Франкенштейн (Денис Казанский) : Маленькая Берта (на конкурс)

«Врага нужно бить не числом, а плетью»

Леопольд фон Захер-Мазох





Когда открываешь глаза и видишь над собой ночное небо полное бриллиантов – это вовсе не обязательно означает, что ты жив. Вполне возможно, что тебя замочили в недавнем сражении, и ты лежишь иссеченный шрапнелью на дне бесконечной траншеи, уходящей в даль, за горизонт, на многие тысячи километров. Лежишь совершенно один, перепачканный в глине, и ухмыляешься одной половиной изуродованного лица, точнее сказать, совсем не ухмыляешься, а даже напротив – хмуришься, просто у тебя оторвана щека, и со стороны кажется, будто ты рад своей негероической гибели.

Над окопами висит марево смерти. Она каждую ночь слетает на землю черным лебедем и освобождает из колючей проволоки запутавшиеся тени бойцов. Проволоки вокруг так много, что в ней невозможно не запутаться. Она похожа на облетевший терновник, в котором больше уже никто никогда не споет. Кажется, будто на этой планете не осталось уже совсем ничего, кроме заграждений и окопов, появляющихся из ниоткуда и исчезающих в вечном тумане за спиной.

Итак, ты лежишь и ждешь, когда за тобой придут. Черти или санитары – в этом нет существенной разницы, ведь тебя уже порядком задолбало здесь лежать. Потрепанная армия в очередной раз перешла на сторону врага и отправилась воевать без тебя, оставляя за собой гильзы и оторванные конечности. Нарядные, пьяные генералы; усатые полковники, катящие за собой тележки с награбленным добром; протезированные майоры; истеричные капитаны; нежные, румяные лейтенанты в женских чулках – все они ушли под нестройные звуки оркестра в затяжное наступление.

А тебе больше некуда торопиться. На тебя наступил долгожданный мир. Наступил, и оторвал щеку, и тебе теперь остается только пробовать на вкус землю, которая сыплется тебе в рот из-за этого страшного увечья. И вспоминать, как ты расстреливал шампанскими пробками женщин в разрушенных войной столицах. И вдыхать дым горящих знамен, который сегодня отчего-то так торжественно горек…

Проходит время, в конце концов тебе надоедает неподвижность. Надоедает земля во рту, надоедает небо, надоедает шрапнель в легких. Ты поднимаешься на ноги, выпрямляешься во весь рост и медленно бредешь по дну окопа в какую-то сторону. Не важно в какую, ведь известно, что окопы никогда не заканчиваются. Они бесконечны, как Вселенная. Как колючая проволока. Стало быть, у тебя есть неплохие шансы бродить по ним всю жизнь, без особой надежды достичь какого-либо осмысленного места.

В окопах можно встретить что угодно – алюминиевую посуду, деревянные ноги, разбитые очки, оружие. Однажды ты нашел в блиндаже заведенный, играющий патефон и карту Шамбалы, которую потом по пьяни сжег в костре, отмечая взятие Парижа. Но чаще всего в окопах встречаются трупы. Застывшие в нелепых позах, похожие на почерневших от сырости восковых кукол тела воинов. Ты видел их столько раз, что они больше не вызывают в тебе смятения и неприязни. Блуждая по окопам, ты переступаешь через них, как через бревна и внезапно спотыкаешься о тело совсем юной девушки в гимнастерке, с большой раной на месте левой груди.

Девчонка мертва, очевидно, уже больше суток. Ее тело давно отдало мокрой почве последнее тепло. В глазах застыл лед. Что-то в ее лице тебя трогает и ты, поддавшись странному порыву, садишься рядом, на дне траншеи. Касаешься грязным пальцем бледных губ, гладишь щеку, разглядываешь дыру в груди. Раны кажутся тебе произведениями искусства. Никогда не бывает двух совершенно одинаковых ран. Они, как снежинки – всегда неповторимы. Ты восхищаешься увечьями. Даже твоя оторванная щека, на твой взгляд, придает тебе некоторый шарм. А уж рана этой прекрасной девушки-солдата просто сводит тебя с ума. Ты наклоняешься, целуешь ее запекшиеся края. И мертвая девушка оживает.

Это происходит достаточно неожиданно для тебя. Ты с удивлением смотришь, как она хлопает глазами и шевелит пальцами, садится, поправляет мокрые свалявшиеся волосы. Ты никогда прежде не видел, как оживают мертвецы, но с другой стороны, всего пару часов назад ты и сам лежал, продырявленный шрапнелью, так что едва ли стоит волноваться из-за таких мелочей.

- Я проспала все сражение – говорит она – что тут было?

- Нас в очередной раз предали – отвечаешь ты – признаться, поначалу, как офицер, я подумывал о том, чтобы пустить себе пулю в лоб, но, приглядевшись, не обнаружил на себе погон. Стало быть, и стреляться теперь нет никакого смысла.

- Значит, теперь можно никуда не торопиться?

- Полагаю, нас ждет трибунал.

Твоя шутка кажется ей смешной, и она заливисто хохочет, посвистывая дырой в легком. Ее мертвая, безгубая улыбка удивительна. Почти так же удивительна, как рана, и от этого тебе хочется коснуться ее своими губами. Ты сидишь, находясь в каком-то странном оцепенении, которое ты испытывал прежде лишь во время самых лютых бомбежек, а внутри тебя рождается новый маленький монстр. Еще секунда и он вырвется наружу. Уже вот-вот…

- Как тебя зовут? – спрашиваешь ты.

