anima : Первым делом самолёты (на конкурс)

Мир вращался. Небо оказывалось то внизу, то вверху. Выполняя бочку, старший лейтенант Андрей Рябкин по прозвищу Шмель замечал появляющиеся впереди него серые полоски. Росчерки пуль, предназначавшихся для него. «Мессер» висел на хвосте. Любой другой пилот только и мечтал о том, чтобы не стать мечущейся мишенью для немецкого аса. Но только не Андрей. Для него атака в хвост была лишь поводом для выполнения невероятных фигур высшего пилотажа. Как он любил этот адреналин, щекочущий вены, эти перегрузки, сопровождаемые приливом крови к голове.… Впрочем, не только это. Весь этот коктейль ощущений вызывал такую эрекцию, что, казалось, член сам готов был начать поливать врага свинцом. Каждый вираж был сродни десятку фрикций, приближающих момент оргазма. Со стороны казалось, что его Ла -5 вовсе не истребитель, а кисть художника-импрессиониста, поймавшего вдохновение.

— Ведущий, Шмелю нужна помощь! – сообщил по рации младший лейтенант Даниил Лавров, новичок эскадрильи, только два дня назад отправленный из училища на фронт.

— Отставить, ведомый! - приказал майор Евгений Дубко, командир эскадрильи – Если кому-то и нужна помощь, так это фрицу. В лучшем случае медицинская. Ты давай шестого прикрой.

— Есть, прикрывать шестого.

Тем временем, Андрей, начал выполнять переворот Иммельмана, дабы оказаться позади противника. Самолёт начал взмывать вверх с медленным вращением, дыхание участилось. Целых ДВА ДНЯ у него не было боевых вылетов. Всё, что накопилось за это время, выплеснулось тёплой густоватой массой. Он едва сдержал стон, зная, что рация была включена. Невероятный экстаз вознёс его куда-то выше этого земного неба. Возможно туда, куда вот-вот отправится пилот Люфтваффе, которому так не повезло встретиться со Шмелём. Теперь уже Андрей в перекрестие прицела мог разглядеть свастики на хвосте «мессера».

Для Андрея стрельба была чем-то вторичным, и, нажимая на кнопку, он не ничего чувствовал. Для него это было сродни некой канцелярской обязанности, которую надо выполнить, дабы следующий раз получить то, ради чего он, собственно говоря, и летал.

Раздалась длинная очередь. Сначала от немецкого самолёта начали отлетать куски



обшивки, а затем двигатель полыхнул, и то, что когда-то было "Мессершмитом" BF 109,



начало стремительно терять высоту, унося с собой и немецкого пилота.



******************************



Это был удачный день. Вернулись все, и многие уже предвкушали процесс рисования звёздочек, отображавших количество сбитых истребителей. Один за другим самолёты заходили на посадку, после чего сразу направлялись в ангар, где их уже ждали команды механиков.



- Леоныч, у Шмеля только движок смотри. Вдруг сломался.



- Саныч, вообще-то есть чёткая инструкция. Сказано, проверять всё, значит надо. Меня не волнует, что твой Шмель, как ты сказал, "заговорённый", — жёстко ответил Леоныч.



- Да брось. Сколько летает, ни разу не видел, чтоб его даже по касательной задевало. Вон у капитана Жернова уже второй самолёт. "Мустанг" буржуйский. Месяц назад его Лашку в дуршлаг изрешетили… Но посадил как-то с горем пополам. С тех пор у него каждый раз



руки трясутся после посадки.



- Это ещё что — кряхтя произнёс Леоныч, копаясь в двигателе — Вот к нам в прошлом году на аэродром молодняк прислали. Весёлые пацаны были. Половина из первого же боя не



вернулась, а у остальных рожи бледные, перекошенные и глаза навыкат.

— Не, это не про нашего Шмеля. Он из самолёта выходит и курит как после бабы.

— Саныч, ты мне скажи, если он такой ас, так почему в старлеях до сих пор?

— А он и не стремится. Немцев даже не считает. Вот спроси у майора Дубко. Он тебе скажет, что Кожедуб и Покрышкин со Шмелём и рядом не стоят. Странный конечно парень. Молчаливый, замкнутый, зато, если бы все так летали как он, глядишь и уже бы в Берлине бормотуху разливали.

***************************

В это время Шмель проводил свой обычный послеполётный ритуал. Медленными шагами он измерял поле рядом с аэродромом и вдыхал горький аромат махорки, абсолютно не замечая двух девиц, шепчущихся на бочках за ангаром. Двух муз, из-за которых многие пилоты были разжалованы за выпендрёжные выкрутасы в небе. В те мгновения лётчики знали, что Татьяна Лопухова рассматривает их через прицел зенитной установки, а Ирина Шмицкая – через окно своего госпиталя. Они были двумя лучшими подругами и постоянно делились девичьими секретами на лавке за ангаром в моменты, которые позволяла выкроить война.

