Ональный карлег с пращой и глотаю : Данкел Швайн в застенках Гестапо (на конкурс)

16:11  18-02-2010
Свободу Данкелу Швайну!

От Данкела Швайна руки!

Дайте свободу Данкелу Швайну,

Дайте свободу, сссуки!

Немецкий рок-певец



Из коридора послышались тяжелые шаги кованых сапог по металлическому полу. Дверное окошко отворилось, вместе со светом впуская в камеру немытый запах надсмотрщика.

- Данкел-хуянкел! На выход, пидор плешивый!



Данкел Швайн поднялся с нар, подошел к двери и протянул в окошко для наручников жилистые израненные руки.



Подгоняемый тычками в спину, Данкел брел мимо камер с измученными евреями, по лестнице вверх, мимо высоких дверей со стальными табличками и стальными именами на них, по лестнице вниз и по подвалам с камерами пыток. Комната, в которую привели Данкела, не сильно отличалась от тех, где его били и калечили раньше - по центру комнаты стоял одинокий металлический стул.

- Располагайся, свинота - сказал надсмотрщик и сопроводил приглашение пинком.

- Спасибо - сказал Данкел Швайн и, доковыляв до стула, сел.



"Не совсем ведь пропащий человек" - думал Данкел, оставшись в одиночестве. - "Просто обозлен. Наверное, несчастное детство. Бог простит".



Дверь открылась и в комнату вошел Главнокомандующий в сопровождении офицера с диагональным крестом на груди. Он встал перед Данкелом и обвел его оценивающим взглядом.



- Этот кусок говна? - риторически спросил он и пренебрежительно ухмыльнулся. Потом повернулся к офицеру и продолжил - Это говно и есть тот самый Данкел Швайн, который любит всех и вся, даже надсмотрщиков, которые выбивают ему колени и выдирают зубы? Тот самый Данкел Швайн, который утверждает, что не может ненавидеть даже Меня?



Он резко развернулся и с размаху ударил Данкела в челюсть. - Слышишь меня, сука?! Чувствуешь мой ответ на твое жалкое человеколюбие? Ты думаешь, любовь - это сила? Жалкий уебанец, прочувствуй мою любовь! - широко отводя кулаки, он начал избивать Данкела. Удары приходились в лицо, грудь, уши, шею. От одного из ударов стул опрокинулся, и Главнокомандующий перешел на пинки ногами, работая с гневным, неистовым азартом.



Когда Данкел Швайн очнулся, он ощутил тупую боль в каждом члене. В голове гудело и что-то булькало. Главнокомандующий, широко улыбаясь, поправлял костюм.



- Ну что, как там по протоколу? - сказал он - Пароли, имена, явки.

- Пароли перебиты вместе с костями, mein Fuhrer! - отрапортовал офицер, приложив кисть к фуражке.

- Ах вот как - покачал головой Главнокомандующий и ласково продолжил, обращаясь к Данкелу - Ладно, хуйлан. Расскажи тогда нам что-нибудь о любви.

Весело рассмеявшись, он обернулся к офицеру, который начинал сгибаться от приступа хохота.

- О любви иииии - заливался фальцетом офицер.



"Удивительно, как часто звучит смех в камерах пыток" - подумал Данкел Швайн. Он разлепил губы и хрипло проговорил:

- Тебя мало кто любит. И многие ненавидят. Но только не я. Потому что я знаю - ты в силах сделать доброе дело, которое перечеркнет все прошлое зло. Освободи Германию. Ты ведь сам этого хочешь, ведь в душе ты добрый человек. Ты просто играешь роль негодяя, чтобы оставаться у власти. Мы все заложники системы. Но ты в силах покончить с тиранией. Сделай это, и ты сам станешь счастливей. Сделай это для всего немецкого народа. Ты ведь тоже любишь этот народ, как и я.



Главнокомандующий перестал смеяться и с шага врезал носок сапога в лицо Данкелу Швайну.

Далекий голос приказал вести заключенного обратно. Данкела взяли за ноги и потащили по коридорам и лестницам...



"Любовь к людям - юродивая благодетель. Она порождает ненависть и злобу."

Данкел Швайн отнял карандаш от мелко исписанного серого клочка бумаги. Во рту было сухо и горько. На донышке его пустого естества плескалось и изрыгало горькие пары жидкое тело раздавленных надежд. Надежд на власть без тирании, на Германию без фашизма, на человеколюбие без возмездия...



Карлика, которому Данкел передал прошлую записку, не было больше месяца, а когда он вернулся, на месте языка у него был кровоточащий обрубок. Он произнес несколько гавкающих звуков, от которых у Данкела сжало сердце. Карлик протянул Данкелу карандаш и бумажку и скрылся в снежной мгле.



Теперь Данкел мог писать карандашом, а не своей кровью, хотя ее можно было сейчас набрать из многих источников. В который раз он почувствовал холодные лапы отчаяния на обнаженном черепе, но, совладав с собой, вернул карандаш к бумаге.

"Иисусу попались не самые свирепые судьи".



Равнодушные к большой политике люди слонялись по улицам Берлина. Все тяжелые мысли растворились в вихре февральских праздников - масленица, день всех влюбленных, день защитника отечества. Пьяные и веселые лица немцев выражали беззаботную радость. Но среди людей то и дело мелькали тени уполномоченных гиен. Они хватали обывателей, сообразуясь только со своим настроением и вкусом, и, вгрызаясь острыми клыками в голени, волокли случайных жертв в темные подвалы Гестапо.