Будда 777 : Из приключений Юрьева.

Тюремная псиxиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением N 000ХХ-32, Московская область, деревня Авдотьино, бывший мужской монастырь в котором чалятся заключенные со сдвигом по фазе, периметр монастыря охраняется пулеметчиками и овчарками. Здание, в котором когда-то была монастырская гостиница, а теперь главный корпус. Третий этаж. Церковной аттрибутики, как-то остатков стенной росписи, лепных ангелочков и прочего не сохранилось. До Бога далеко. Запах специфический. Коридор длинный. По обе стороны идут палаты в которых сидят психи, выдающие себя за известных личностей. У всех, помимо основных статей еще и 97-я, части б. и в. – «Принудительные меры медицинского характера». Персонал больницы между собой называет третий этаж «Кремль», что, по всей видимости и на первый взгляд, свидетельствует о неадекватности самого персонала, но по ходу пьесы становится все понятно.

Действующие лица и их характеристики:
Ленин – вождь, он же зек Макрушкин (ст. 111 – «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью») – лысый перец с бородкой, обидчив, любит всем давать советы, для чего закладывает большие пальцы в подмышки и перекатывается с пятки на носок. Любит выступать по любому поводу, для чего взбирается на стул или стол, принимая их за броневик. Картавит.
Надежда Крупская – жена Ленина, она же зек Какахов - гомосексуалист. Бывший телеведущий.
Инесса Арманд – любовница Ленина, она же зек Краснопольский – гомосексуалист. Бывший журналист.
Свердлов – председатель ВЦИК, он же зек Ашкенази (ст. 151 – «Вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий») – интеллигентного вида еврей в очках, любит при разговоре держать собеседника за пуговицу.
Троцкий – зек Юрьев, (ст 199 – «неуплата налогов», ст. 119 – «угроза убийством», ст. ).
Сталин – зек Бурджанадзе, вор в законе, статей столько, что и перечислить нельзя. Неприятный тип, норовит всеми командовать, люто ненавидит зека Юрьева, считающего себя Троцким.
Дзержинский – председатель ВЧК, он же зек Сморчевский (ст. 105, ч.2, п.п. а,б,в,г,д и т.д. – убийства всех форм и размеров), худощавый, мрачный, халат никогда не запахивает, склонен к эксгибиционизму.
Урицкий – помощник Дзержинского, он же зек Карпенко, статьи те же, что и у Сморчевского, перед которым Карпенко всячески шестерит.
Колонтай – феминистка, комиссарша, мессалина, она же зек Домонтович: мужчина, считающий себя женщиной, но без гомосексуальных наклонностей. Статьи разнообразные, связанные с нарушениями половых свобод и неприкосновенности личности. Говорит «я сказала, я пошутила» и т.д., но при этом придерживается общих правил для мужского отделения и даже казенное носит с подчеркнутой элегантностью. Говорит, что все это потому, что на воле очень любил женщин и теперь ему страшно их не хватает. В целом безобиден, нормален, косит, чтобы не очутиться на реальной зоне, где его судьба была бы незавидной.
Горький – писатель, он же зек Горький (ст. 265 – «оставление места дорожно-транспортного происшествия») – постоянно что-то пишет, разговаривает сам с собой, любит стоять вниз головой прислонясь к стене в коридоре, за что его часто поругивают-побивают санитары.
Блок – поэт, он же зек Ферапонтов (ст. 130 – «оскорбление») – меланхолик, бледен, в минуты особенного душевного волнения ищет какую-то незнакомку и требует подать ему белый венчик из роз. Буен, часто парится в смирительной рубашке по просьбе других осужденных у которых это называется «заблокировать Блока».
Бабурин – мэр, он же зек Кац (ст. 201 – «злоупотребления полномочиями») – жизнерадостный дядька, бывший начальник большой лесопилки, любит футбол и лепить фигурки из хлебного мякиша, которые у него ворует и жрет зек Карпенко, он же Урицкий.
Горбачев – бывший главный бугор, он же зек Тюрин. Статья та же, что и у Бабурина, с которым демонстративно не общается, зато как следует «поливает» того за спиной разными паскудными словами.
Царь, он же Наполеон – царь, он же император Франции, он же зек Мухин. (ст. 212 – «массовые беспорядки») – какой-то мужик маленького роста, относится ко всем подозрительно, постоянно стучит на всех администрации, никто его не любит, часто получает разнообразные заподлянки от заключенных.
Санитары – почти менты, но не менты, но тоже в форме.
Менты – менты.
1-й пулеметчик.
2-й пулеметчик.
Медсестра.
Медбрат.
Овчарки – кобели и сучки, поровну.

