Шева : Неизвестный Штирлиц
Это был совсем не тот Штирлиц, который два часа назад гордо нес свой чеканный профиль по коридору рейхсканцелярии, попав в число избранных, приглашенных к фюреру на закрытое совещание.
На вопрос о теме совещания приемная сухо ответила, — Узнаете на месте!
Даже всезнающий лис Мюллер на его телефонный звонок отреагировал без энтузиазма, — Дружище Штирлиц, ей-богу, сам не знаю. Вроде-бы, — вроде-бы, получен какой-то ошеломляющий результат в рамках программы «Оружие возмездия». Сам в неведении и нетерпении, — что услышим от верховного?
…Исаев возвращался с совещания в шоке. До рождения слогана «Звезда в шоке» оставалось еще лет шестьдесят, но это, можно сказать, был именно этот случай.
Куда делись бравая выправка, невозмутимый умный холодный взгляд кадрового разведчика?
Неуверенной походкой напрочь сраженного страшной вестью человека шел по гулким коридорам рейхсканцелярии легендарный резидент советской разведки Максим Исаев.
Мечта сновидений всех женщин детородного возраста русских селений и исчадье Лубянки для обитателей главного фашистского логова.
Только для тех, конечно, кто догадывался, почему и чьи же таки пальчики были на чемодане радистки Кэт.
— Вот уж точно, — не думай о секундах свысока! — с грустью вспомнил он то, о чем взахлеб своим лающим голосом только что рассказал им фюрер.
В рамках суперзасекреченной программы по разработке чудо-оружия возмездия в песках Пенемюнде не только разрабатывали реактивные снаряды и самолеты, изучали гипнотические методы воздействия для создания идеальных солдат, но и, как оказалось, с привлечением мудрецов Шамбаллы пытались осуществить попытки телепортации во времени.
И — получилось!
Буквально вчера вернулся первый посланец из далекого будущего.
Минимальный временной лаг передвижения во времени был двадцать лет. Из-за того, что на фоне вечности, в которой пребывали почтенные тибетские старцы, год — это вообще ничто.
Гауптман Зильберт, тщательно подобранный эскулапами и гестапо идеальный образец чистокровного арийца с великолепной родословной, выпученными белесыми глазами и челкой а-ля Сам, был заброшен в сердце врага, — Москву.
В голове Исаева наперегонки побежали отрывки из экзальтированного доклада Зильберта.
…Шестьдесят пятый. Памятная медаль — «Двадцать лет Победы». Отмечают победу ежегодно. Главный девиз, — Никто не забыт, ничто не забыто. На нас — клеймо побежденных. Мрачновато.
…Восемьдесят пятый. Памятная медаль — «Сорок лет Победы». В стране — разброд и шатание. СССР разрушается как глиняный колосс. Германия, экселленц, уже поднялась так, что, используя русскую поговорку, — мало не покажется. Светлеет.
…Две тысячи пятый. Памятная медаль — «Шестьдесят лет Победы». Кстати, по случаю на Арбате приобрел две, — вам и себе. Полная и бесповоротная победа, мой фюрер! Наша!
СССР — нет! Распался! Компартии — нет! Вернее, есть, но влачит жалкое существование и только ленивый ее не пинает. В России — капитализм! Да такой, что нам и не снилось. Российские миллиардеры — в первой сотке. В стране и на экранах кинотеатров и телевизоров, — это как-бы мини домашний кинотеатр, — сплошной канкан и разврат. DasistFantastish, meinFurer!
В Москве, вы можете представить, экселленц, — в Москве! с аншлагом проходит выступление мужского тевтонского хора из Rammstein‘а. Кто бы мог подумать?! Вы же знаете, фюрер, этот заштатный городишко! Что тогда говорить о берлинских коллективах?!
Да, чуть было не забыл, главный враг России их нынешний союзник,.- Штаты.
— А мы?! — пересохшим от волнения голосом спросил фюрер.
— А мы, — гауптман улыбнулся, — лучший друг России и самая богатая страна в Европе.
