Alexyi : в боль исповеди черной на последних рубежах (с) Нерон
— Вот те раз, и без будильника в такой день не проспал, — подумал он и с наслаждением потянулся, от чего позвонки его музыкально хрустнули, подтверждая неизбежность течения времени, несмотря на утренние пробежки, маломальскую работу с железом и секретаршей Наташей.
Судьба дарует нам шанс проснуться не просто так.
Сколько раз Афанасий Петрович размышлял по этому поводу, едва открывая глаза, но всегда приходил в итоге к не очень утешительному выводу, а именно, что дар сей, предназначен либо для опорожнения естественных надобностей, либо для того, чтобы не проспать на работу.
Ну, уж никак не затем, чтобы закутаться в простыню, наподобие римской тоги и прочесть желательно на латыни что-нибудь, к примеру, из Мецената:
«Если пуще я собственного брюха
Не люблю тебя, друг Гораций – пусть я
Окажусь худощавее, чем Нинний»
Но это было бы уже перебором, и хотя жена его 28-ти летняя Маша не чуждалась римской поэзии, подобные декламации навряд ли могли обещать «Горацию» что-нибудь, кроме подгорелой яичницы и недоброго взгляда прекрасных зеленых глаз супружницы, недвусмысленно намекающих на то, что так любимого Афанасием Петровичем утреннего секса на кухне в стиле — «загнув супружницу на стол и вставив больно ей в анал до не наигранного стона я бы и сутки не кончал» — не будет. А Афанасий Петрович очень любил именно так начинать свой рабочий день. Впрочем, сегодня был выходной и его день рождения.
Это не означало, что делать было ничего не нужно, ведь современный бизнес, прекрасно адаптированный на русской земле требовал активности и в субботу. Наскоро просмотрев почту, и к своему удовольствию не найдя там ничего серьезного «для сиюминутного принятия решений и переговоров», он фальшиво напевая «Утро красит нежным светом стены древнего кремля», отправился отправлять естественные потребности.
А ведь 34 – не шутка. В тридцать четыре человек может двигаться в любом направлении – это основное преимущество данного возраста, а уж, какое он выберет – вторично. Хотя именно оно и даст результат. А результат – это не химера и не услада – это реальная составляющая каждодневного бытия, которое может быть как господином, так и рабой.
Вот сейчас Маша поздравит, дети, потом коллеги прозвонят по нескольку раз, конечно, Воропаев в гости напросится обязательно, хотя всем хорошо известно, что Афанасий Петрович гостей любит, компании обожает, при чем самые разные, но свой день рожденья предпочитал, по традиции, проводить исключительно в семейном кругу – жены – Маши, (доктора филологии и домашней хозяйки), сына Володи, который уже заканчивал, балбес, восьмой класс и увлекался почему-то вместо тенниса боксом, и дочки Анастасии, которая только в этом году пошла в первый класс, но уже понимала многое из того, что происходило в семействе.
Все официальные поздравления – к черту – на понедельник. А сейчас наслаждаемся. Миром семейного очага, уютом, и просто жизнью, решительно поставил точку Афанасий Петрович. Да и на природу надобно непременно. Лишний раз воздухом подышать – это шанс!
Настроение было чудесное и птицы под окном только его подтверждали.
Был он заместителем финансового директора (чуть менее полу года назначен, не сколько за деловые качества, сколько за старание, предсказуемость и лояльность, лояльность, — не к кому-то конкретно, а к чему-то, что может в любой момент предъявить права, не спросив на то какого-либо согласия, и совершенно не давая времени поразмыслить), получал не большие деньги (разумеется, по московским меркам, и без наличия кредитов) и на какие-то сверх модные и дорогие подарки он не рассчитывал. Да и не в подарках дело – внимание и любовь, традиции, уважение – вот, что главное для именинника в этот день.
Парфюмерия от «СanaliMen», выдержанные сорочки и галстуки от «POGGINO» и открытки, с многочисленными теплыми поздравлениями, не без грамматических ошибок и забавных рисунков от отпрысков.
— Ну, ну, ну — вставай, вставай – залежался, пижаму то хоть менял? Ладно
— Три- четыре – ПОЗДРАВЛЯЕМ! — выкрикнули вошедшие, от чего кошка Дарья забилась под стол.