Действие первое.

Коридор, санитарный пост, возле поста отирается поэт Блок. Санитар делает вид, что не замечает поэта.

Блок (срывающимся голосом). Товарищ санитар! А товарищ санитар?
Санитар. Че те, нах?
Блок. Бандитская пуля оборвала жизнь нашего товарища по палате товарища Горького. Везде мир, винтовки в землю, а товарищ Горький всего этого уже не увидит!
Санитар (зевая). Опять у тя заело, нах. Иди нах!
Блок (не обращая внимания на грубость). Прошу вас, товарищ санитар, нарвать за околицей белых роз и принести их мне. Я должен украсить цветами могильный холмик товарища Горького.
Санитар (тоскливо и в сторону). Как же меня этот Блок вот уже (проводит ладонью по горлу). (Обращаясь к Блоку) Хорошо, заключенный Блок, нах. Так и быть, нах. Я вам розы, нах, а вы мне смирительную рубашечку оденьте суток на трое, нах.
Блок. Все-все, ухожу.
Санитар (хищно улыбаясь). Не-ет уж, гнида. На трое су-уток!
(По коридору бегут санитары со смирительной рубашкой. Каждый держит в руках по одному длинному рукаву. Блок пытается умолять, заламывает руки).
Блок. О, санитар, гроза всех скорбных мозгом! О, сжалься над безумцем ты!
(На Блока натягивают смирительную рубашку, фиксируют, кладут его на пол. Санитары поднимают его за голову и за ноги, несут в палату).
Санитары (несут и приговаривают). Блокирован Блок, Блок блокирован, бокирован клоб, болк киробован, бованокир никлоб, нах.
(Заносят Блока в палату, кидают его в угол, уходят).

В палате двойные нары, на которых лежат и сидят заключенные. У зарешеченного окошка стоит небольшой столик. Вот и вся обстановка. При вносе Блока все немного оживляются.

Ленин. Что, товарищ Блок, вновь вы пытались наладить связи с сатрапами? Вновь пытались что-то просить у них? А надобно не просить, а воровать! Когда народ возвращает награбленное у него веками - меня не смущает этот грабеж награбленного!
Бабурин. Страшные вещи говорите, товарищ Ленин. Ежели начнут грабить, то это ведь что тогда начнется-то? Опять станут храм сносить, бассейн копать. Хотя, конечно, если вспомнить, сколько на тот храм всего пошло…
Ленин. Если граждане пойдут сносить ваш храм, то я их прекрасно понимаю! Потому, что там сидит поп, который икает, берет взятки и торгует водкой и заграничными папиросами!
Бабурин (упрямо). Они и дома начнут жечь…
Ленин. И прекрасно! Пусть жгут любезные вашему сердцу помещичьи усадьбы. Там пороли и трахали крестьянских девок из Малороссии и Молдовы! А вы думали, товарищ, что революция – это идиллия?
Бабурин. Предлагаете уничтожить самодержавие подлецов и мошенников и заменить его самодержавием дикарей, товарищ Ленин? А мы вам этого не дадим! Мы вам вот что! (Вскакивает со шконки, поворачивается в ленинскую сторону, скидывает штаны и демонстрирует свой увесистый зад).
Арманд. Браво, мэр! Это поступок!
Крупская (с негодованием). Вечно ты, Инка, норовишь задеть Владимира Ильича. Шлюха! За что только мой Володенька так тебя любит?!
Джержинский (сурово). Напоминаю, что для пидоров в палате действует комендантский час. Нарушители будут строго привлекаться.
Арманд (кривляясь и передразнивая). Строго ебаться.
Дзержинский. Чего-чего ты там вякнуло?!
Арманд. Ничего, ничего. Это вам послышалось, Феликс Эдмундович.
Дзержинский. Смотри у меня.

