Шева : Я сказал - сотый! или Инструкция (основано на реальных событиях)
Григорий Матвеевич Фердыщенко был графоманом в первом поколении.
На самом деле он, конечно же, просто оставил в покое клавиатуру.
Но сами понимаете, — стило, перо, звучит намного солиднее и привлекательнее.
Упаси Бог, конечно, чтобы вы, почтеннейший читатель, не подумали о пере…как там у них, у уркаганов, говорится, — в бок, что ли? Или поставить на?
Это как — в Украину, или на Украину? Да конечно же, не нашего ума это дело.
Насколько в старые добрые времена все было проще!
Когда едешь ты в Европу — солнце светит прямо в жопу.
Когда едешь на Кавказ — солнце светит прямо в глаз.
Или.
Говорят тебе — пошел в …! Предельно понятно.
Говорят тебе — пошел на…! И ты уже в пути.
Ну да ладно, не о том речь.
Что же заставило нашего героя отвлечься от сладостного процесса написания очередного литературного шедевра?
Никогда не угадаете!
Бремя ответственности.
Которое, вообще-то, он сам на себя и возложил. Но — добровольно.
Очередное творение должно было стать его сотым крео на литературном ресурсе, где обитал Григорий Матвеевич.
Так же, как и остальные неофиты, Григорий Матвеевич считал себя ниибаца писателем. Поэтому, ясен пень, никак нельзя было на свой юбилей оказаться свиным рылом в калашном ряду. А тем паче — ударить лицом в грязь Или — метнуть бисером перед…
А, нет-нет! Прощу прощения! Последнее, — это уже из другой оперы.
Как только закинул он на ресурс свой первый, конечно же, гениальный высер, тут же метко «попал» в одноименную рубрику. Кто-то из редаков мудро ему тогда посоветовал, — сократи раза в три, — будет, по крайней мере, читабельно.
Врубился, догнал. Методом тыка понял, — объем крео должен быть две-три страницы. Не больше. Шесть, восемь тысяч знаков. Кстати, у Антон Палыча было обычно столько же. А в ранних крео Сереги, отца-основателя, и того меньше.
Говорят, — непричастны они хорошему тексту. Хотя тот же Федор Михайлович мог в одном предложении написать, — …с необыкновенной вежливостью, с совершеннейшей вежливостью, с утонченнейшей, так сказать, вежливостью…
Даже редактор компа сейчас подчеркнул. Знать, редактора тогда были…тудыть их в качель!
Но! Одной вычитки мало. Некий словесный эквилибр должен быть.
— Кунштюк! — сказал бы Петр Алексеевич. Сколько Федор Михайлович листов исписал в промежутках между припадками, — причем, надо признать, скучнейшего, маловразумительного и несвязного текста, а ведь помнят его в мире, по большому счету, — за «слезинку»!
Вот когда написал в «Братьях…», что никакая божья гармония не стоит слезы ребенка, — как остальные буковки то заиграли!
Ну, пусть не так, но что-то типа, — Огласите весь список…пжалуста! — обязательно должно быть.
Очень помогает взять какую-то хорошо известную историческую личность, — писатель, политик, историк, ученый, — похуй кто, и вывернуть ее наизнанку. Так, что и мама не узнает.
Верный прием. Вон, Виктору-то граф Алексей Николаич вкупе с мрачным парнишей Ф.М., над которым, правда, еще раньше Бориска поизгалялся, как помогли в последнем рОмане.
Хотя, как по мне, подумал Григорий Матвеевич, рОман даже на коммерческий успех не тянет.
А все почему? Потому что правильно говорил Евстигнеев, обучая мастеров сыска Шекспиру, — Надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве!
А — похуистски.
Поясню на примере.
Написал ты про нежное, трепетное, легкое, как взмах крыла бабочки, чувство первой любви. И попал, к примеру, в рубрику «Детский сад».
Во-первых, — хуйня вопрос. По сравнению с мировой революцией. Опять же: хуйня — не хуета.
