Vadim_verdan : История. Глава 2

Странно, когда ты не знаешь, где твой дом. Где ты родился, где прожил всю сознательную жизнь, где остались родители, и возможно, они ждут твоего звонка. Но у тебя нет номера, нет даже имени, чтобы найти их.
Я вздыхаю, и смотрю на падающий снег. Он кружится, идет вместе со мной, будь у меня мания, я бы сказал, что он меня преследует, хочет сделать мне плохо. Нет, он просто составляет мне компанию.
Холодно. Столбик на термометре, наверное, упал еще больше. Сколько сейчас, - 13 ? Я не удивляюсь, смотрю на редких прохожих, пробегающих по обе стороны дороги, торопящихся, в теплых вязаных шапках и шарфах, натянутых на все лицо. Мне становится зябко, и я пытаюсь глубже укутаться в куртку. Идти еще далеко, три улицы и два квартала, прикидываю по вывескам знакомых магазинов. Они уже закрыты, в них не забежать, просто чтобы согреться.
Я иду. Двигаюсь, чуть согреваюсь, и снова думаю о себе. Кто я ? Откуда я ? Что я здесь делаю ? Все задаются этими вопросами. Но, кажется, только я один, не имею ни малейшего представления. Как меня зовут ? Я не знаю. Я представляюсь как Марк.
Сколько себя помню, здесь всегда была зима. Уже очень давно. Значит, скоро будет рождество, Новый год. Может, случиться чудо, я встречу ангела, и он мне все объяснит, а я спасу его, подарю ему крылья. Все будут счастливы, распевая «we`ll take a cup o`kindness yet for auld lang syne ». Будет почти как в «Этой прекрасной жизни ».
Странно. От этих мыслей у меня начинает депрессия. У меня нет знакомых ангелов, с крыльями или без, неважно. Ведь что главное в ангелах ? Святой альтруизм, чистый, в его кристальном, незамутненном человеческими страстями, виде. Они благородны, они должны быть благородны, убеждаю я себя, они не такие как мы, как я, как этот прохожий, что только что пробежал мимо, пытаясь разговаривать по мобильному, не обморозив в конец пальцы.
Я смотрю на пьяного, возвращающегося домой. Он шел, а сейчас стоит, держится за столб, и блюет. Отвратительные куски ужина, зеленые, розовые, похожие на протухший, перебродивший в вине салат, изрыгаются из него, а он держится белыми пальцами, явное обморожение, кожа уже шелушится, похоже, обморожение не первое, за обледеневший столб, и пытается не упасть в ту дурно пахнущую лужу, которую он сам сделал.
Я прохожу мимо. Вот чем отличаются от нас ангелы. Они не способны запачкаться, в грязи, в дерьме, в жестоких человеческих эмоциях. И надеюсь, они также не способны потеряться в них.
Ангелы – это те, кем мы никогда не станем. Я прохожу мимо магазина с сувенирами. На полке, за стеклом, стоит копилка, розовый ангелок, с крыльями, размером со спичечный коробок, совсем маленькими, игрушечными. Он смотрит на нас, на всех, кто проходит мимо, изо дня в день, и, наверное, все, что он видит, кажется глупым, пустым, болезненным, ведь, если подумать, все те убийства, изнасилования, грабежи, что происходят на улицах каждый день, это болезни общества, гнойники, которые не слезут сами, и не исчезнут со временем, и ангелок только грустно покачивает головой на шарнире. Зачем вы это делаете, думает он, и с укоризной качает головой.
Три улицы, и два квартала пролетели сквозь снег. Я стою у массивного дома, пять этажей, не знаю сколько, пятнадцать квартир, и только одна из них та, что мне нужна. Поднимаюсь, на пятом этаже останавливаюсь, и звоню в правую дверь.
Не заперто. Как всегда. И прохладно. Тоже, как всегда.
Здесь живет один человек, ни хорошим, ни добрым, ни гуманным я не могу назвать его. Но у него есть деньги, и поэтому он – мой друг.
Я закрываю дверь, тяжелую металлическую, ассоциации с огромным куском железа, который не пробить, и прохожу внутрь.
В прихожей темно, куртку я оставляю на вешалке, крючки вбиты прямо в стену, я знаю, где они находятся. Ботинки скидываю у шкафа, рядом с аккуратными лакированными высокими сапогами на длинной шпильке. Похоже, их обладательница уже внутри, и Вадим знакомится с ней на полную катушку.
Холодная гостиная. Место, где должен стоять теплый диван, длинный, чтобы на нем поместилась вся семья, телевизор, в который можно счастливо уставиться всей семьей, и забыться в бреду телесериалов. Я могу с закрытыми глазами сказать, что здесь.