Заключенный Троцкий развинтил пластмассовую авторучку и сквозь получившуюся трубочку плюется в Сталина жеваной бумагой. Сталин долго терпит, но затем не выдерживает и грозит Троцкому пальцем.

Сталин. Давно лэдорубом по башке нэ палучали, таварищ Троцкий?
Троцкий. Это у тебя руки коротки, ледорубом-то!
Сталин (сквозь зубы). Пажывем увыдэм.

В палату на инвалидной коляске ввозят Горького. Он улыбается, пушит усы, в зубах его, кривых и черных зажата папироска.

Горбачев. На промывание ездили, товарищ Горький? Как самочувствие?
Горький. С шпионами и врагами народа не разговариваю. Я буревестник революции, а не оппортунист.
Горбачев (возмущенно). Отчего меня все считают шпионом? Никакой я не шпион! Просто мы с Раисой Макстимовной хотели мир посмотреть, себя показать. А знаете, как приятно получать медаль из рук президента Америки? (Сокрушенно) Пророка нет в отечестве своем, вот меня на родине никто и не ценит.
Царь. Кхе-кхе.
Горбачев (оживляясь). Уважаемый товарищ царь, вы сегодня царь или Наполеон?
Царь. Аз есмь царь.
Горбачев. Ну тогда вот вы и вы (показывает на Бабурина), как люди новой формации, отчего не поддержите меня? Отчего не скажете ни слова в мою защиту? Ведь это я привел вас к власти! Ведь это благодаря мне, (тычет пальцем в Царя-Наполеона), вы в конце-концов пришли к власти в качестве левой головы двухголового орла!
Царь. Я попросил бы насчет левой головы тут не выражаться. Это еще посмотрим у кого левая. Может я и не левая никакая, может я правая!
Сталин. Лэвая вы. Правую ныкто в дурку нэ посадыт.
Царь (надменно). Это почему же?
Сталин. Патаму, что правая галова сам кого хочэшь пасадыт. Он настаящий сталинский сокол, тэбэ до нэво ныкогда не подняться, гэнацвале.
Царь (еще более надменно, но в сторону). Индюк свинье не товарищ (обращаясь к Горбачеву) А я вас защищать не стану потому, что вы и вправду шпион, об этом все знают у кого голова на плечах есть.
Горбачев (показывает царю факу и обращается к Бабурину). Товарищ Бабурин, с царем-то с этим потешным все понятно. Но вы то почему молчите? Ведь это только благодаря мне, (убедительности ради тычет в Бабурина пальцем), ваша жена, когда заполняет налоговую декларацию, то в графе «Недвижимость» пишет «Москва».
Троцкий. Ой, Михал Сергеич, дорогой, не надо о грустном. Думаете кто меня свободы лишил? Она, Бабурина, черт бы ее прибрал! Я ей шутки ради хер показал, а она меня сюда. Ну ничего, придет время, оковы тяжкие падут и установится на всей земле четвертый интернационал, а таких как Бабурины я собственноручно расстреляю.
Сталин (из угла). Стрэлять тэбя будым и тваих трацкистав, сволач.
Троцкий (не обращая внимания на Сталина, обращаясь к Горбачеву). А вы, Михал Сергеич, натурально, шпион.
Бабурин. И враг народа.
Горбачев (заламывая руки, выходит из палаты в коридор). И я подарил этим людям перестройку и гласность! Жалкие рабы, которые дорожат лишь собственными оковами, вероломные друзья, которых я привел на самый верх политической власти. Что все они смыслят в подлинной демократии? Ну подохло там сколько-то народу, но ведь на то бабы есть, чтобы еще нарожали!
Колонтай. Опять у Миши муки совести.
Свердлов. Как убежденно он врет. Похоже, что он сам верит в собственное вранье. Мне знакомо это состояние. Веришь и обижаешься на окружающих, что они называют тебя палачем казачества.
Арманд. Сколько экспрессии! Какой темперамент! Я бы с ним поиграла в кошки мышки. Загнала бы свою мышку в его теплую нору!
Ленин (ревниво). Инночка, а как же наши обеты? Все-таки ты на удивление ветренная особа. Только твоя приверженность делу революции оправдывает тебя.
Дзержинский. Расстрелять гомосека…
Урицкий. …и дело…
Дзержинский и Урицкий (вместе). С концом! (довольные грубо, по-мужлански, ржут, Крупская трогательно вздыхает).

