norpo : радио

Я насру тебе в радио, радио, радио, радио, радио, радио, радио.

Чо, сука, вылупилась? Это же не я иду себе навстречу, а ты, кашелка целлюлитная, прешь, как танк. Да хуй я тебе дорогу уступлю и меня не впечатляет твой крашеный...

— извините.

… бобер и твои короткие шортики на кривых ножках. Что это вообще за мода такая блядь? Яркий макияж, узкая кофточка, чтоб дойки торчали, потом огромная жопа, насаженная на кривые ноги, живот жирный и дебело белый вываливаетса из узких шорт, да так, что видно среди жира следы растяжек и утонувший, как «титаник», пирсинг.

Давай бабка держись крайней левой! Ну что это такое, а нахуй? Ну да, тяжело идти, но зачем, сука, идти посередине, этож пиздец!

— разрешите пройти?

О, бля, хуле вылупилась ветошь загробная.

Я насру тебе в радио, радио, радио, радио, радио, радио, радио.

Я прямо таки навалю тебе в радио, радио, радио, радио, радио, радио, радио.

Вот и остановка, где эта ебучая маршрутка? Вы посмотрите, реальный пацан — треники, кроссовки, кожаная куртка, все как из помойки.

Ну ты бля, рожа, чо смотришь? Да ты, бабка застекольная.

Вы знаете, господа, какая самая большая проблема у бабки торгующей билетами на автобус из тесной металлической будки?

Что, не знаете??

Господа, это же очевидно! Самая большая ее проблема это не расслабить булки во сне, а проще говоря не обосраться, ну вы поняли, не напустить подливы. В тесной будке станет невыносимо вонюче, сначала заслезятся глаза, а потом она заблюет все ванвэйтикет и скромную выручку, не исключено, что у нее не выдержит ее старушечье сердце и она подохнет в этой сранине и вонище. Менты приедут не сразу, пройдет часов семь, а когда они откроют дверь, им в носы шибанет такой духан, что все они как по команде начнут блевать. Дукалис наблюет на Нилова, Глухарь этот дебиловатый наблюет на эту, как ее… а, Мельникову и дальше все эти телементы будут блевать так же, как блюем мы, вспоминая их рожи.

Вот и маршрутко, за рулем как ни странно хохол, он не спал сутки, шансон сгрыз его мозг, он продал тещины грибы, чтобы доехать до Москвы, он готов вобще не спать, ему похуй на тебя, на меня, на гаи, на убогую гнилую газель, он хапает заскорузлыми шахтерскими руками мятые червонцы и бессмысленно смотрит на дорогу. Если он сегодня умрет, он не заметит разницы.

— Вы выходите?

А вот и метро. Вот они. Сидят у входа. Разбитые в кровь ебала, опухшие, по детски наивные рожи, они тянут свои грязные ручки...

— дай закурить брат.

— пшел нахуй!

Вот и бабка на входе в метро. Свистит, дует щеки. Очередной ловкач перепрыгнул через турникет. Не рви легкие бабка, его не догнать.

В метро толкучка, лица злые, в вагоне напряженная тишина, все заняты собой, работают плееры, ебуки, мобилы, шелестит желтая пресса.

Заходит фальшивый инвалид, просит накинуть ему на жизнь христаради. Встаю так, что бы чмо меня задело.

— дайте пройти!

— куда ломишься пидор, не видишь люди стоят!

— я инвалид!

— ты не инвалид, ты сука!

Отваливает назад, глаза опущены, резко вываливает из вагона, походка «перебитой» ноги улучшается на глазах.

Эти пидорасы нищие ахуели в конец, уже есть желание и вправду его покалечить, чтобы хоть не за просто так им деньги давали.

Выхожу на «лубянке». Стоит хорошо одетая баба средних лет, в руке табличка с надписью «помагите. Умер сын»

Этих конченых аморальных блядей я ненавижу особо. Подхожу поближе, набираю полный рот отборной харкоты и плюю ей в рожу. Она кричит, я ржу.

— привет тебе от сына сучка!

Она бежит почему-то к вагону, открывается дверь и вдруг взрыв!!!

Всех, кто стоял у двери разрывает на куски. Я, неожиданно для себя, падаю за колонну. И откуда такая реакция в неспортивном теле?

Мимо пролетели куски мяса и одежды. Я оглох.

Сначала паника, потом страх, потом паника, потом страх, паника, страх, паника, страх, паникастрахпаникастрах.

О бля.

Вроде цел.

Встаю, иду, бегу.

На воздух из этой пылищи, глаза слезятся, по экскалатору наверх, не мешай мне сука, в его глазах страх, локтем ему в рожу.

— пустите меня суки!

Вот он выход, воздух.

Дышать.

Дышать.

Дышать.

Теперь валить подальше от всех этих возможных допросов, следственных действий, идти и не оборачиваться.

Меня хотели убить!

Твари йобаные, суки блядь, ебучие ублюдки. Я раньше вас не касался, а теперь вы мои враги, вы — сраные паскуды, я представляю ваши рожи, теперь это не просто понаехавшая нечисть, теперь это потенциальные убийцы меня, нас. А ведь я тоже хвалю Аллаха, но вы, вы убийцы безоружных людей, я вас теперь просто ненавижу. Это не люди, это подшконочная грязь, куски ходячего говна.

Телефон постоянно звонит. Механически отвечаю, что все нормально, еду домой, на работу не пойду.

Навстречу мне вырулили два кавказца, вы знаете таких, черные шапочки, узкие брючки, громко говорят на своем языке, успешные такие, мобилки крутят в руках. Пока я просто перешел на другую сторону улицы, пока я их еще не ненавижу, пока они еще ходят и ржут, не озираются, как затравленные звери, пока еще в людях остается разум, пока еще...

Беру пиво в палатке, пью большими глотками. Кто они эти мрази террористы. Почему они воюют не с армией, не с милицией, почему они убивают беззащитных, в чем заключается их мораль, в чем цель?

Неужели просто посеять ненависть? Да, это точно им удалось. Ненависть кипит, даже в моей, безразличной и циничной душе.

Неожиданно у магазина вижу нищего — огромный детина, двухметрового роста, стоит на коленях и просит милостыню христа ради. Я удивленно на него смотрю и вообще не понимаю как этот атлет пошел на токое????????

Он ловит мой удивленный взгляд и опускает глаза в землю.

Нет, что то явно не так в этой стране.

Но настроение почему то улучшается.

Я насру тебе в радио, радио, радио, радио, радио, радио, радио.

Я встаю на колени рядом с парнем. Я весь в пыли, на куртке чья-то кровь, я беру его картонку, достаю из кармана ручку, переворачиваю и пишу «памажите жертве терракта»

Люди идут мимо, их лица ничего не выражают, я хватаю их за одежду и кричу:

— помогите ради Христа жертве терракта!

Они вырываются, бегут, они кричат, ругаются, посылают на хуй, лезут драться, визжат, ненавидят, отводят глаза.

А вот старушка бросила червонец и прошептала:

— храни вас Господь сынки.