Затем Афанасий Петрович умылся, оделся, надел парадный костюм и стал принимать поздравления от сослуживцев, телефон на какое-то время раскалился, а потом постепенно затух. Все-таки заместитель финансового директора в том бизнесе, где трудился Афанасий Петрович – это не такая уж большая фигура. Тем более учитывая его общий небольшой стаж на этой должности.
Потом сели за стол, пили чай и шампанское с тортом, шутили, смеялись, а Афанасий Петрович даже пытался начать разговоры о Воропаеве, который уже трижды звонил, но был остановлен Машей, и семья дружно уселась смотреть телевизор. Показывали Олимпийские игры.
— Почему Олимпийские игры, неожиданно подумал Афанасий Петрович, — ведь они уже кончились, и весьма плачевно. Быть может это повтор? Но зачем?
Все это постепенно выводило его из равновесия, и чем глупее казалось ему его волнение, тем больше он нервничал, и елозил на стуле.
— За именинника! – раздался очередной тост, и Афанасий Петрович с каким-то ожесточением осушил свой бокал.
- Машенька, будь добра, переключи, пожалуйста, канал, а я пойду в гараж, скоро на природу пора. «Глотнуть по самые, по гланды, а может быть и дальше поток нас унесет», закончил Афанасий Петрович, лукаво посмотрев на жену, от чего та довольно мило покраснела и опустила свои глаза с длинными ресницами, делая вид, что разглядывает недоеденный кусок торта.
Афанасий Петрович спустился на лифте на нулевой этаж в гаражное отделение, поздоровался с охранником и уже через десять минут выехал на своей HondeAccordи набрал трубку мобильного телефона Маши.
— Я уже готов, детка, — хрипловато проговорил он, — а ты?
— Десять минут на сборы и я с солидарна с твоей готовностью до каждого твоего каприза, проворковала она.
По Рижскому шоссе они добрались практически за пятьдесят минут, что было несказанной удачей, и наскоро распаковав привезенные сумки, занялись обустройством. Афанасий Петрович все внимание сосредоточил на русской бане, а Машенька на закусках и шашлыках (шашлык, вопреки расхожему мнению, что это чисто мужское занятие, она готовила бесподобно)
Дети резвились на дачном участке, младшая играла с мячом, а вот Володя сразу же сбежал на соседний участок к своей подружке Ленке, с которой они подружились совсем недавно, ибо семья Афанасия Петровича появилась тут после его назначения, где-то полгода назад. Ленка же была дочкой средней руки банкира, также заканчивала восьмой, и помимо секса, во всех его проявлениях, почему то очень интересовалась Нероном. Книги о Нероне могли посоперничать у нее с глянцевыми журналами, а кроме того, на ее столике стояло пару бюстов этого замечательного римского императора. Родители не могли нарадоваться на такое ее увлечение и готовили ее на истфак в МГУ
Наконец баня была готова, шашлык также не заставил себя ожидать, слишком, долго, и, накормив младшую, немного, поискав Володю, супруги отправились в баню.
Натоплено было профессионально, то есть, так как и положено в русской бане. Сильный жар был на верхнем полоке, ну а ниже была вполне терпимая температура, причем чан с холодной колодезной водой, ведро с вениками и огромное ведро с квасом вполне могли компенсировать нарастающий поддающим жар. Прежде Афанасий Петрович разложил Машеньку на полоке и хорошенько ее выпорол, до вздувшихся крест-накрест полос. Маша любила садо, в разумных его пределах.
Оказавшись в помывочной, они предались сексу. Анальные стоны супруги, казалось, что разносились по всем участкам, Машенька любила после жестокого анала хороший минет, и только член ее мужа покинул ее, как она стремительно завладев им, буквально запихнула его себе на всю длину, причмокивая и активно работая головой, буквально насаживая себя на него, изредка вынимая чтобы сплюнуть и отдышаться. Да, от классического минета это отличалось и даже очень. Она стояла на коленях, и рука ее нещадно теребила клитор, и он и она были готовы к обоюдному оргазму все ближе и ближе, жар только предавал этому неземному действу особенную пикантность, и так как с обоих тек пот, а пот любви – это, пожалуй, что лучший возбуждающий парфюм в мире. Наконец они кончили, причем, действительно, одновременно, издав нечеловеческие стоны и повалившись на пол, продолжая облизывать друг друга вибрирующими разовыми языками.
— Тебе лекарнуть по полной, малышка? – спросил Афанасий Петрович, — на что супруга утвердительно мотнула головой со слипшимися, но не ставшими от этого менее привлекательными темно-русыми волосами.
