Антоновский : Eclairer (3) (4)

(1) (2)



3. Ближе к Вечеру

Мы с Витей стояли друг напротив друга, в пустой маршрутке, готовые в любой момент начать драку.

- Не так то просто, оказалось, уехать из района. Думаешь бросить это дело на половине? Но сам подумай ведь в твоей логике, если мир – употребляя алкоголь и наркотики, и таким образом каждодневно глушит реальность иллюзией. И вот ты решил, отстранено посмотреть на эту иллюзию и найти в ней ответы на свои вопросы, Разве ты можешь остановиться на середине, так сказать перекурить?

Витя произносил свою речь удивительно чётко.

- Могу. Курить я тем более бросил.

Витя торжествующе засмеялся.

- В чём тут всё-таки замес? – спросил я, успокаиваясь и присаживаясь на одно из пластиковых сидений.

- Инопланетяне – сказал Витя тихо и продолжил свой смех.

- Инопланетяне…- повторил я.

Солнечная линия доходила прямо до кармана. Ну конечно Инопланетяне. Солнце – это всего лишь зависшая на миллионы лет над землей летающая тарелка. А звезды, – которые светят ночью – огни огромного аэродрома. Я давно об этом догадывался.

Большего бреда я и не слышал.

Витя посмотрел на меня с эффектом.

- Инопланетяне – повторил я.

И резко сорвался с места, чтобы дать ему в табло. Попал. Витя повалился на нижние ступеньки маршрутки, а я навалился на него и принялся, что есть мочи молотить.

- Ты же всё равно труп Витя! Всё равно тебя давным-давно уже вытащили из Муринского ручья.

Я стучал фиксатому по лицу, но кажется, ему было совершенно всё равно. Он ржал:

- Ты даже представить себе не можешь, что здесь происходит когда ты уезжаешь на работу, ты даже на секунду не можешь представить себе этого!

- Если я и взял отпуск, то для того чтобы навести здесь порядок – сказал я ему. – значит в этом моя задача.

- Глупый – завыл он и снова расхохотался.

Так ведут себя маньяки в кинофильмах. Как этот Витя. Я оставил его лежать. Он будто бы выпил из меня всю энергию. Медленно я побрёл к водительскому сидению. Надо было набраться сил, глядя в лобовое стекло на огненную дорогу.

Кажется, я начал соображать, что к чему. Можно было сразу догадаться, что если спускаешься на дно, без боёв с чудовищами, правды не сыскать.

Вскоре я уже мчался вперёд, открыв водительское окошко. Иногда я поглядывал на лежащего в неестественной позе и подрагивающего Витю.

- Твоя проблема Витя – сказал я – что, начав культивировать из себя сверхъестественное существо, ты не избавился от алкоголя. Вы монстры постоянно пьёте. И потому считаете обычную жизнь, чем -то жутко депрессивным. В своём грязном королевстве вы мечетесь между Адом и Эйфорией. Ад похмелья, отходняка – сменяет эйфория Употребления. Вы потеряли баланс.

Периодически справа и слева пролетали нагретые спинки автомобилей. Я возвращался в чрево Гражданки.

- Но этот баланс в моих руках, Витя, он в моих руках так же как этот руль. Поэтому я до сих пор не испачкал это своё новое пальто в вашей вонючей грязи. Поэтому когда ваши чары растают, мой мир не закончится. Я буду жить. Потому что я трезв Витя. И я всего лишь гость. Всего лишь сыщик в вашем иллюзоном опьянении! И заметь, чтобы попасть к вам мне не надо было пить ни капли алкоголя! Ни капли Витя!

- Попробуй теперь выберись – прохрипел Фиксатый.

- Не сомневайся.

Метрах в 20-ти на дороге в луже света полыхала, какая то огромная куча. Я резко затормозил.

Это было чьё-то тело.

Я вышел из пассажирских дверей, переступив через Витю.

Тело принадлежало менту из квартиры алкашихи Нины. Весенний день на раз спалил эту жизнь. Мимо не оборачиваясь, проносились, проносились, неслись…

Машин стало много.

Выпить бы стаканчик воды – подумал я. Весной уже и не помнишь, что это такое жажда от жары. Впрочем, сейчас она не от жары. Это понятно.

Сбоку от нас наливался бледным апельсином, Пискарёвский парк.