Справа, в углу, стоит больничная каталка. На ней, инструменты, остроконечные, брюшистые, полосные скальпели, ампутационные ножи, все в идеальном состоянии, он протирает их, постоянно, даже не пользуясь, то спиртом, то одеколоном, с какой-то маниакально-навязчивой настойчивостью держит их в чистоте. Рядом, свесив электроды вниз, лежит маленький переносной дефибриллятор ДФР-02. Он российский, я не помню, хорошо это, или плохо, но Вадим заказывал именно такой, и говорил, показывая как он работает на своем свитере, вот это, блядь, качество. А свитер сгорел, но Вадим не сокрушался, я куплю себе еще сто таких, а вот этот маленький ДФР – это да, это вещь ! Зажимы нескольких видов, их много, я брал все, но названия уже не помню. Кохера, кажется, Бильрота, и какие-то еще. Их много, большая часть лежит у него в спальне, в женской сумочке. Зачем она тебе ? Он ухмыляется, он всегда ухмыляется, и неоднозначно поводит плечами. Знаешь, в них удобно хранить что-то мелкое. А если вдруг припрутся родители, я всегда смогу сказать, это той девчонки, помните, я встречался с ней, я вам рассказывал.
Несколько катетеров, расширителей, горсть шприцов, в некоторых еще остались непонятные жидкости. Он не кипятит их, и не выбрасывает. Для меня они – история, говорит он, лучше любой записной книжки они расскажут мне о том, что я делал. Обычно в этот момент он скалится, и говорит сквозь зубы, будто насмехаясь надо мной, на случай, если я вдруг потеряю память.
В другом углу стоят два пуфа, и столик. На нем ноутбук.
У окна, всегда зашторенного черными, непроницаемыми ни для солнечного света, ни для бликов уличных фонарей, шторами обычно пусто. Там в потолок ввинчен продолговатый крепеж, в отверстия которого продеты четыре черных ремня. Картинка из садо-мазо фильмов. Ни разу не видел, чтобы он этим пользовался.
А еще там стоит шкаф, с книгами, я такой ретроград, говорит Вадим, до сих пор читаю, и не глянец, не бессмысленные журналы с сиськами на развороте, и не пособия «как стать похожим на Шварца за месяц, даже если ты сейчас выглядишь, как Женя Лукашин». Это все чушь, говорит он, и кивает своим же словам, Паланик, де Сад, это да, хотя первый слабоват, а второй уж слишком шизик, чтобы серьезно его воспринимать.
В гостиной холодно, как всегда. От холодильной камеры, которая стоит у Вадима в рабочем кабинете. Дверь в неё приоткрыта, я слышу, как он там что-то делает, выбирает таблетки, наверное.
Стою в проходе, и наконец, решившись, захожу в гостиную.
Я смотрю, не могу оторваться от картины, что разворачивается передо мной. Кадры садистского порнофильма. Но не на экране, у него нет телевизора. В живую.
На шипованных ремнях висит девушка. Не могу сказать, сколько ей. Полумрак, свет только от экрана ноутбука. Она молодая, хотя полутьма может скрыть от меня легкую дряблость кожи. Лицо я не вижу, оно закрыто копной волос, она жива ?
С дамской сумочкой в кулаке появляется Вадим. Бросает её на столик, и переспрашивает, что ? Она жива ? Он кивает, конечно, от четырех кубиков галоперидола еще никто не умирал. Если, конечно, не мешать с пропранололом и алкоголем.
Наверное, я должен что-то сделать. Может быть, освободить её ? Что ты хочешь сделать с этой девчонкой ? Вадим равнодушно пожимает плечами. Ты ведь её не убьешь, спрашиваю я. Конечно, нет, ты что, отвечает он.
Вадим, когда вырастет, хочет стать маньяком, думаю я. Или врачом. И то и то у него получится на твердую пятерку.
Я смотрю, как он роется в сумочке, что-то ищет. Сейчас я мог бы вырубить его, спасти девчонку, может быть, тогда все стало бы на свои места. Я бы все вспомнил. Но Вадим не похож на тот раздражитель, что заставил меня забыть. Тут что-то другое.
Сегодня ты расплатишься с долгом ? Вадим, не отрываясь от копания в сумочке, протягивает четыреста долларов, и какую-то мелочь рублями. Столько хватит ? Мне кажется, здесь больше, чем мы договаривались, вдвое, если не больше. Хватит, говорю я и убираю деньги. Когда ты принесешь мне таблеток, спрашивает он. Завтра, наверное, если сегодня получится их украсть.