— Но как же…как же, — с горечью подумал Исаев, — Сначала думай о Родине, ну, а потом, — о себе?
Выйдя на крыльцо рейхсканцелярии, расстроенный Исаев остановился. Поправил щегольски накинутую на плечи шинель штандартенфюрера гестапо. Перед тем, как подойти к своему авто, дрожащими пальцами достал из пачки сигарету. Затянулся.
Апрель сорок пятого для Европы выдался холодным.
Вдали громыхало. Где-то на окраине Берлина небо перечеркивали сполохи зарниц.
— Канонада! — подумал Исаев, — Наши приближаются!
Но того теплого чувства, которое раньше возникало при воспоминании о Родине, о своих товарищах по оружию, и заставляло, беззвучно шевеля губами, как говорится «про себя», шептать родные слова песни-директивы «Не думай о секундах свысока…», почему-то не было.
— Это ж как постараться надо было, чтобы ТАК все просрать! — с горечью подумал он.
— А как же, — …и партия — наш рулевой, и юный Октябрь впереди…революционный держите шаг…все выше, и выше, и выше-е-е-е?!
Штирлиц едва крепко не выругался, но сдержался. Понимая, что на ступеньках рейхсканцелярии это было бы не политкорректно.
Штирлиц еще не знал, что лет через сорок один человек в России скажет таки фразу, которая потом на многие годы станет девизом для страны, — Эх! Хотели как лучше, а получилось, — как всегда!
Он отбросил недокуренную сигарету и подошел к своему Хорьху.
С тех пор, когда Исаев заметил по утрам тремор пальцев, — или от предчувствия скорой победы, а может, — отчего-то другого, он сам за руль не садился.
Его возил молодой безусый парнишка из гитлерюгенда. Тем более, что в их кругах, — аппаратчиков высшего уровня, это очень даже приветствовалось.
— Хорст! — бросил ему Штирлиц с заднего сиденья, — помнишь, ты пару раз подвозил меня к заведению фрау Дитрих на Курфюрстендам, — закрытое заведение для особо важных партайгеноссе?
— «Слеза комсомолки»? — весело ответил юнец.
— Ты смотри, еще недавно, небось, бойскаутом в шортах бегал, а туда же! — недовольно подумал про себя Исаев. — Да! — ответил он, — давай, мой киндерсюрприз туда! Устал я что-то! Расслабиться надо.
Перед ним вдруг всплыло лицо жены.
Каким при последней встрече, организованной московским руководством в полуподвальном баре на Унтер ден Линден, оно ему запомнилось.
Напыщенным, постным, тоскливым. Да и весь ее внешний вид с этим уродливым фасоном платья с воротником стоечкой, каких в Европе давно уже не носят, оставлял желать лучшего и отдавал местечковостью. Прямо ходячая реклама — «секса в СССР — нет!».
А имечко же ей дали по легенде для поездки в Германию! Люсьен! Nocomment! — как говорят янки.
Будто чувствуя настрой шефа, Хорст включил радио.
Нашел музыку и тут же в такт громкой тевтонской мелодии, смахивающей на марш, задергал худой шеей.
— Выключи к черту свой Rammstein! — одернул его Штирлиц, — Ты же знаешь, что я люблю!
Через мгновение в салоне авто зазвучала мелодия Таривердиева, написанная под тот тягостный для Исаева «любовный» эпизод. Честно говоря, порядком набившая оскомину, но — положение обязывало.
— Что-то расчувствовался я! — подумал Исаев. — Возьму, пожалуй, двоих! А может, если пороху хватит, и троих! Но — наших! Только наших! В крайнем случае — украинок. Из таких мелочей и складывается победа! У каждой — на одного немца меньше будет. Чем черт не шутит, — вдруг девчонкам потом зачтется? Опять же, оставлю визитки, скажут, — кастинг проходили. На радистку Кэт, ептыть!
— А как же …? — ехидно осведомился внутренний голос.
Изощренный в хитросплетениях мозг кадрового разведчика услужливо подсказал Штирлицу, — Да ебать ту Люсю!