- Берта – отвечает солдатка, кокетливо теребя слипшуюся прядь, и сознание твое заплывает тягучей карамельной похотью. А мысли превращаются в грильяж…





А когда ты приходишь в себя – все уже случилось, и вы лежите рядом, на куче остывших, землистых тел. И хочется сказать так много, но ты почему-то молчишь, как контуженный. Не так уж трудно понять, куда все катится. Странная тяжесть в твоей груди никак не связана с сидящими в ней осколками шрапнели. Похоже, тебе пришел конец. Настоящий метафизический эсхатос. Большая Берта бьет по тебе прямой наводкой, и шансы скрыться от ее снарядов тают с каждой минутой. Белый флаг уже готов. Ты согласен на безоговорочную капитуляцию. Немного настораживает лишь тот факт, что вместо сердца у твоей покорительницы дыра, а значит, не приходится рассчитывать на великодушие.



Когда солдаты умирают, они превращаются в крошечные оловянные копии самих себя. И маленький Бог двигает их по бескрайнему полированному полю боя, заставляя раз за разом принимать смерть у стен пластмассовой крепости.



Взявшись за руки, вы бредете по минному полю. Мины здесь потрясают своей красотой. Они свисают с кустов налитыми гроздьями и распространяют вокруг аромат, от которого кружится голова даже у мертвых. Вы срываете их — перезрелые и сочные – и давите подошвами сапог. И Берта закатывает глаза от удовольствия, а ты признаешься, что тебе больше нравятся гранаты, потому что они кислые и помогают от тифа.

А затем из тумана впереди проступает город. Безмолвный и мрачный, как кладбищенский склеп. И ты останавливаешься, не веря своим глазам. Задираешь голову кверху и смотришь. Смотришь на шпили и черепичные крыши, на поврежденные снарядами купола церкви, на оторванные водосточные трубы, на телеграфные столбы. Ты не видел городов уже много лет, и теперь в тебе шевелится то самое давнее предчувствие праздника, знакомое с детства, когда Войны еще не было, и принято было ходить смотреть на боевую технику просто так, для развлечения. Ты бы, конечно, сейчас улыбнулся, по старой мародерской привычке, но у тебя нет щеки, и посему улыбаться нет совершенно никакой необходимости.

Большая Берта сжимает твою руку и возбужденно шепчет на ухо:

- Смотри! Смотри, это же настоящее чудо! Сегодня особенный день. Мы наконец-то пришли.

Вы стоите, обнявшись, и некоторое время не решаетесь войти.

Город выглядит пустым. Все оставшиеся после газовых атак немногочисленные жители забились по кабакам и квартиркам, откуда доносятся их заунывные пьяные песни.



- Нужно отметить наше возращение! Давай устроим фейерверк! Давай напьемся и будем приставать к тыловым крысам, – смеется Берта.

Вы вваливаетесь в ближайшую таверну с самыми решительными намерениями.

Заведение встречает вас аплодисментами и атмосферой сладостного разложения. Здесь сплелись в один клубок все змеи, которых только можно себе вообразить — шпионы, чекисты, дезертиры, наркоторговцы, шлюхи, жлобы. В табачном дыму трактира их силуэты напоминают призраков. Кажется, стоит только подуть, как следует, и их унесет в окно потоком воздуха.

- Пожалуй, здесь есть работа для нас – говоришь ты.

- Что мы сделаем с ними? – спрашивает Берта.

- Я надеялся, что ты скажешь мне об этом…

- Тогда обними меня покрепче!

Ты берешь ее за руку и с удовольствием сжимаешь холодную сталь запястья. Именно этого момента ты ждал. Ваш скоротечный роман достиг своей кульминации здесь, на пороге этой таверны. Дыра в груди Берты теперь зияет смертельной чернотой оружейного ствола. Где-то под сердцем ее клацает затвор, досылая в патронник беспощадный патрон. Еще секунда – и тот сумасшедший огонь, который тлел в ней все это время, находит выход. И обрушивается свинцовым шквалом на сгорбленные фигуры посетителей, одуревших от морфия и алкоголя.

Adios…

Кровавый туман повисает в воздухе зловещей багровой завесой. Головы кукольных проституток лопаются, словно гигантские гнойники. Дезертиры смешно падают со стульев, театрально взмахивая руками. Спекулянты упираются простреленными лбами в столы и остаются в сидячем положении. Заливистый хохот Берты оглушает всех. Он умолкает лишь когда в кабаке не остается ни одной живой души. И в наступившей тишине, ты произносишь, наконец, свои главные слова, за время всей кампании.

Эта сцена выглядит, пожалуй, излишне пафосно. В другое время ты бы и сам посмеялся над собою, и может, даже плюнул бы в пыль по своему солдатскому обыкновению, но только не теперь. Сейчас ты смешно дрожишь от возбуждения, как подросток, только что познавший первый секс. Вдыхаешь пороховой дым...

- Я люблю тебя, милая – говоришь ты.

И нежно обнимаешь свою винтовку. Свою озорную маленькую Берту…