Смена декорации. Больничный двор. Психи из разных палат чинно гуляют: кто-то парами, кто-то поодиночке. Со своих вышек за ними внимательно наблюдают два пулеметчика

1-й Пулеметчик. Я вахту свою очень зорко несу
2-й Пулеметчик. Я с вышки нагажу и с вышки нассу.

Ленин напряженно обдумывает что-то, меря двор по диагонали. Навстречу ему в противоположном направлении и также что-то напряженно обдумывая, идет Свердлов. Точно такое же действие совершают Дзержинский и Троцкий и, таким образом, все они ходят крест-накрест, словно слоны в шахматах до тех пор, пока,, в конце концов, все четверо на сталкиваются точно в середине двора.

Ленин (конспиративным шепотом). Товарищи, мы решительно не можем вести работу с массами находясь в изоляции.
Свердлов (беря Ленина за пуговицу). Совершенно с вами согласен, Владимир Ильич.
Троцкий. Скажу вам откровенно, что я давно уже хочу бежать из этого сумасшедшего дома, но все никак не было подходящего случая.
Дзержинский. Действовать и действовать. В Москву!
Ленин. Работать, работать и работать!
1-й Пулеметчик. Эй вы там, четыре додика! Кончай базарить! Больше двух не собираться!
2-й Пулеметчик. Слышь? А ну расходись! В карцер захотели, дебилы?!
Ленин. Товарищи, мы вынуждены подчиниться грубому давлению несознательных элементов. Продолжим наше обсуждение в палате.
Дзержинский (с легким польским акцентом). Как бы не настучал кто. Надо обеспечить изоляцию некоторых, которые не вызывают доверие, так.
1-й Пулеметчик. Стрелять буду!

Все быстро расходятся, возвращаясь к прежнему образу движения.

Конец первого действия.

Действие второе.

Вечер. После вечернего обхода заключенным раздают лекарства. В палату, где кучкуются действующие лица заходит медсестра в сопровождении медбрата. Медсестра огромная баба с мощными руками. Рейтузы обтягивают гигантские икроножные мышцы, белый халат вот-вот треснет на ее мощной фигуре. Рядом с ней тщедушный медбрат с выступающим кадыком: жертва альтернативной службы, пацифист. Состоит с медсестрой в интимных отношениях.

Медсестра. Так, мальчики, здрасьте.
Хор нестройных голосов. Здра-а-сьте, Настасья Филлиповна.
Медсестра. Сделайте доброе дело, мы сегодня хочем в кино сходить, так вы уж сами свои лекарства разберите. Помните кому какое?
Ленин. Пролетарии должны ложиться в постель только один раз в год и только для зачатия ребенка. Шучу, шучу! Люблю пошутить с молодыми, кровь разгоняет. Кино есть важнейшее из исскуств! Идите себе смело, я сам всех обнесу, так как я есть вождь мировой революции.
Троцкий. Вообще-то я вождь мировой революции, а не вы.
Медсестра. Ну вот и хорошо, мальчики. До завтра. Пойдем Вадик.

