Корней Каракатица : Фотографии

01:12  01-04-2004
Его лицо — рассыпчатый, сухой песок на ипподроме, где только что прошли скачки. Рыхлое и мятое, оно походит на Пизанскую башню, одна часть которой дремлет в глухой тени, а другая подставила себя на обозрение лучам солнца. Зеркальные очки умело прячут за стеклом мутные от алкоголя и наркотиков глаза, зеленые и серые в зависимости от погоды, веселые и грустные - от настроения. Немного необъяснимой неряшливости, капля неоправданной, излишней уверенности, щепотка едва уловимого безразличия ко всему, доля любования собой – все это приправы к супу, в котором варился богатый на противоречия характер Фрэда. Мания величия? Очень может быть.
Черты ее лица напоминают последнюю модель BMW: гладкие и обтекаемые, динамичные и стремительные. Губы никогда не стоит описывать – это все равно, что рассматривать член - слишком интимно. Она достаточно красива, и не может об этом не знать. Вызывающий взгляд раскосых глаз сосредоточен и целеустремлен. Наряду с женственностью и даже хрупкостью, в ней чувствуется неведомая скрытая сила и взрывной бескомпромиссный темперамент. “Я смогу постоять за себя”, - говорит ее взгляд, которому веришь. Отталкивающая красота – это про Шерил. Имидж? Безусловно.
Вместе они смотрятся неплохо и подходят друг другу внешне. Серьезные и гордые, знающие себе цену, решительные и неуступчивые. Они идут одной из европейских улиц, по обе стороны которой расположены - насколько я могу видеть - парочка магазинов, кафе, банк, отель и несколько зданий неизвестного мне назначения. Пустые, ничего не выражающие лица и затылки прохожих, снятых на пленку по воле случая, и не подозревающих, что секунду назад они находились в поле зрения глаз вездесущей истории. Бесформенный ломоть неба над головами, серый и тяжелый, точно зеркало, в котором отражается раскаленный безумным солнцем асфальт. У обочины припаркован старый грязный Ford, безжалостно загнанный бесконечным числом своих хозяев на узких дорогах Европы. Остальные авто, если и пролетают мимо в этот момент на бешеных скоростях, визжа моторами и, отрыгивая в небо выхлопные газы, то в моих глазах они навеки останутся неподвижными изваяниями из стекла, резины и железа. Ну да Бог с ними.
Боб мне рассказывает, что Фрэд любил одежду, построенную на контрастах. “Характер его - то в жар, то в холод. Перепады в настроении, депрессия - героин никому не прощает хорошего к себе отношения”, - говорит Боб. Фрэд одет в черный двубортный пиджак поверх майки с крупным отпечатком ладони белого цвета. Черные очки и длинные русые волосы, вьющиеся и неуправляемые – неизменные атрибуты его внешности. Бок о бок с ним идет Шерил, на ней темное, с вырезом платье, легкое и изящное – ей под стать.
Еще секунду разглядываю снимок, затем откладываю в сторону и беру другой.
…Высоченное здание этажей в сто упирается в хрупкое, больное небо и служит ему опорой. “Не будь этого строения, небеса бы рухнули и смяли бы все к чертям”, - подумалось мне. Неимоверное количество одинаковых квадратных окон смело ползет вверх по дому, скрупулезно сокращаясь в размерах ближе к недосягаемой вершине. За такими окнами всегда скрыты комнаты-близницы, копирующие друг друга с поразительной точностью, вплоть до количества скрепок на рабочих столах. Люди у подножия грандиозного по масштабам строения выглядят жалкими муравьями у фонарного столба.
Фрэд одет в светлые шорты и эффектную гавайскую рубашку апельсинового цвета. Он широко улыбается, зажимая зубами сигару, и провожает взглядом ярко-оранжевое такси. А Шерил очень красива и элегантна в этом летнем платьице. “Она очень меня любила”, - думаю я. Мне хочется думать так и никак иначе. Боб подтверждает это.
Я почувствовал, как начал накрапывать дождь, редкий и теплый, из тех, знаете, осенних дождей, что не нарушают тишины. Пару капель уже упали мне на волосы, немного все же пришлось и на фотографии. Я глянул еще раз на мраморную плиту и стряхнул с нее опавшие желтые листья. “Фрэд Уэлш (1962-1987) и Шерил Уэлш (1964-1987)” – такова была надпись на надгробной плите. Я смотрел то на нее, то на фотографии и пытался выдавить из себя хоть какие-то чувства, помимо смутной жалости к своей персоне и неизвестной обиды, не известно на кого. Что-то несправедливое было в том, что я даже не помнил их и представлял себе образы этих людей только по фотографиям и по противоречивым рассказам дяди Боба. А ведь они были самыми близкими мне людьми, несмотря на то, что теперь мне даже нелепо как-то назвать ее мамой, а его - папой. Их заменил мне Боб.
Дождь тем временем усилился, я втянул шею в плечи и плотнее укутался в пальто. Капли воды беспорядочно бились о холодный мрамор плиты, стекая с нее кривыми дорожками и смывая легкий налет пыли.
- Пойдем, - услышал я голос позади себя. – Пора.
- Хорошо. Сейчас иду.
Боб поплелся обратно к машине. Я услышал, как зашептались листья под его ногами.
Мне было два года, когда мои родители попали в автокатастрофу. В тот туман погибло много людей, несколько десятков машин на полных скоростях врезались друг в друга. Страшная авария. Так, по крайней мере, рассказывает Боб. Но, знаете, кое-кто мне намекнул, что и Фрэд и Шерил скончались от наркотиков. Вот так.
… А здесь я улыбаюсь на руках у мамы, у Шерил, вы понимаете. Настроение у меня, видно, хорошее. Фрэд протягивает мне какую-то игрушку: похоже, что это плюшевый медведь. Смешная фотография. Обиднее всего, что у меня не осталось с той поры ничего, что напоминало бы о моем младенчестве. И было ли оно? Понимаете, мне показали эти снимки и сказали: “вот, приятель, это твои родители”. Все это походит скорее на кино, чем на жизнь реального человека…
Я медленно удаляюсь от этого странного места, хлюпая ботинками по уже размокшей тропинке.
В машине меня уже ждет Боб. Я захлопываю дверь и слепо смотрю в окно. Хмурые деревья сначала медленно, затем быстрее проплывают мимо и вскоре просто мелькают картинками в окне. Я вставляю в магнитолу кассету и очень скоро про все забываю. Я думаю о том, что сегодня должен быть хороший вечер. Будет много знакомых. Будет Марта. Понимаете, вечер обещает быть славным. Настроение мое идет в гору.