Илья Волгов : `Автобус

Шагаю я однажды Вперёд по невкусной грязно-снежной каше. Весна выходила нынче неугодная и капризная. Тяжело длятся роды её. Воды льются напрасно, ботинки только мокнут да плевки в лицо с крыш летят, и всё. Ничего приятного. Воздух как будто чистый даже, а равно — что не щурься, не разглядеть очертаний домов и машин. Вернее, разглядеть-то можно, но с уверенность не скажешь: «Вот тут кончился дом и началось небо». Тягучие все, медленные и беззвучные – как миску киселя пролили.

Иду я, вспоминаю, как летом мы с отцом ездили на Белое Озеро, к воде. Квас брали, мяч, и ещё карты игральные, с валетами и дамами. Накупаешься до синих губ, выходишь на солнце, ляжешь на покрывало, в полотенце закутавшись, и сохнешь. Отец курит, и сдаёт партию в «дурака». Играли мы на горсти песка, по пляжу рассыпанного. Поддавался отец часто, уже тогда зная меня проигравшего – в одну секунду обиженно погрустневшего. Я выигрывал, радостно засыпая ободранные коленки песком, и снова шёл в воду. Плавать тогда я так и не научился. Возил нас от дома и до Озера автобус ЛиАЗ-677. Нравился мне старичок своими тяжкими перевалами на дороге. Иногда чудилось, будто слышу я даже ворчание машины и кашель. А ещё в нём всегда по-особенному пахло добром и залежавшейся пыльной кожей…

Хриплое «бу-бу-бу» прервало воспоминания. Это был первый звук, который я услышал за сегодня. Я посмотрел через плечо, узнав в потёртых очертаниях своего друга. Тарахтел, двигаясь в мою сторону, ЛиАЗик. В одном из окон что-то светится и блестит – не видать особо через толщу рябого воздуха.

Дальше иду, не трогает меня никто. Устал шагать, густо кругом. Автобус поравнялся со мной и остановился, дряхлый, покусанный коррозией и временем весь. Двери шумно стукнули, открывшись. Думаю: куда иду хоть? Вперёд иду. Вон, там не видно ничего, кругом тоже, снег ещё пошёл, заметёт меня минуты через две. Автобус вроде едет, даже по пути. Дай, думаю, сяду, поеду хоть, теплее, может.

Водителя за рулём не нашлось. Зачем он ЛиАзу? Я никогда не видел ЛиАЗ с водителем за рулём. Поднялся в салон. Пахнуло кожей. Внутри у окна сидит девочка, и улыбается своему, должно быть, отражению. Ну, или ещё чему своему, что там в окне… не смотрит на меня. Автобус откашлялся, и поехал вперёд. Внутри нет никого больше. Сел я перед девочкой.

Вообще в окне теперь нет ничего, кроме снега полосок, мимо пролетающих, шлейф оставляющих и в месиве воздушном, и на сетчатке тоже.

Едем.

Скучно в окне, а сзади, едем, дышит. Краем глаза вроде отсвет ловлю. Оборачиваюсь, и не понимаю. Вижу или не вижу? В девчушкином-то окне поле зеленит, одуванчики, лето. Хотя, с очертаниями и тут проблема есть – убегают из-под взгляда черты полей-кустов, флоры всяческой. Смотрю в своё окно: снега, сырость, серость, скупость на виды – сплошные «с». Уснул, думаю, под мерное тарахтенье ЛиАЗика. Щипаю себя за мочку ушную, дабы проснуться. Не помогает. В моём окне – чёрт те пойми что зимнее-весеннее, в соседнем – зелень. Пойду, скажем, пересяду. Поинтересуюсь, почему так.

Подсаживаюсь, в окошко смотрю через неё, через девочку.

- Смотри, почему лето тут, а везде – весна тяжко проходит?

Повернулась и взяла меня за руку.

Красивая.

- Где это тяжко?

- Ну…

Хотел я указать на остальные окна, так и не смог ответить ничего. В остальных теперь тоже были поля и одуванчики, как в комиксе нарисованные ярко.

- Ух ты! А как зовут тебя?

- Вероника.

- Как Кастро? – я ненавижу ощущение конфуза после одной из своих идиотских шуток.

Однако она засмеялась, позволив своим смехом пролиться дождю в Марракеше.

- Сам ты Кастра! А ещё Кастро – это Фидель, был такой. Когда-то, – и целует свою руку, в которой мою держит.

Так и ехали мы, по окнам глазея. Долго ехали, переглядываясь и улыбаясь. Между нашими ладонями потрескивало и теплело. Вкусно пахло от Вероники, мягкое приятное ощущение в моём животе накручивая. И волосы тоже нравились. Редкое спокойствие царило внутри и снаружи.

Точно за одной из улыбок она сказала:

- Ты доехал!

ЛиАЗ остановился, проворчав. Я посмотрел, куда получилось – и правда, приехал. Вот он я, куда и шёл, и куда мы ехали – Вперёд. Зелёный такой, правильный Вперёд.

- Я доехал, Вероника. Пока?

- Давай, пока.

Двери снова стукнули, открываясь.

Мы улыбнулись ещё каждый по разу, и отпустили руки.

На выходе, она:

— Было приятно!

— А мне-то!

Автобус тронулся, и я побежал за ним по траве, маша спутнице. Она смеялась. Старичок, как назло, поймал хорошую скорость, и вскоре я перестал поспевать за ним. Примятая колёсами автобуса трава сразу же поднималась, как живая. Я казался себе счастливым, им и был, задумчиво улыбаясь вслед ЛиАЗу.

Я отдышался, и вспомнил, что мне надо на самом-то деле дальше! Вероникин автобус уже уехал, и мне пришлось идти ногами Вперёд. Даже взгрустнул немного.

Пахло вишнёвым вином. От чего исходил сладковатый аромат, я так и не понял.

Я двинулся Вперёд, но с каждым шагом этот запах становился слабее. Когда я прошёл дорогу вишнёвого вина, запах… за…

Иду я как-то раз… нет, шагаю я однажды…

*

Проснулся я нехотя. Кто же хочет просыпаться, красоту такую прекращать? Рёбра все отлежал… в окне серо капает, оранжевые дворники стараются лопатами, шумят по асфальту.

Я воткнул наушник лежащего рядом плеера с диктофоном и послушал со своих слов, прямой трансляцией, что же происходило во сне.

Очень, очень интересно. Редко снятся сны, но если они сняться – значит, это кому-нибудь нужно?

Проснувшись одновременно со мной, пришла Терпсихора, и, пока она танцевала, я переписал свои слова на бумагу.

Потом попросил Нимчека помочь изобразить кадр сна, и всё вместе вышло так.



.

А если правда как раз в том, что сон – это и есть настоящая жизнь, а всё, что с этой стороны – этого нет?

Иногда очень не достаёт сил поверить в это. А хочется.

Вроде и не думаю засыпать ещё, так, лежу… а с той стороны уже потягивает вишнёвым вином.

И… знаешь! Ну, конечно!