— … И вот он как к сиськам мордой прижмётся, так сразу «Выходи за меня». Танюх, по- моему тебе не интересно, — Ира взглянула туда же, куда уже которою минуту с упоением смотрела её подруга.

— А, ну всё ясно, — заключила Ира – Да ты, мать, сохнешь.

Эти слова вывели Таню из прострации.

— Я то? Не смеши, — Таня попыталась изобразить удивление.

— Ага «не смеши». У тебя на лице написано, что ты запала. И на кого?! На Шмеля! Он же вообще за бабами не ухлёстывает. Знаешь, я думаю, что он… — она прильнула к уху подруги и прошептала какое-то слово. У Татьяны округлились глаза.

— Мужело…? — удивлённо повторила она и резко остановилась, вспомнив, что за такое могли отправить в ГУЛАГ – Да ну брось. Небось кто-то дома ждёт.

— Ну, так отбей. Она там, ты здесь. У тебя все карты на руках.

— Ох, не знаю, Ир. Нехорошо это как-то.

— Нехорошо – это когда ты состаришься, и единственным счастливым воспоминанием в твоей гнилой голове будет то, как ты на него смотрела. В жизни надо добиваться своего.

— Красиво говоришь, – грустно выдохнула Таня.

— Книжки умные читала. У меня в госпитале одна есть. Тебе сам бог велел её прочитать. Жди здесь, я в госпиталь.

Ирина ушла, и у Татьяны уже не было нужды скрывать свой взгляд, полный вожделения. Как он курил… Как шагал… Татьяна была готова пристраститься к махорке, научиться летать на самолёте. И всё ради него. Время до прихода Ирины прошло незаметно.

— Вот, держи, — Ирина дала подруге книгу в потёртом переплёте с названием на непонятном языке – От матери досталось. Она ещё до революции во Франции побывала.

Татьяна с любопытством открыла случайную страницу, и вдруг резко закрыла, вперив в подругу взгляд, полный негодования и смущения:

— Ты обалдела? За это же партбилетов лишают! – а потом ещё раз взглянула туда, и поморщилась с отвращением – Фу! Срам какой!

— Не срам. То, что ты увидела, называется faire des minettes, -медленно проговорила Ирина, чеканя каждую букву – Миннет. Не видишь, что ли? Там же перевод есть.

Татьяна уже начала листать с неподдельным интересом, хотя бардовый окрас смущения ещё не сошел с её лица.

— Ох и блядуха же ты, Ирка!, — с улыбкой заявила она.

— Блядуха, — согласилась Ира – Зато хваткая.

Последовала короткая пауза. Таня листала страницы с иллюстрациями, буквально впитывая весь этот «срам» как губка, ловя каждый образ.

— Так, ну всё, подруга, чувствую, ты уже втянулась. Бери литературу с собой. И помни, на твоего Шмеля подействует безотказно. Ты только читай, а не картинки разглядывай. И смотри не засветись. Партбилет - это самое лучшее, чего могут лишить, — в последней фразе прозвучала нотка серьёзности.

********************************

Однополчанки Татьяны сразу начали замечать в её поведении странности. Вот, например, зачем ходить в деревянную будку с корявой буквой "Ж", беря с собой фонарь даже днём? Ещё и сидеть там по



полчаса. Или бубнить во время дежурства что-то про запрокинутые ноги или непонятные слова вроде "фрикций" или "флюид". Она чем-то напоминала ребёнка, пытающегося заучить стишок.

Если бы они только знали, что творится в её воображении и кто невольно застолбил в нём место на ближайший десяток лет. С каждым днём она всё яростнее грызла гранит любовной науки. Поливая немецкие самолёты свинцом, она тренировала французский поцелуй и иные премудрости языкового фехтования. А что? Подруги за спиной, уверенны, что она думает, как бы заставить фрица совершить вынужденную посадку. И у неё стало получаться даже лучше, чем раньше. Через пару дней однополчанки превратились в сотрудниц учёта сбитых самолётов. Но один самолёт, самый главный в её жизни, всё ещё оставался на недосягаемой высоте.

На фронте наступило затишье. Третий день самолёты стояли без дела, и именно это время как нельзя лучше подходило Татьяне для воплощения в жизнь накопившейся за последнее время массы похотливых фантазий. Бесстыдные образы циркулировали в её голове каждую секунду, учащая пульс, щекоча каждую клеточку. Но всё это куда-то улетучилось, когда она приблизилась к Шмелю на расстояние вытянутой руки. В голове сработал заложенный кем-то механизм сдерживания безумных порывов. В итоге весь пыл воплотился лишь в резко побагровевшее лицо. Так было в первый день. На второй ей даже удалось поговорить с ним, но натужно как-то. Она ему и про колхоз рассказала и про то, как её собака сторожевая за ногу ухватила, а он всё про самолёты, про самолёты. В нём чувствовалось какое-то напряжение. Нет, не из-за смущения, а из-за нехватки чего-то жизненно важного, необходимого как воздух. Но однажды произошёл настоящий прорыв…

*****************************

Молодая девица в военной форме стремительно вбежала в госпиталь. Со стороны можно было подумать, что это жена, узнавшая, что её суженому удалось отделаться всего лишь оторванной конечностью. На бегу, она буквально врезалась в медсестру.