Услышав имя «Вадик» Троцкий вздрагивает, машинально гладит себя по чуть оттопыренному боковому карману больничной пижамы. В кармане лежит диктофон. Тем временем Ленин подходит к столику, на котором во множестве всяких лекарств. Начинает читать названия, беззвучно шевеля губами. Воровато оглядывается, пересыпает что-то из пузырьков в стаканчики, перекладывает таблетки. Наконец, вполне довольный содеянным громко объявляет:

Ленин. Прошу подходить по одному. Начнем с царя.
Царь. Я Наполеон Буонапарте.
Урицкий (сурово). Что, говно в треуголке, к тебе по-французски теперь обращаться, что-ли?
Царь. А хоть бы и так!
Ленин. Мсье, же пердю ля покер. Силь ву пле. Кес кю се. Же ву при*.
Царь. Ну то-то же.

Подходит, берет из рук Ленина стаканчик с лекарством, опрокидывает, запивает, отходит. Далее, по-очереди следуют: Горбачев, Бабурин, Арманд, Крупская и т.д. Троцкий, Свердов, Ленин и Дзержинский делают вид, что принимают лекарства, а на самом деле их стаканчики пусты. Вскоре все в палате спят крепким сном, за исключением этих четверых и хитрого Сталина, который только притворяется, что уснул, а на самом деле тот еще жук: лежит себе тихо на верхней шконке и подслушивает.

Ленин. Ну вот товарищи. Теперь можем составить план побега. Я предлагаю выбраться через парашу. Это старый излюбленный способ всех революционеров. Через говно в светлое коммунистическое будущее.
Свердлов (интеллигентно). Однако.
Дзержинский. Что-то не катит, Владимир Ильич. Уж больно стремный способ, да и западло это, через парашу уходить потому, что в нее гомосеки срали.
Ленин (ехидно). Послушать вас, товарищ Дзержинский, так и воду пить западло, так как туда рыба ссала. Что же вы предлагаете?
Троцкий. У меня есть предложение. Что, если нам…

Начинает говорить очень тихо, только Сталин, затаив дыхание, вслушивается в каждое слово. На лице его блуждает коварная ухмылка.

Дзержинский (выслушав Троцкого). Всем не уйти. А всем и не надо. Заявляю, как председатель ЧК и авторитетный вор, что я с пидорами, стукачами и с ломом подпоясанными на заборе не распишусь*, век свободы не видать. Я только своего кореша товарища Урицкого предлагаю взять и шабаш.
Ленин. Жаль, жаль. Есть, конечно, в словах твоих правда, Феликс. Хотя я бы Иннессу взял с собой. Наденька пусть остается, а вот Инесса…
Дзержинский. Владимир Ильич, да найдете вы себе на воле голубятню.
Ленин. Кто еще разделяет мнение товарища Дзержинского? Все «за»? Принято единогласно.
Сталин (с верхней шконки). Нэт, не едынагласна.
Ленин. Ой!
Дзержинский. Бля!
Свердлов. Ах!
Троцкий. Так я и знал.
Сталин. Я вас всэх прэдупрэждаю, что бэз таварища Сталина отсюда нэ адна сявка нэ рыпнэтся. У нас в Грузые гаварят «Если в доме нэт сабаки, нада заставить лаять кошку».
Троцкий. Вы вот это к чему сейчас сказали, товарищ Сталин?
Сталин. А что? Пагаворка. Красыво!
Троцкий (нетерпеливо). Ну, а если и кошки нет дома?
Сталин. Мэээ.
Троцкий. Прекрасно! Я всегда подозревал, что товарищ Коба большой любитель рогатого скота.
Сталин. Паслюшай ты, сволач! Я ж тэбэ…
Ленин. Тихо товарищи, не ровен час шмон! Итак, решено. Товарищ Сталин идет с нами в побег. Не возражайте, товарищ Троцкий. Предлагаю не откладывать, так как промедление смерти подобно. Товарищ Дзержинский, будите товарища Урицкого, товарищ Свердлов и вы, товарищ Сталин, разматывайте поэта Блока из смирительной рубашки. Вы товарищ Троцкий, открывайте нычку, доставайте сажалы, финяки* и приглядывайте за коридором.
Сталин. А вы шьто намэрэны дэлать, Владимир Ильич?
Ленин (скромно потупившись и расстегивая ремень на брюках). А я прилягу с Инессой. В последний раз. Я дал ей очень сильное снотворное, она и не проснется, пожалуй. У нас есть еще время, мы уйдем на рассвете, когда всех вертухаев обуяет сон.