Вадим достает голубую упаковку, с запоминающейся красной линией поперек, вытряхивает пластину, выдавливает четыре таблетки прямо в рот, и запивает колой. Даст Бог, не засну, улыбается он, и направляется к девушке. Сейчас я полон сил и готов к действиям. А ты ? Он застывает с вытянутым пальцем, указующим на меня, в позе мужественного красноармейца, желающего меня добровольцем, или дяди Сэма, вопрошающего, записался ли я в US army. И я не понимаю, чего он, или все они, над кем он насмехается, хотят от меня.
Так что, спрашивает он. Так и будешь стоять, или прикоснешься к красоте. У меня, наверное, нет выбора. Я подхожу к девушке. Он гладит её по волосам, она дергается, понятно, она жива, просто её вырубило, кто знает, что он вкатил ей до галоперидола, и дрожит. Она голая, полностью, это забавляет Вадима, но я не вижу в нем возбуждения. Ни горящих глаз, ни стояка, такого мощного, что застежка брюк грозится лопнуть.
Он цокает языком и спрашивает, как она, ничего ?
Она висит лицом вниз, я изучаю ремни. Один поддерживает её грудь, не перетягивает соски, и все равно, кожа там натянута, и видны отметины, маленькие красноватые точки с пупырышками. Следы от шипов, похожих на те, что крепятся на джинсовые ремни, только чуть больше, с выступами.
Второй ремень держит талию. Не живот, слишком уж он впалый, хотя, это может быть и следствием боли. Она втягивает его, как может, от шипов, но это не помогает, талия её в таких же отметинах, как и грудь.
Третий ремень держит её бедра, четвертый – лодыжки. Вадим перетянул их веревкой, чтобы она сильно не брыкалась, и не упала. Она теперь как червяк, может только дергаться на крючке. Вадиму понравилась бы такая ассоциация.
Она летает, улыбается он, все-таки, скалится, с таким высокомерием во взгляде невозможно просто улыбаться, она в раю.
Наверное, я должен сказать, что ты монстр, говорю я. Он роется по карманам, выдумывает реплику, а делает вид, что просто ищет сигареты. Закуривает, затягивается, кладет пачку на импровизованный живой столик.
Монстры все в картинках, фильмах и играх, говорит он, жуя фильтр, да в тюрьмах и психушках. Я не монстр, он поглаживает волосы ладонью, на ней остается воск, видно, как она блестит, просто человек, слишком сильно ударившийся в размышления. Он крутит пальцем у виска, понять человека, вот что важно. Но когда человек каждый день пробегает мимо тебя, не важно, метафизический ли это человек, собирательный образ, или одна конкретная сволочь, которая тебя в упор не видит, сложно что-то понять. На то, чтобы вычленить самое главное, уходят годы, и неизвестно, будет ли мне это интересно через пару месяцев. Так что, он разводит руками, человек мне нужен сейчас, не важно, какой, сойдет и она, и любая другая, с улицы. Главное, чтобы она была полностью в моем распоряжении. Понял, о чем я ?
Он смеется, мне кажется, он не серьезно, для него самого эти слова не больше, чем отмазка. Несколько закрученная, и переполненная смыслом, но если заглянуть глубже, все утверждения, что он предлагает, фальшивы, насквозь, как и та показная нежность, с которой он гладил её волосы только что.
Он проводит пальцем по её спине, она мычит что-то, нечленораздельно, галоперидол начал действовать, и тихо, она почти не может сопротивляться, она как будто сильно напилась, и еще несколько часов она будет так и висеть, слабо соображая, не способная нормально двигаться.
Он проводит пальцем по её спине, снимая тонкую шелуху застывшего автозагара, протирает пальцы, на них остается светло-коричневый след. Он вытирает руку о свитер, и обращается ко мне, бронзант, недолговечный, дурацкий способ подать себя, особенно когда у любого, до кого она дотронется, потом будут пятна на коже.
Почему ты не взял проститутку ? Он недоуменно смотрит на меня, какое твое дело, он сдерживает эту фразу, явно хочет задать, но сдерживает. Если бы ты снял проститутку, она была бы полностью в твоем распоряжении. Так почему же девчонка с улицы ?
Вадим улыбается и запускает руку в волосы, разрезает ладонью копну, и гладит её лицо. Я не вижу, но чувствую, как она дергается, пытается что-то сказать, и не получается. Руки у неё заведены за спину, перетянуты шнурками, наверное, это показалось Вадиму забавным, и она не может отстраниться. Ей больно и стыдно, а он восхищается, но не ёю, а собой, и своей властью.
