его лицо, руки, спину. А потом… я тащила шезлонг поближе к прибою, садилась в него и беззвучно рыдала. Я считала каждый прожитый день. Вот прошло десять дней, вот пятнадцать, а вот и двадцатый уже на исходе. Времени оставалось все меньше и меньше.
- Стас, мы всегда были с тобой откровенны. Ответь мне, если что-нибудь случится и меня не станет, ты женишься еще раз? – я говорила улыбаясь, хотя было совсем не смешно. Я, как и всякая женщина – жуткая собственница. Странно даже представить то, что когда-нибудь он будет любить не меня, а кого-нибудь другого. Но я понимала, что ему, конечно же, будет нужна женщина. Так и ему будет легче, да и детям, возможно, достанется ласка, пусть не мамы, но все же женщины.
- Слушай, ты в последнее время какая-то странная. Я бы даже больше сказал, ты порой ведешь себя просто возмутительно. Ничего не видишь и не слышишь вокруг, плачешь во сне частенько. Да и еще и эти твои подозрительные вопросы. Может, ты влюбилась, Аннет? - его глаза начали метать гром и молнии. Я лишь рассмеялась в ответ. Мне не хотелось препираться. Мне хотелось жить. Нестерпимо хотелось. Стареть вместе с ним, наблюдать за тем, как взрослеют наши дети. Жить с ними. Любить их.
«Я вас любила…
Я вас люблю…
Огни погасли,
Вас жду в раю…»
- Вот только не надо похоронной музыки. Реквием, кажется он так называется. Она всегда говорила о том, что на ее похоронах должна играть та музыка, которую она слушала при жизни. Возьмите этот диск. Это то, что она слушала последние недели.
…Огромное количество людей, все в черном. Но нет печали. Смерть, к которой я всегда относилась философски, даже сейчас говорила о том, что я рядом с теми, кого люблю. Если бы душа могла кричать, она непременно бы прокричала: «Я вас любила! Я вас люблю!».