Спустя три часа. Коридор. На санитарном посту, в железной будке, кемарит санитар, на поясе его ключи, с головы скатилась шапка-ушанка. Замок в будке фуфловый, Сталин открывает его желтым ногтем большого пальца правой руки. В будку врывается Урицкий, хватает свободную табуретку и со всей дури бьет ею санитара по голове. Санитар оседает на пол.

Ленин. Быстрей, товарищ Троцкий, переодевайте товарища в смирительную рубаху, а сами одевайте его вицмундир, станете конвоировать нашу процессию к выходу.
Троцкий. Да, да (стаскивает с санитара брюки, снимает ключи, переодевается в одежду санитара, нащупывает в кармане гимнастерки кошелек).

По коридору движется процессия в следующем составе: впереди Троцкий с ключами, затем Ленин, Сталин, Урицкий и Дзержинский, несущие мертвого санитара, замотанного в смирительную рубашку. Спускаются по лестнице на первый этаж, проходят мимо вахты. На вахте никого нет: поддатые санитары сопят рядом, в каптерке, на мешках с бельем. Троцкий открывает ключами первую дверь, быстро озирается по сторонам, делает процессии знак следовать за собой и все выходят во двор. Ночь. Звезды. Луны нету. Первый пулеметчик дрочит на Марс, второй на Венеру, овчарки по собачьи занимаются собачьим сексом: Ленин все предусмотрел заранее. В тени монастырской стены они пробираются к КПП, за которым догожданная свобода. КПП охраняют двое ментов.

1-й мент. Э, вы куда, нах?
Сталин. Гэнацвале, шьто, не выдыш? Таварищ Блок сканчалса. Праважаим в паслэдний путь.
2-й мент. Не положено. Заворачивай оглобли, психи долбаные! (подходит поближе) Э! Да это ж не Блок, нах! Это Ерошенко, санитар «Кремля», нах! Вы чего суки наделали, нах?! Вы ж его убили, нах! Тревога! Тревога!
Дзержинский. А ну братва, мочи красноперых!

Все зеки, за исключением Троцкого, орудуют ножами, расправляются с ментами.. Троцкий, в общей сваре незаметный, пробирается к двери, достает ключи, открывает дверь, выскакивает наружу и закрывает дверь снаружи на ключ.

Сталин. Троцкий, сволач! Куда? А мы как жэ?!
Ленин. Товарищ Троцкий, немедленно вернитесь! Вы ведете себя, как политическая проститутка!
Дзержинский. Ты что ж это делаешь, пидор?! Ты чего меня кидаешь? Дзержинского еще никто не кидал! Я тебя урою, гниду!
Свердлов. Троцкий, вы нарушили клятву, которую дали нашему общему делу!
Троцкий (превратившийся в Юрьева). Бывайте, психи, большевички. Вам в дурдоме самое место. Эй, Сталин, слышь чего скажу? Засунь себе свой ледоруб по самые гланды!
Сталин (заложив правую руку за полу больничной пижамы и гордо выпрямившись). Тэбэ Каминтэрн дастанет, гдэ б ты нэ был, гдэ б ты нэ спрятался. Клянус Хуанчкарой!

Пока на сцену опускается занавес еще можно увидеть, как Юрьев спокойно ловит тачку и уезжает, а в Ленина стреляет из маленького браунинга неизвестно откуда взявшаяся левая эсерка Фанни Каплан.