Ebuben : Раб Божий (I)

Я молился. Стоял на коленях и молился про себя, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Мои губы быстро двигались, я еле слышно шептал. Я говорил с Богом. Иногда Бог отвечал мне, тихо, но отчетливо, я слышал в своем мозгу каждое его слово, оно вливалось в меня, било как электричество и мне становилось так трепетно и так хорошо, что я сейчас же был готов умереть, чтобы увидеть, наконец, моего Творца.



Сегодня Бог не отвечал мне, но я знал, что он близко и поэтому продолжал молиться. Не так давно Он говорил со мной, говорил небывало долго, отвечая почти на все мои вопросы. И Он просил, именно просил, не приказывал, выполнить Его Волю. Как я мог отказать Богу? Я согласился, собрал все необходимые вещи для этого и вот уже несколько дней только и делал, что благоговел. За плотно зашторенными окнами вставало и садилось яркое весеннее солнце, за плотно зашторенными окнами пели птицы и дул ветер. За плотно зашторенными окнами, там, в мире, где царит грех и порок, сновали люди, носились со своими мелочными желаниями, преклонялись перед Золотым Тельцом, и не было им дела до Бога, они забыли его, променяли на блага этого мира, князь которого Сатана. Я не мог смотреть на это без содрогания, без боли и страха – ведь разве не нас пришел спасти Христос, не за нас погиб он на кресте? Имеем ли мы право на жизнь, когда ничего не осталось в наших душах светлого и благого?



Я закончил молиться, встал с колен, поцеловал иконы и вышел из кельи. Уже была ночь, в квартире стояла непроглядная тьма и только лампады мерцали возле образов, которые я повесил в каждом углу, чтобы не забывать о Боге ни на секунду, чтобы видеть святых отцов, чтобы переполняться благодатью. В последнее время мне стало все труднее засыпать, потому что я боялся, что снова будет повторяться ужасные сны, преследовавшие меня с детства и недавно опять возобновившиеся. Я понимал, что Бог посылает мне их для того, чтобы я узрел в себе грех, но сны были слишком страшны, и я не мог нести этот крест, я просил Бога изменить наказание, я отрубил себе палец, дабы показать Богу мою безграничную любовь к Нему и готовность пострадать за него, я жил на одной воде и черством хлебе, подобно старцам, я всю ночь молился. А сны не уходили, и каждый раз я просыпался, обливаясь потом, чувствуя у себя на горле когтистую руку, провожая взглядом уродливое скрючившееся существо, которое растворялось во мраке, блестя красными, полными адского пламени, глазами и обещало прийти снова и приходить каждую ночь, пока, наконец, не заберет меня с собой. Я молился. Бог был глух к моим просьбам.



Больше этих снов я боялся одного только Бога. Я никогда не помнил, что же происходило во сне, но дикое чувство отчаяния и всепоглощающая тоска, вкупе с необъяснимым ужасом перед чем-то древним и злым, безумным и яростным, довлело надо мной, заставляя содрогаться от одной только мысли, что мне вновь придется это увидеть.



Я задремал.



***



Мальчик стоял на коленях, весь в слезах и пытался перекреститься. Ему было совсем немного лет – еще толком не мог говорить. Рядом с сыном стоял отец. В его голубых, выпученных как у рыбы глазах, искрилась ярость, а губы то и дело расходились в ухмылке, обнажая идеально белые зубы. В руках у отца был деревянный прут.



– Сложи три пальца: большой, указательный и средний, – процедил отец.



Мальчик так и сделал.



– Теперь поднеси их ко лбу. Так. – отец широко улыбнулся, покрепче перехватил прут.



Мальчик так и сделал.



– Теперь коснись живота.



– Теперь правого плеча.



– И левого.



– Поклонись.



– Молодец.



– Теперь сделай все это сам.



Мальчик захныкал, из глаз потекли крупные слезы. Рука сильно тряслась. Сын сложил три пальца, коснулся ими лба, коснулся живота, коснулся плеча. Левого.