— Ирка, ты не поверишь! – возбуждённо говорила Татьяна, задыхаясь – Я… Он… Пошли расскажу!

Ошарашенная Ирка ответила лишь через несколько секунд.

— Мать, ты чего это вломилась? Случилось что? – затем последовала пауза – А! Ну понятно. Шмель?

Татьяна судорожно закивала.

— Ну, давай быстрее. А то мне тут ещё уколы ставить.

Зенитчица отдышалась и начала:

— В общем, гуляем мы по лесу. Рассказываю ему про себя, а он словно где-то в облаках. Рядом самолёт пролетал, так он как услышал… Сразу шары навыкат, и даже не замечает, как меня за сись… — Ира резко прикрыла рот подруге.

— Ты потише, дурра!

— За сиську держит, — шёпотом закончила Татьяна.

— Ну а ты что?

— А я дёру дала.

Ирина укоризненно мотала головой как мать школьника, получившего двойку.

— Балбеска! Тебе на кой черт книга была дана?

— Так стыдно ведь, - опустив голову, промямлила Татьяна.

— Хм. Стыдно ей. На старости лет будет стыдно. Ты хоть поняла, что ты его как мужика пробудила? Вот услышишь рёв самолёта и к нему. Поняла? И нечего нюни распускать! Если бы наши мужики были такими слюнтяями, мы бы с тобой уже давно бы под немцами извивались, — это уже была не мать ученика, а боевой товарищ…

***************************

Татьяне не спалось. В ней боролись два человека. Один приводил слова мамы о том, что до свадьбы ни мужика не должно быть у бабы, а другой будто открывал французскую книгу перед глазами и говорил голосом Ирины: «Нехорошо – это когда ты состаришься, и единственным счастливым воспоминанием в твоей гнилой голове будет то, как ты на него смотрела. В жизни надо добиваться своего». И вот наступил момент, когда она сказала себе «Какого чёрта?» и крадучись вышла на улице. Его она увидела сразу. Шмель проверял самолёт перед завтрашним вылетом. Этого он не доверял никому. Только он собирался заглушить двигатель и пойти спать, как вдруг увидел Татьяну, целеустремлённо идущую прямо к нему.

— Андрюша, — его называла так только мать. Не успела она сказать то, что хотела, как вдруг раздался свист реактивных снарядов от «Катюш». Затишье кончилось. С испугу Татьяна прыгнула на него. Испуг сменился спокойствием. Только сейчас она поняла, что находится в одной из позиций той Иркиной книги. Двигатель всё ещё ревел, хотя и менее громко из-за свиста снарядов, яркими вспышками освещающих небо. И их. Она увидела, как его лицо переливается в свете неравномерных залпов огненных сгустков. Ощущая, как рёв двигателя не давал его pine стать мягким и безжизненным, она поняла, что другого шанса не будет. «Сейчас! Только сейчас!», — пронеслось у неё в голове и губы сами заработали по многократно отработанной схеме. Если бы она только видела, сколь шокирован он был таким поведением скромной зенитчицы, но ей было всё равно.

То, как она впоследствии повалила его на землю своими могучими руками под звук поршневого механизма, показалось ему чем-то сродни штопору. А потом последовала бочка, и Татьяна оказалась сверху. На них уже не было одежды, они вращались, пока не оказались под крылом самолёта. Андрей поддался этому новому ощущению, этой эйфории, похожей, на то, что он испытывал только в небе. Только теперь не нужно было вытворять невероятные виражи на самолёте. Эта девушка сама прекрасно знала, что делать.

В это время рядовой Филькин, стоявший часовым на вышке и ранее наблюдавший за артиллерийским фейерверком, переключил своё внимание на какие-то тени, шевелящиеся под крылом самолёта. Оттуда выглянул взъерошенный старший лейтенант Рябкин. А потом и его кулак, пригрозивший молодому парню. Филькин понимающе кивнул и снова уставился на фейерверк, но не выдержал. Не каждый день такое на войне увидишь. Сначала робко поглядывая, а потом, осознав свою безнаказанность, Филькин продолжал наблюдать за событиями, разворачивающимися уже в кабине самолёта. Для тех, кто там был, все грани исчезли. Андрей и Татьяна каждой клеточкой ощущали вибрацию двигателя. Особенно во время оргазма. И неоднократного…

Секс в кабине пилота – дело не особенно удобное. Во-первых, узковато, и Татьяна была вынуждена положить ноги ему на плечи. Благо теоретическая база позволяла делать даже круговые движения в этой позиции. Кроме того, она уже третий раз стукалась головой об стекло. Но это всё мелочи. С ней был он – самый главный сбитый пилот в её жизни. Первый и единственный мужчина, с которым можно было попробовать всё. «А почему бы и нет?» — решила она.

