Деметрий Левин : Про Андрея и ласточек (Часть 1)

На заре его полового созревания, когда чувство стояка было ему еще не ведомо, а жажда вкусить девичьей красы жила в нем безсознательно (семенем только набиравшим сил прорасти), по весне пара ласточек свила гнездо аккурат над дверью в сени дома его родителей. Вскоре у пернатых появилось потомство и всякий идущий по двору в дом или из него неизменно становился жертвой родительского инстинкта, требующего пожертвовать, но защитить. Эти синеватые с ораньжевым брюшком небесные жители, пикирующе по очереди, набрасывались на любого, отворачивая от головы в последний момент, чем в особенности пугали его мать и бабушку. Он любил наблюдать за идущим, это его забавляло, а в глубине души восхищала отвага крылатых.

Отвратное настроение ко всему поселилось в нем давно. Оно тщательно взращивалось уже который год, сначала двумя выкидашами у жены и ее привычкой поебаться на стороне, друзьями, просящими "в вечный" долг" ("А хуле, обязан раз денег как говна"), любовницей, меняющей подарки на минет, кучей соседских деток-даунов, зачатых в пьном угаре. Оно то угасало то просыпалось и заполняло его всего до мелкой дрожи ладоней и смотрело на окружающих через его зрачки омерзительностью и презрением. Теперь все чаще и неизменно к выходным, когда моячили впереди два пустых дня в пустом доме после выброса жены с напутственным: "Пиздуй к маме и несмей от туда возвращаться!"

В очередной раз воскресный день заканчивался для Андрея железнодорожным вокзалом областного центра. Отвратность все выходные, обильно заглушаемая алкоголем, клубным прессом децибелл, и ласками второкурсниц медицинского университета, давала о себе знать вновь, усиливаемая подступающей головной болью. Подойдя к кассе и окинув взором скудное собрание очереди у нее, он остановился, и тупо уставившись в кошелек, равнодушно констатировал, что Надя и Настя высосали из него не только все детородные соки, но и почти все финансы. Впрочем, полтинника и пары десяток хватало на билет электрички, однако надо было еще прикупить сигарет. «Что же, довольствоваться "Золотой Явой" для меня не привыкать»,- заключил Андрей, и от чего-то начал упорно пытаться вспоминать кто все же из девиц Надя, а кто Настя. Обрывки минувших выходных стали мутными картинками роиться в голове, не оставляя ни какого приятного послевкусия и тем более не вызывая эмоции. Вот только мелкий прышик на левой бленднобелой и упругой ягодице, кажется Нади, четко всплывал в сознании с тем же брызгливым чувством, что он вызвал при виде его впервые и из-за которого у него совсем опала охота трахать ее раком. «Да и хрен с ними»,- подумал он и, взяв билет, направился наружу к ближайшему ларьку. Резко вдруг запульсировало в затылке, он ощутил каждую свою артерию в нем, и ноющая боль растеклась по мозгу. Окружающее стало расплываться и пошло темными пятнами. "Чо за хрень ", — он прислонился к колонне у входа, машинально шаря по карманам в поисках сигарет. Минута ожидания и порыв боли ослаб, оставаясь гулом и еще поддавливая мозг. "Надо бы еще поссать. Денег, блядь, не хватит. В этих привокзальных клозетах совсем охуели брать по 14 руб. с носа за нужду. Ну, так всех их тогда в пизду, и обоссу какой-нибудь угол их гребонного вокзала", — и с этой мыслью он, вынул из кармана, смятую и спасительную для здания вокзала, сотню.

Докурив горькую Яву, Андрей направился в зал ожидания, где обнаружил "муравейник пиздоглазых", оккупировавших добрую половину его и перегородивших баулами все проходы, оставив лишь узкие места для прохода, в которых сами же и шныряли беспрерывно. Преодолевая "китайскую стену", он специально сильнее чем необхобимо, чтобы протиснуться, пиханул одного и тот припал на баул, а остальные переглянувшись, что-то, как показалось Андрею, неодобрительно защебетали на своем птичьем языке, но в пол голоса. Он вяло зло ухмыльнулся в ответ, на большее было "по хуй". Наконец Андрей опустил свою "тощую задницу" на железную скамейку, и вытянув ноги, тут же ощутил, как они заныли от усталости. Его потянуло в сон. Поддавшись искушению он закрыл глаза, однако расслабляющая дремота не сложилась. До его слуха донеслись нотки знакомого голоса. В такие моменты и хороших приятелей не хочется видеть, а этот субъект вызывал у него всегда одно труднопреодолимое желание – ебнуть его в челюсть. Но десять лет совместной учебы, еще более длительное соседство до сих пор оберегали Славу Зверева по прозвищу Харчек от этого не приятного события. Иногда Анрею при встрече с ним приходила мысль о какой-то неведомой неизлечимой болезни поразившей Харчка, поскольку количество выделяемой им слюны превосходило все мыслемые нормы: "Если об этом вообще, блядь, можно мыслить". Эта ехидная идея каждый раз возникала еще и от того, что Славик имел дурацкую привычку в разговоре сунуть свою рожу по ближе к лицу жертвы, естественно стараясь прихватить собеседника еще и за какую-нибудь часть одежы. Говорил же он быстро, не внятно и сбивчиво, бросая одну тему и тут же увлекаясь другой не менее "ебанутой", и естественно не прерывно брызжа слюной и сплевывая. Вообщем в юнности Славик много чего прочел о себе на заборах, авторство некоторых посылов принадлежало и Андрею в частности. Несколько из этих заметок сохранились до сих пор, по истерлись правда, но смысл еще ясен. "Надо будет перед прибытием по раньше съебаться отсюда, чтоб этот Хуй не заметил",- решил Андрей.



