Леха Ручий : Пластилин

Пластилин. Это я и есть, значит. Да, он самый, чертов пластилин. И все они лепят меня, как хотят. Превращают во всех этих пидорских зайчиков, солдатиков и прочую лабуду, и всегда найдется кто-нибудь, кто вылепит из меня какую-нибудь непристойность вроде эрегированного члена.

А мне от этого каково, значит? Да меня аж наружу выворачивает – так хреново бывает. И хочется блевать – этим сдавленным криком:»Что ж вы, блядь, делаете, скоты?» Но им все равно, понимаешь, я ж только кусок пластилина в их потных похотливых руках. Да я и привык, если уж начистоту. Пластилин.

Бесформенный. То есть я, значит. Один из всех. Корень аморфности в собственном соку. Пластилин, короче.

А с утра я, значит, выползаю из своей норы в этот вечный-назойливый-непрекращающийся дождь. Он бомбардирует район уже-разваливающихся-новостроек с остервенением американского пилота над пылающим Дрезденом. Мой атрофировавшийся позвоночник пронзает электрический спазм. Я ползу на свою любимую-ненавистную работу. Черт возьми, в какой раз я это делаю – в три тысячи пятьсот одиннадцатый? Или миллион шесть тысяч четыреста первый?

К черту. На автобусной остановке я сливаюсь с бесцветной и бесформенной массой себеподобных. Из завесы дождя выползает недовольный автобус, в зрачках фар которого ясно читается: какого хуя? Мы идем на штурм, не щадя живота своего, мы привыкли пихаться локтями.

В салоне автобуса все сразу становится понятно: никто никуда не хочет ехать. И сам автобус – ни что иное, как вместилище кристаллической злобы и химически чистой ненависти, без портящих качество примесей морали. МЫ ЭТОГО НЕ ХОТИМ! Но едем, мать твою так, едем. На эту блядскую работу. Пластилин.

Восемь часов метафизически бессмысленного времяпрепровождения – и ты вроде как свободен. Отпахал свое, и можешь катиться на все четыре стороны. Флешбэк с утренним автобусом. Пропорционально проведенному на работе времени возросшая доза ненависти. Получи свое, сука, получи свое!

И вечная метаморфоза дома. Я – порядочный и законопослушный гражданин, но все, что по эту сторону двери в мою комнату – МОЯ ТЕРРИТОРИЯ ЗАКОНА. Всю свою злобу, кипучую ненависть я выплескиваю на домашних. Тех, кто слабее. ЗАВИСИМЫХ. Мы все из этой породы – диванных деспотов. Это, на хрен, мой дом, мой, блядь, дом – и не надо лезть ко мне в башку! Принеси пивка и свали с глаз. И включи этот ебаный телевизор.

Пластилин. По вечерам я матерюсь в телевизор. Ненавижу этих пидоров (нравится мне это словечко) – политиков, святош, мудил и заправил. Хотя и регулярно за них голосую. Возможно, ходя на избирательные участки мы выбираем вовсе не силы, способные изменить наше будущее, но мишени, стрельба по которым может скрасить наше тухлое настоящее. Этих пидоров, короче. НИЛИТСАЛП.

Трансформируй меня, как хочешь, преврати меня в липкую мякоть. Я – кусок пластилина, лепи из меня уродов из своих уродливых грез. Я – кусок пластилина, ля-ля-ля. Промежуточная форма. Игрушка в чужих руках. Пластилин.

И снова они мнут меня и рвут на части. Препарируют мое эго. Кастрируют мое разжиженное естество. Ну давайте – вылепите из меня Иисуса Христа или прикончите на хер. Аминь.

Черт побери, как все это достало. Аж кишки крутит. И отвращение все растет и растет, словно аскарида в твоей утробе. Но Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО МЕНЯТЬ! Ни-че-го. Не-хо-чу. И точка. На хер перемены. Ведь может быть и хуже, много хуже, я знаю. Пидоры в телевизоре лучше тифа или нашествия марсиан. От добра добра не ищут, в конце-то концов. И принеси мне наконец этого гребаного пивка! Что там у нас на другом канале? Четвертьфинал?

Ладно, лепите меня на свой лад, раз уж вам так хочется, лепите, блядский в рот. Мои глаза, уши и язык атрофируются. Пластилин.