— Подожди, Милый, — нежно произнесла она и начала какие-то странные движение. И кто придумал это глупое название «анальное соитие»? А попробовать ей хотелась. Татьяна передвинула таз чуть ближе к его лицу, почувствовала нужное, твердое и продолговатое и… Раздалась пулемётная очередь.

-Ой!

С испугу она подпрыгнула и снова ударилась об стекло. Просто помимо члена её возлюбленного другим продолговатым и твёрдым предметом в самолёте был рычаг управления с мягкой кнопкой выстрела…

******************

На следующий день эскадрилья Шмеля сопровождала штурмовиков Ил-2. После того, как три немецких танка превратились в бронированные духовые печи с жареной человечиной внутри, появились «мессеры». Всё шло как обычно. Шмель по своей старой привычке позволил одному сесть себе на хвост, и готовился к приливу блаженного вдохновения.

Но его не было. Его рука будто застыла на рычаге, и не хотелось маневрировать. Пропало то, ради чего он летал.

— Жиров, помоги ему, — прозвенел по рации голос майора. Было уже поздно. Немецкий ас, да и какой там ас, так, салага, только что получивший крылья, выпустил очередь трассирующих пуль. У Шмеля отлетело крыло. Только сейчас фриц увидел фиолетовые крылья насекомого на только что сбитом истребителе. Он с восторгом подумал: «Я сбил самого Шмеля». И то, чем он думал, через секунду оказалось на стекле в виде красной кляксы с розоватыми пятнами. Сегодня капитан Жиров нарисует на своём «мустанге» восьмую звёздочку.

А Шмель тем временем нёсся навстречу земле.

— Прыгай! Прыгай! – кричал майор по рации. Однако самолёт Шмеля падал с такой скоростью, вращаясь вокруг своей оси, что перегрузка намертво вдавила его в сидение. И тут снова начался прилив. Невольно программа организма отреагировала на его падение. Это было сильнее, чем раньше. Его тело было готово взорваться, не приняв такую порцию блаженства. Скоро пик, скоро земля и… За три секунды до удара он кончил. Последней мыслью было: «Эх, закурить бы сейчас». И великий ас вознёсся куда-то выше этого земного неба…

А что Татьяна? Конечно, долго горевала, спрашивала себя «Ну почему именно сейчас?» Ведь столько приятных минут у них могло быть впереди. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что именно она была причиной гибели Андрея. Но вскоре стало не до этого. У неё родился мальчик, Мишкой назвала, а потом и вовсе вышла замуж за пережившего войну офицера, которому не надо было говорить, что отец ребёнка погиб на войне. Типичный случай для тех времён.



2000 год

Горели режущие глаза надписи «пристегните ремни» и «не курить». Ил – 86 готовился к взлёту. Где-то ближе к хвосту сидели пожилая женщина, увешанная орденами и молодой человек лет двадцати.

-Баб Тань, вот почему меня батя в экономический устроил? Я же в лётный хотел. У меня и дед был офицером, хоть и не лётчиком. Меня все эти графики, формулы так напрягают, — сказал молодой человек.

— Уж изволь, — ответила Татьяна – В то время все мужчины воевали. Радуйся, Вовка, что тебе не придётся.

— А зачем воевать? Можно в гражданскую авиацию пойти.

Самолёт начал взлетать. Слегка поскрипывала обшивка.

— Знаешь, вну… — она осеклась, увидев, как лицо её внука покрылось потом. Он начал часто дышать. Татьяна начала судорожно искать кнопку вызова стюардессы. Наконец, у неё получилось. Молодая девушка в синем появилась как джин их бутылки.

— Ему плохо! – крикнула Татьяна.

— Нет, бабуля, — на выдохе заговорил Вовка – Мне хорошо.

— Может вам что-нибудь принести, — вежливо улыбаясь, спросила стюардесса.

— Сигаретку бы, — ненароком вырвалось у Вовки.

— Извините, но курение на борту самолёта запрещено, — теперь улыбка стюардессы была натянутой.

Татьяна нахмурилась.

— Куришь что ли?

— А? – Вовка только пришёл в себя – Не, не, баб Тань. Это я так…

Татьяна отвернулась, и всё оставшееся время до приземления смотрела в иллюминатор, чтобы никто не видел её слёз.