— Чёрт возьми, — подумал я глядя на две фигуры, которые приближались от туда – это же Сыщик, паренёк ПТУ-шник из компании Каролины. Метко кто-то окрестил его Сыщиком, а кто это с ним? Паломанный? Стильный алкоголик постоянно с ворованным кокер-спаниэлем. Бродяга с понятной только ему функцией. Кажется, они хотят окончательно меня запутать. На авансцену вышла тяжелая алтерелия.

Они подошли на середину дороги.

Сыщик протянул мне руку. У него было вытянутое лицо и хитросложенные глаза, будто он всегда что-то замышляет.

- Какими судьбами в районе в такое время?

- А ты чего сюда прискакал?

- Ну, всё-таки не ты сыщик! А я – сказал он не без гордости.

Краем глаза я заметил, что Витя по-пластунски ползёт по дороге в сторону леса. Вроде я не так сильно покалечил его, чего же он ползает?

- Видел Виктора? – спросил я у Сыщика, сделав жест рукой на дорогу.

Хитрые глаза опустились.

- Да это известный пассажир, то-то я смотрю ты на маршрутке!

- А где ворованный кокер-спаниэль?

- Брбыбыробыбы – побулькал откуда-то из шеи Поломанный.

- Понятно.

Витя дополз до обочины парка, улёгся на спину и стал млеть на солнышке и мычать.

- Отойдём – предложил я Сыщику.

Мы молча двинулись в сторону растёкшегося фиксатого.

Сыщик пнул его ногой.

Было в этом хитроглазом петэушнике и его поломанном товарище, что-то мерзкое.

Я даже пожалел Витька.

- Выкладывай всё что знаешь – сказал Сыщик.

- Если и ты тут стоишь, на этом влажном весеннем солнце – значит, ты тоже пьёшь! Вот и всё. И любая бредовая правда подойдёт тебе, и может стать твоей верой!

Сыщик расхохотался. Прямо как Фиксатый несколько километров назад.

Я стоял и смотрел на них, словно немножко в прострации. И только спустя несколько секунд понял, что это вызвано смехом, который со всех сторон льётся мне в уши.

Заливистый хохот, отраженный от растёкшегося к середине дня светового режима.

И тут они начали меня окружать. С дороги поднялся мент – он заходил с юга, с севера поднялся Витя. С востока и Запада меня плотно держали Сыщик и Поломанный.

Я проворонил время, когда мог вырваться.

В чётырех парах глаз, которые устремились на меня читалось только фантастическое заблуждение первых тёплых дней, которые готовы вынести тебя к какому-то чёртовому бреду.

Это не конкретные люди, это духи странного настроения, хотели высосать из меня что-то важное. То, что я не должен никогда забыть.

Что они хотели от меня – эти люди?

Почему так зловеще, заблестели их глаза?

Я попытался прорваться через Витю. Рванул и обеими руками толкнул его. Шёл он на меня будто зомби: медленно. Он оказался крепкий как мокрый мешок с песком, лишь шатнулся слегка в сторону и снова преградил мне дорогу. Вцепился в плечо.

И всё-таки я вырвался и побежал. А они остались стоять, застывшие, как на старой фотографии.

А я бежал на другой стороне улицы, где вместо парка стоял белый забор, а за ним водохранилище, а в водохранилище по слухам – атомная бомба.

И за мной бежала тяжелая туча. И солнце уходило.

Вот так.

Мне на встречу медленно брели близнецы.

- Ну что в конец запутался? – спросил Кира.

- Или понял что происходит? – спросил Тёма.

- Там сыщик – сказал я. – Сыщик, сосед Каролины.

- Да — сказал Кира. – есть такой персонаж.

- А мы отца нашли – сказал Тёма.

- Как?

Меня охватил неясный страх. Я засуетился и стал оборачиваться по сторонам. Страх, конечно же, был вызван резким сгущением и затемнением воздуха вокруг. Пару капель упало мне на лицо. Стремительно, как секундная стрелка, начинался дождь.

Я снова побежал.

- Ты куда? – крикнули мне вслед близнецы.

Мне было не до ответа.

Нашедший ключи от реальности, может, не беспокоится, как он выйдет из фантазии. Но тот кто попал в фантазию искусственным, химическим путем, рискует всё дальше и дальше углубляться в бред и никогда не найти дорогу назад.

В странном, одурманенным наступлением влажного межсезонья мире, фигуры теряют объем. Напитанные утренним алкоголем они становятся чересчур образными.