Во-вторых, — значицца пережал в чуйствах. Тем самым вышел за формат парадигмы ресурса. А копательство в себе вообще не приветствуется, и чтоб тебе понятней было, — вхуй никому не уперлось.
Написал ты, как ты, — весь из себя Ромео, немного обслюнявленный от несчастной любви, а точнее — от двух бутылок водки, выпитых по этому поводу с лучшим корешом под трибунами стадиона, затем не был почему-то понят будущей тещей, к которой у вас хватило остатков мозгов припереться, — и попал в «Про здоровье».
Ну и хуйсним. Редаки тоже люди, — может твое крео читалось в неудачный момент, — когда человеку срочно здоровье надо было поправить, — а ведь твоим крео пару бутылок «Балтики» не заменишь. Никак, к сожалению.
За рубрику «Про скот» вообще обижаться нечего. Думаешь, если с четверенек поднялся и дрочить перестал, — в голове у тебя дохуя изменилось? То-то, брат.
Кто-то из редаков, вспомнилось Григорию Матвеевичу, хороший совет ему дал, — В рубрику…в нее целиться надо! Ну, а куда попадешь, — это уж как карта ляжет.
Чтобы не напороться на въедливый встречный комент собрата по разуму, — Тебе же йоблану дружески указали, что твой текст — говно!
Дальнейшая дискуссия на сей счет, — во-первых, моветон, во-вторых — обогатит тебя совершенно ненужными знаниями о твоих ближайших и далеких родственниках, предыдущем жизненном пути, фактических причинах зачатия и прочих Х-файлах твоей жизни.
Ну и, поскольку Бог любит троицу, правило седьмое, главное: упаси тебя Господь сраться с редаками.
Это — как против ветра…, — как …в колодец, — как рубить сук…, как наступить себе на яйца…Дальше можешь продолжить сам.
Ибо: не солнце от крика петуха, а наоборот. И не яйца курицу…
Хотя, знамо дело, и на старуху бывает…
Но фраза, — А судьи кто?! — табу!
Такое, что я ебу!
Непокорным делают обрезание. Путем замены твоей говорящей головы, — нет, если бы на голову профессора Доуэля, — и даже не на Шарикова!
А на Шарика!
И начинаешь весело тявкать, — Аф! Гаф! Аф-аф! Пока не снизойдет высочайшая милость и не разбанят.
Как, почти «выстрелом», в свое время написал Сергеевич, — Хулу и похвалу приемли равнодушно. И не оспаривай глупца!
Тем более, кто ты-то азм есмь?! Если даже великих доставали!
Вон, в сто двенадцатом сонете сам сэр Уильям сорвался, -…клеймо суда толпы презренной! Что мне ее хваленья и хулы?
А ты, с ником «Голубой вагон» или «Идиотъ» ноешь… Скромнее надо быть, скромнее…Как говорил Михалыч.
— Так что, — думай, Ананий, думай! — всплыла вдруг в голове Григория Матвеевича фраза ахтунгового тенора из «Воздушного извозчика».
И так же, как в фильме, он хлопнул себя по лбу, — Придумал!
Отхлебнул глоток уже остывшего кофе, поморщившись от излишней концентрации коньяка, но затем решительно придвинул стул ближе к монитору.
И его пальцы забегали по клавишам:
«Необремененный шевелюрой мужчина возраста «кому за тридцать» ничем не привлекательной наружности, но с некоей хитринкой во взгляде и прищуром Ильича отложил перо в сторону.
Григорий Котовский, в девичестве — Распутин, он же — Мелехов, он же — Запула с погонялом «Нас — рать» был графоманом в первом поколении.
На самом деле он, конечно же, просто оставил в покое клавиатуру.
Но сами понимаете, — стило, перо, звучит намного солиднее и привлекательнее.
Упаси Бог, конечно, чтобы вы, почтеннейший читатель, не подумали о пере в бок…