Осунувшись и докуривая вторую Яву подряд, он стоял в дальней части пирона, где останавливаются последние вагоны.



— О-о, с-сздаров! — раздалось радосто так сзади. "Ебанько!!!",- мелькнуло в его голове. Андрей обернулся, а Славик уже тянул привествено руку. Едва пожав ее, он на опережение сухо сказал:



— Слушай Славик, я трахался по клубам две ночи подряд и не хуя не спал и мне сейчас совсем не нужны попутчики. Ты бы нашел кого себе другого.



Успевшая расплыться на лице Славика ухмылка, при услышанном слове "трахался", застыла кривой гримассой. Он лишь выдавил:



— А-а,- по дурацки сочувственно покачав головой и добавил:



— Ну давай, счастливо! — и побрел дальше по пирону.



А электричка уже подползала, атакуя мозг Андрея гудками.



Войдя в вагон Андрей с ожиаемым удовольствием констатировал не многочисленность пассажиров и наличие абсолютно свободных скамеек без всякого назойливого соседства. Сев на одну из них и незамедлительно вытянув ноги, он облокатившись головой на раму вагонного окна, тут же провалился в долгожданную дремоту, под нарастающий перестук колес, наберающей разгон электричи. Через какое-то время до его сонного слуха донеслась приглушенная мелодия и шорох, пробуждая мозг мыслью: "Блядь, принесла кого-то не легкая!" Слабо надеясь, что это не пристарелая дачная парочка с их бесконечными разговорами о сажинцах и любви к выращиванию георгинов или того хуже, полубичеватая с пивом бабенка, едущая домой, распродав в городе всю собранную накануне черемшу, он приоткрыл галаза. Пейзаж за окном в виде кочковатого поля и рощицы в дали точно указывал на тридцатиминутность в пути. (В студенчестве Андрей каждые выходные мотался к родителям за "хавчиком и баблом" и от того в его памяти отпечатался каждый метр этого стокилометрового куска ВСЖД.). Его опасения не свершились, и на скамейке напротив Андрей обнаружил весьма милое создание лет 18-19 со скланенной над сумочкой головой из которой она пыталась выудить мобилу, трезвонившую как он уже понял песенку Katy Perry "I kissed a girl". Достав наконец телефон и приподняв головку, создание легким и ловким движением руки, оправила с лица прядь прямых чернейших волос и с нарочитым недовольством ответила: "Да, я слушаю". И слушая кого то там, бросила на Андрея свой упрямый и дерзкий взгляд, предназначенный конечно же тому кто был лишь голосом в трубке, на миг задержала его и поняв, что разбудила попутчика, но ни сколько от этого по юнешески не смутившись, отвернулась к окну.



— Я же сказала, что не смогу!, — все так же категорично отвечала она, как он понял Ему.



— Я тебе позавчера еще говорила, что на дачу поеду...



— Мне и так мама уже.., — и не досказав, поджала строго губки.



— Нет я уже не в городе, я в электричке,- раздражение ее нарастало.



— Все достал, короче завтра поговорим.



В следующую паузу в ее глазках мелькнул злобный блеск и она выпалила:



— Вот и трахайся с ней! — и положила мобилу назад в сумочку.



Через мгновеие она снова обратила свой взор на Андрея уже не с блеском ярости, а казалось бы спокойный, словно стараясь доказать всем вокруг и ему в частности, что этот разгавор не чего для нее не значит, но в обозначившихся морщинках на переносице и темной глубине ее карих больших глаз, Андрей увидел совсем не злобу, а усталость и разочерование, при чем разочерование ожидаемое, но все же досадное. И для него стало абсолютно ясно, что она приняла решение и решение было необратимо. И он от чего-то стал доволен мыслью, что теперь этому неприменно " самовлюбленному юнцу" с обязательно "наглыми глазками" обломиться даже объясниться с ней. Эта сценка юношеской мелодрамы была бы в другой раз Андрею лишь поводом для недовольства прерванным сном, но что-то в девушке его поразительным образом притягивало и заставляло следить за каждым полутоном эмоций на ее лице. Дальнейшие несколько минут он силился осознать "Что?". Да красота ее несла на себе особый и редкий отпечаток зрелой уверенности и вместе с тем трогательной хрупкой чувственности. "Этот высокий лоб и чуть вздернутые у переносицы с легким изгибом брови, эта угловатострогая, но изящьная линия высоких скул, эти изменчивые то пухленькие кроткие, то поджатые гордые губки и эта незначительная горбинка на носу, придававшая ее чертам волевой, но неизлишне, а в меру оттенок." Он как мог крадучись всматривался в каждую линию и черточку на ее лице. "Нет не то, не внешность, а ЧТО? ЧТО?",- назойливо билось в его голове. "Ведь что-то знакомое?" ....