Усатое чудовище, – которое в настоящей утренней Гражданке, было Арбузовым Николаем Михайловичем - некогда даже инженером, а теперь разжижающим себя день ото дня пенсионером.( Разжижающем, но всё же с миллионом жизненных деталей, с каким-то сумасшедшим набором навыков по жизни: Мелкие домашние дела, ремонт автомобилей, рыбалка, кулинария, рассуждения на тему геополитики и еврейского вопроса. ) Усатое чудовище в этом абстрактном мире – оставалось просто усатым чудовищем, кидающим несколько реплик посередине лакающей рюмочной.

Я думал именно об усатом. Восстанавливал его день за днём в своей голове. Представлял, что могло с ним быть, начиная с 1979-го года. Года, когда он переехал на гражданку. Я начинял его мясом, фаршем, жизнью, душой – тем, что в процессе употребления спиртосодержащих жидкостей, последние 15 лет особенно активного, он решился.

Под дождём. Под металлическим апрелем, под солнцем, пропущенным через фильтр серебристой космической станции, я должен был начинить жизнью всех участников этого замеса, чтобы просто восстановить реальность вокруг.

Чтобы они перестали быть полыми фигурами на нагретой шахматной доске весеннего дня.

Фиксатый Витя - полуутоплиник, полужилец, вечный гопарь-странник идущий по какой-то странной кривой шахматной доске петляющей среди дворов и проспектов, черно-светлые клетки, то тень, то под дневным солнцем.

Пэтэушник Сыщик в поисках неведомого, того, что он не может даже сформулировать и поэтому протягивающий руку каждому встречному мгновению.

Поломанный, который прячет своего кокер-спаниэля тоже не ясно от кого. Не увидеть этого кокер-спаниэля. Спрятан. И спрятан Поломанный Сам.

Они все люди – простые люди – наполненные до краёв жизнью и потерявшие её. А возможно, что потерявщие её только для тебя. Незабываемые, ибо хрен таких забудешь.

Встрепенувшиеся – восставшие, ради наступления новой Весны.

Я уже весь промок, когда подошёл к кафе “Улыбка”.

И ни секунды не думая, стянул с себя пальто и выкинул его в мусорку.

Металлический отлив дождя передавался и в кафе.



Unforgettable, that''''''''s what you are

Unforgettable though near or far

Like a song of love that clings to me

How the thought of you does things to me

Never before has someone been more



Unforgettable in every way

And forever more, that''s how you''ll stay

That''s why, darling, it''s incredible

That someone so unforgettable

Thinks that I am unforgettable too



Unforgettable in every way

And forever more, that''s how you''ll stay

That''s why, darling, it''s incredible

That someone so unforgettable

Thinks that I am unforgettable too



Играл старый магнитофон на барной стойке. Но бармена не было. Был всего один посетитель. Пожилой мужчина в ярко-сером пиджаке, в очках и с родимым пятном на лбу. Михаил Сергеевич Горбачев. Я снова вспомнил трипы с бабушкой к её подругам в

детстве.

Тяжело вздохнул.

Горбачёв мешал кофе в заляпанной кружке. Я присел возле него. Одним кивком он поздоровался со мной. Продолжил смотреть на кофе.

— Давно хотел у вас спросить – начал я — это вы убили Лору Палмер?

С характерным ставропольским акцентом Горбачёв прищурился. Казалось он смотрит сквозь дождь за стеной.

- Многие ругают меня за это, обычно это люди главный вопрос которых – Кто развалил Советский Союз.

- И кто же развалил Советский Союз – я развалился поудобнее в кресле.

- Можно ли считать силу сделавшую эту злом? Или мы должны принять это за благо? Где абсолют? Его давно уже нет в этом мире. Что ты искал сегодня?

- Я думал, что ищу запившего отца своих друзей… Я думал что окунаюсь в какой-то давно забытый мир прошлого, я думал что я ищу причину почему человек бежит от реальности, а оказывается я просто должен был вспомнить людей, я слишком долго жил в своём мире, и когда оказался в чужом признаться несколько растерялся.

- Это слишком прямо - расхохотался Горби с интонацией Санта-Клауса.

- Значит, я опять не угадал?

Михал Сергеевич сделал большой глоток кофе.

- Кто ты на самом деле?

Получилось неудобно, потому что я ответил ему вопросом на вопрос. Я спросил его:

- А почему это мир за 20 лет стал таким иллюзорным?

- Мир стал таким – что здесь после ответа всегда надо задавать следующий вопрос? Так?

- Так.

Повисло молчание.

- Мир и до меня был такой. Но после меня все эти упыри – все эти Пелевины, Сорокины, Мамоновы – стали кричать о его иллюзорности. Вышли все эти книги – Москва – Петушки. Контркультура победила – и тот мир который ты увидел сегодня мир доживающих свой век чудовищ – это результат победы контркультуры.

