— Протрешь коня соломой, овса торбу засыпешь, — голос атамана был хриплый, будто наждаком драный.
— Зроблю, пан, все зроблю, и хлопцам тож...
Опанас громыхнул по крыльцу саблей, не слушая, ворвался в душный, потом и самогоном пропахший шинок. Люди, сидящие в нем, разом стихли и уставились на прибывших. Хаим, протиравший глиняные кружки, первым подорвался от стойки:
— Ой, проходь, ясный пан, — еврей изогнулся в поклоне, — рады вас бачыты...
Опанас даже не смотрел на него — в дальнем углу заметил свояка Богдана и двинулся к нему, пиная по пути табуретки.
— Хто это с тобой? — насупился, глядя на невзрачного человечка в серой рубахе по левую руку от свояка.
— Та с моего села, Стецько, — ответил Богдан, привставая и протягивая мозолистую ладонь. — То ж он тебе гусей привозил, и мед...
— Погуляй, Стецько, — сказал атаман, — у нас разговор есть, не для чужих ушей.
Человечек мигом испарился, зато Хаим, наоборот, приблизился.
— Чего паны изволят?
— Мне как обычно, жид, и чтобы мигом, — атаман уже сел за деревянный стол, отстегнул саблю и поставил ее рядом, у окна. Вытянул ноги под столом, прикрыл тяжелые веки.
— Долгая дорога вышла? — участие в голосе Богдана было мягким, как грудь его бабы, Опанасовой сестры.
— Да, ездили на юг, за кордоны.
— Никак на татар? — теперь голос Богдана сквозил беспокойством. В степи уже с полгода царил мир. Ну, или, почти мир.
— Маловато нас, чтоб на татар, — атаман открыл глаза и окинул взглядом пустой, если не считать Богдановой кружки, стол. — Беседовать ездил, с Мехметкой Гиреем.
Судя по тому, как Богдан напрягся, это имя о многом ему сообщило.
- Мехметке не сидится спокойно, — Опанас наклонился и понизил голос. — Хочет откупных.
— Сколько?
— До хера, — полушепотом сказал Опанас. — Столько у тебя нету.
— Да у меня вообще уже ничего не осталось, — так же тихо проговорил Богдан. — Кровопийца проклятый! Когда ж на него управа найдется?
— Управа, говоришь! — злобно оскалился Опанас. — У него пять тысяч конных, а если надо, из Крыма еще тысяч тридцать выдвинется. Моргнуть не успеем.
— А с ляхами не договоримся?
Опанас Босой был не последний атаман в Сечи, знал внутренние расклады.
— Не, у ляхов самих сейчас заваруха с имперскими. Не помогут нам они.
— А москали?
— Уж лучше татарам кусок отдать, чем царю и воеводам на службу...
— Так что же делать, свояче?
— Я Мехметке Лепетайловку пообещал. И Броды.
- Ой, лихо!
— Заткнись, дурак! — злобно сказал Опанас и огляделся. Их вроде бы не слышали.
К столу подошел горбоносый Хаим с большим подносом, сгрузил кувшин узвара, бутыль самогона, глиняные тарелки, в которых сверкали влажными боками огурцы, крупно нарезанные редька и лук, домашней выпечки хлеб. Отдельно Хаим поставил солонку с крупной солью, поклонился и молча отошел.
— Мяса нажарь побольше! — гаркнул в сгорбленную спину еврея Опанас.
— Но Коломиевку нашу хоть не тронут?- прошептал Богдан.
— А тебя ебет, как я выкручиваться буду? — ответил вопросом атаман.
Богдан потупил глаза.
— Рада мне жопу разорвет, если я брошу другие села и буду только тебя сторожить.
— И шо нам делать?
— Сорок алтын, — резко бросил Опанас.- Золотых. Оттоманских.
— И нету у нас таких денег, — заныл Богдан. — За шо ж такое горе!
— Найдешь где-нибудь, — равнодушно сказал Опанас.
— И ты скажешь на Раде, что мы откупились?
— Остолоп! — не выдержал Опанас. — На Раде скажу, что донесение пришло скакать на Запад. Мол, у Хлебного татарский разъезд видели.
— И шо?
— Когда вернусь, окажется, что Лепетайловку и Броды уже разграбили, баб и детей увезли, а ты ведешь неравный бой с войском Гиреевым.
— Ой, лышенько!
— Да не ссы, — отозвался Опанас. — Татары для виду наскочат, попугают селян, а тут и мы примчимся. Получится, к Бродам не успели, завязли в бою у Коломиевки. До заката постреляемся для виду, а ночью татары отойдут. С рассвета соорудим погоню, но у них будет время до самого Перекопа с рабами отойти...
— Это Гирей придумал?
— Это я придумал, — не без самодовольства сказал атаман. — Но Коломиевку Мехмет согласился не трогать за сороковник.
— А если они через месяц снова нагрянут? — спросил Богдан. — Денег до урожая уже не останется...
— Татарам ведомо, что не останется, — устало сказал Опанас.- Они тоже об урожае знают. Подождут.
— И сколько ж такое длиться будет? — плачущим голосом произнес Богдан.
— Сколько надо, столько и будет, — сказал Опанас. Настроение у него поднялось. Разговор со свояком вышел не столь тяжелым, как он ожидал. Все-таки хорошо, когда у старост водятся деньги. Видать, работящ народ Украины. И особенно радовало, что с Мехметкой они сторговались на двадцати пяти.
— Ну шо, выпьем, свояче! — они сдвинули стаканы и пшеничный самогон мягко двинулся в путь к мужским желудкам.