— А потом ты мне вылежишь глубоко?
— Конечно, любимый, ты сегодня затрахаешь меня до смерти, ты разорвешь меня, как последнюю шлюху, которая лишь кусок дешевого мяса, и отправилась в поисках нескольких сотен долларов, а получила ад в плоти.
Маша хрипло засмеялась и ущипнула себя за стоячий сосок.
Неожиданно их занятие прервалось истерическим детским криком, сильным запахом жженого сена и дерева, а затем раздался щелчок, и дверь в баню оказалась закрыта на увесистую задвижку. То, что кричала их младшая дочь – сомнений не было, причем кричала она даже и не от боли, а от смертельного ужаса. Супруги вскочили и подбежали к окну. Единственное окно было закрыто на железные ставни с наружи, а в баню стал проникать сначала дым, а потом и языки пламени. Было совершенно понятно, что находящейся в бане воды не хватит, чтобы потушить пожар, который был тщательно спланирован и подготовлен заранее. Сломать увесистую дверь было невозможно, железные ставни также, оставалась лишь смутная надежда, что они погибнут не от огня, а ранее задохнувшись от дыма, что все же менее мучительно, если здесь уместно это сравнение.
Ну и здесь их ждало разочарование, баня была обложена со всех сторон сухим сеном, включая и крышу, и сухими же дровами, политыми спиртом — огонь буквально врывался в нее, не оставляя шансов от него скрыться. Супругам суждено было сгореть заживо.
А в это время на поляне, напротив пылающей, бани лежала их дочь Анастасия, с перерезанным горлом и вырезанным, достаточно умело, сердцем. А чуть поодаль на возвышении из бревен стояли ее старший брат Володя и его подруга Елена. Рядом стояла древняя чаша, вероятно из коллекции дочери банкира, который увлекался периодом Птолемея, сразу после раздела империи Александра Великого. Они откусывали поочередно от еще трепещущего куска теплой плоти, отпивали из бокала горячей крови и поочередно же декламировали «Плач Нерона»:
Я, Луций Домиций Агенобарб,
рожденный в Анции,
точно с восходом солнца,
лишенный нежности,
приученный ко лжи,
умалишенному капризу соучастный,
двуличный и сиюминутный,
натура чувственной души,
блаженству верный
гурман красы
и страха пленник,
мистических обрядов спутник,
проливаю воду с солью
в боль
исповеди черной
на последних рубежах
дыханья ветреного.
И пусть зовут меня
распутник,
но все-таки, какой
артист великий погибает!
Чертами Аполлона, Марса
Юпитера и Митры
жрецы мои
ласкают мой престол,
и Феба страсть святая
чтит мой двор.
Ведь я,
я новый стиль,
триумф плебейской рати,
я созидающий и разрушающий
огонь
агонии,
я добрый гений!
Я
четырнадцать лет у руля
империи,
вскормленной молоком волчицы.
Темный принц
из рода Юлиев-Клавдиев,
последний цезарь династии.
Имя мое
транскрипцией
шестьсот шестьдесят шесть,
апокалипсическая
икона-антихрист.
Холодный ученик Сенеки,
сила,
вектор,
блеск
стоического наслажденья.
Непризнанный актер, поэт.
Достойный приемник Калигулы
Что скажешь, Тацит?
Что скажешь, Светоний?
Я знаю,
распять, единогласно!
Убийца Британника и Агриппины
должен гореть
адским пламенем
прогнившего чернозема.
И он горит,
мой дух неспокойный,
неистовством и безумством
в истории
римского Возрожденья.
Я первый враг
сенаторской ложи,
эстет, покровитель свободных искусств.
И Рим полыхает вихрем
в моих руках,
и дрожью
по коже
кровавый след,
приговоренного к самоубийству.
Да будет Вакх
свидетель мне
в трагедии великой
моего рожденья.
Командир, и его отряд застыли пред этой картиной, словно завороженные увиденным. Команды открыть огонь не последовало.
Впоследствии, давая объяснения в прокуратуре, почему не было команды открыт огонь, хотя ситуация была очевидной, — капитан только плакал. Никакая работа с психологом результата не принесла, и прошедший две чеченские компании боевой офицер был уволен из рядов вооруженных сил, с формулировкой «служебное несоответствие».
Он потом устроился охранником в соседний коттедж, частенько эту историйку рассказывал, но только после не менее чем двух бутылок местного самогона. Потому как здоровый был он комплекции, и меньшее его не брало.