Все-таки зря я все виноградники не вырубил.

Горбачёв смущенно улыбнулся, словно прокашлялся в кулак. И продолжил

- Им кажется, что в иллюзии всё можно. Им кажется, что всё можно в этой иллюзии. Поэтому такая порнография. Но Горбачёв не устраивал порнографии…

- Но всё таки КонтрКультура победила из-за вас.

- Я не Джим Мориссон – ответил Горбачёв –. Это не из-за меня. Я хотел сохранить эту страну.

За окнами сгущалась контрастность. Крокодиловы слёзы апреля.

Ещё не вечер.

- Что они хотели от меня, все эти Сыщики, эти Фиксатые, в конце концов, Близнецы …

Кажется, я сказал это не своему собеседнику. А куда то вдаль. Но Горбачёв ответил мне. Он сказал:

- Упыри всегда хотят, чтобы кто-то дал им жизнь. Вот и я дал жизнь многим упырям. Только никакой благодарности. Но мне и не надо.

Я принялся рассматривать свои ботинки. Не от скуки, а от звона в ушах.

Горбачёв тем временем завёлся не на шутку.

- Мне кажется сейчас во всех историях – либо случайные связи, либо искусственное безумие – бездна навязанная извне. Нигде не видать мая.

Я поднял на него глаза.

- Мая действительно не видать.

- Но у тебя то вышла не плохая история.

Я махнул рукой.

— Мне кажется, никакой истории не вышло.

- Наступит вечер – сказал Горбачев, вставая – и вся эта чушь исчезнет. И я исчезну. И всё будет нормально.

И он исчез. Но он не растворился в воздухе, не улетел на крыльях, не провалился сквозь землю. Он ушёл. И я некоторое время шёл за ним. Видел, как мокнет его спина в сером костюме, и я сам промокал за ним.

На другой стороне проспекта с гармонью и песнями шли Сыщик, Фиксатый, Поломанный, Мент, Усатое чудовище, Близнецы, Отец Близнецов, Нина, ещё какие-то алкаши, Хранитель Парка… Только Каролины с ними

Я помохал им рукой. Словно стёр со стекла прелость.

И мир стал ярче.

4. Вечер.

Я никак не мог привыкнуть, что в 20-00 всё ещё ярко светит солнце. После дождя случилась радуга. Я сидел на скамейке, а рядом со мной сидела старуха-императрица в фиолетовом берете и коты тёрлись у наших ног.

Хранитель Парка – Николай Афанасьевич, продавец комиссионного магазина, гулял со своей ржаного цвета овчаркой у меня во дворе.

Возле парадных соседней пятиэтажки кучковались вечные опасные гопники.

На душе было благостно.

И всё-таки грустно. Мне предстояло зайти к Каролине. И медленно я встал со своей скамейки пошёл к ней.

За мной увязался один из котов.

Новое пальто снова было на мне. Словно я его и не выкидывал возле кафе “Улыбка”.

Кафе “Улыбка” вот уже несколько лет оно закрыто.

Близнецы – я не видел их лет 5.

Я выпал из контекста своего района. Что происходило со мной этим сказочным днём. Не сон, не галлюцинация – странная история. История.

Когда Михаил Сергеевич Горбачёв ещё был генеральным секретарём, я часто ходил с бабушкой по району к её подругам. Я любил тогда фантазировать. Чтобы получать удовольствие от своих фантазий мне не надо было никаких веществ. И сейчас не надо.

А реальность вот она.

Нервничают опасные гопники вдоль геометрически верных домов. И даже апрелю их не беспокоить. И я стараюсь не шуршать мимо них.

В тёмных водах Муринского ручья, где-то осталась душа – 11-летнего Вити. Он так и не поставил себе золотые фиксы.

Вечер.

Апрель.

И у Каролины, у девушки, которую я оставил когда-то давно, которая не могла выходить из дома, потом очень долго – открывают какие-то чужие люди. И только кот сочувственно мяучет мне, когда они говорят, что я ошибся.

Каролина здесь больше не живёт.

Остановлюсь посмотреть на в ярких очертаниях район. Куда-то спешат как шахматные фигуры люди. Кот убегает к ним. К новым историям. И солнце уступает место особому ярко-серому цвету вечерних сумерек.

И я вскочу на маршрутку и сделаю полный круг через весь город. И вернусь сюда к себе в район. Домой.

Отпуск.

Я научился видеть мир ярким. Просто так.

До новых встреч!