Она очень красивая, говорит он, но ты этого пока не увидишь, прости. Она только для меня, в эти минуты она, он проговаривает отчетливо, открыв рот, и я вижу, как двигается его язык, моя !
С проституткой вчера развлекался господин Н., он снова улыбается, он всегда, черт подери, скалится, сегодня я её хозяин, а завтра – ты. Слишком много аренды, слишком мало собственности. Ну, ты понимаешь…
Я неопределенно киваю головой. Глажу её, чтобы снять неловкость, нежно, не из-за каких-то садистских фантазий, хотя такие есть, это правда, а просто из жалости. Это совсем другое¸ смотреть больной порнофильм, или в нем участвовать. Пусть как зритель, все равно остается отвратительно ощущение сопричастности, будто он копался в дерьме, а вымазанным оказался я.
Хочешь выпить ? Наверное. Мы усаживаемся на пуфы, он облокачивается о стену, достает пиво и кидает мне. Себе наливает в стакан холодный чай, и тянет ко мне. За то, чтобы все было хорошо. Мы чокаемся. И у тебя, и у меня, заканчивает он, и осушает стакан.
А теперь, он достает мобильный, нацеливает камеру на девушку, и просит, включи свет. Я ищу выключатель, нет, там две лампы, говорит он и показывает на девушку, рядом с ней. Я включаю их.
Сейчас она болтается посреди комнаты, под потолком, хорошо различимая, молодая, ей, судя по фигурке, не больше 25, в свете ночников, как будто под прожекторами.
Вадим смотрит на неё. В нем просыпается интерес, как профессиональный оператор, он пытается подобрать ракурс, ерзает то так, то так, в конце встает на пуф и говорит, дубль первый. Снимает. Она словно чувствует, что что-то не так, дергается, пытается выбраться, перебороть ремни, путы, что стянули её.
Красота, говорит Вадим. Снято, и он перекидывает видео на ноутбук. Смотри, подталкивает он меня, и я, уставившись в монитор, созерцаю.
Когда смотришь, повернув экран к себе, чувствуешь, что это как приватный танец. Никто не разделит с тобой те чувства, которые испытываешь, когда смотришь на обнаженную девушку, подсвеченную, извивающуюся. В дергающейся, малопиксельной картинке движения кажутся рублеными, и списываешь это на качество съемки, и думаешь, будто она это делала специально, такой экстремальный, жесткий, и одновременно, чертовски соблазнительный стриптиз.
Она сама не понимает, как сейчас она желанна. Вадим говорит слегка севшим голосом, кажется, наконец-то, в нем проснулся интерес. И далеко не профессиональный, судя по загоревшимся глазам. Сейчас я скину это в интернет, и ты пойдешь, хорошо ? Я киваю. Уже 5 минут пятого, мне пора, пока не рассветет, у меня еще остались дела. Нужно кое-куда заскочить.
Вадим заходит на файлообменник, заливает свое видео, совсем маленького веса, и такой эмоциональности. Чтобы услышать её стоны, и невнятную, галоперидоловую брань, нужно слушать в наушниках, говорит он, и достает из кармана две «капельки».
Похоже, я здесь больше не нужен. Я нащупываю в кармане деньги, проверяю, все ли, пересчитываю купюры, монеты, и хлопаю Вадима по плечу. Он смотрит на меня, и показывает на каталку. Я проверял скальпели, один из них лишний. Я подхожу, беру один. Этот ? Он отмахивается. Этот, этот, и снова смотрит в монитор.
Да, я здесь лишний. Их нужно оставить вдвоем, Вадима, и ту девушку на экране. На настоящую он и не смотрит, она ему не нужна, а вот эта, эротичная в наготе, и в недоступности, заняла его. Удачи, бросаю я, и выхожу. Мимо холодной прохожей, если в гостиной мы надышали, втроем, и стало более менее, то здесь прохладно. Я накидываю куртку, застегиваюсь, тщательно, проверяю каждый замок, чтобы не простудиться, одеваю туфли, и закрываю за собой дверь, до щелчка, Вадим будет ловить этот звук, и не успокоится, пока не услышит.
Что меня ждет ? Я спускаюсь по лестнице. И снова думаю о доме. О себе. И в голову приходит странная мысль. А если бы у меня, там, где осталась моя настоящая жизнь, была бы девушка, я любил бы её, и в один прекрасный день какой-нибудь урод похитил её, чтобы я сделал ?

(как обычно, градусы в фанергейтах)