Прут мгновенно рассек воздух с тихим шипением и оставил на правой руке мальчика, около плеча, багровый рубец.



– Нет! – взревел отец и еще раз ударил сына, на этот раз гораздо ниже, – Нет! Нужно коснуться сначала правого плеча, а только потом левого! – изо рта отца брызнула слюна, но он этого не заметил и продолжил орать, срываясь на визг. – Лоб, чрево, плечи!



Мальчик стал быстро и безошибочно креститься, а из его глаз лились слезы и заливали футболку. Он стал похож на заводную куклу – все крестился и крестился, хватая ртом воздух и хлюпая носом.



«Лоб, чрево, плечи» – шептал мальчик.



– Хватит! – рыкнул отец, – это тебе не шутки! Это крестное знамение! – он широко улыбнулся и понизил тон, – но ты научился, а это, безусловно, зачтется тебе на Небесах. Я уверен, что зачтется.



Отец ушел из комнаты, громко хлопнув дверью. А мальчик остался стоять на коленях, плача. Он посмотрел на иконы. Человек с Бородой теперь не казался ему добрым. Он казался лукавым.



Так вышло, что этого мальчика, которого нарекли при крещении Иваном, воспитывал только отец. Мать умерла во время родов – и позже отец не раз ставил это в вину сыну, заставляя его молиться об искуплении грехов, принуждая ежедневно исповедоваться и поститься. Других родственников, кроме отца, у Вани не было. То ли они решили не пересекаться с «фанатиком» Ярославом (отцом Вани), то ли сами по себе померли, и душа их отправилась к Богу, как говаривал Ярослав. Плоды отеческого воспитания проявились уже в раннем детстве: мальчик был болезненный, робкий, замкнутый и боязливый. Друзей у него не было, да и собственно негде было их найти: все свое время Ваня проводил в церквях, воскресных школах или дома, за чтением молитв или Святого Писания. Отец не отдал сына в детский сад, посчитав, что их воспитание уже давно пропитано грехом и пороком. В школу мальчик пошел, и если существовал ад на земле, то, для Вани, он был именно там. Постоянные насмешки одноклассников, то добродушные, то колкие, то откровенно злые, не давали ему покоя. Он был забит как никто другой, все время молчал, по-птичьи озираясь по сторонам. Когда на уроках его спрашивали, он еле слышно что-то бубнил себе под нос и чаще всего получал оценки неудовлетворительные, за которые был дома порот или просто бит.



Отец говорил, ударяя сына ремнем по голой спине:



«Ты помнишь притчу о талантах? Ты помнишь, что Господь наградил тебя талантами, а ты зарываешь их в землю? Ты губишь Дар Божий! – Хлесткий удар наотмашь, – у тебя есть способности, но нет желания! Ты расточаешь благодать Божью!»



Однажды Ваня решился солгать отцу. Мальчик не положил деньги на пожертвование храму, а забрал их себе. Когда сын с отцом возвратились после службы домой, Ярослав спросил мальчика:



– Чувствуешь ты радость от общения с Богом? – отец широко улыбался, его глаза светились любовью (любовью сумасшедшего)



– Да, – кивнул Ваня.



– Отчего же ты не рад?



– Я рад, папа.



– Не лги мне, – завопил отец, – Молись! Иди, молись и проси Бога отпустить тебе твои грехи! – Ярослав замахнулся на сына и тот поспешно умчался в комнату.



Через несколько минут отец заглянул в комнату, чтобы убедиться, что сын его не ослушался и молится. Увидев, что его сын стоит на коленях перед образом Иисуса, Ярослав закрыл дверь и подошел к куртке Вани. Отец чувствовал, что что-то не так. Он знал. Пару секунд ему понадобилось, чтобы извлечь из потертой куртенки сына мятую десятку.



Ваня потерял сознание быстро. Он даже не почувствовал боли. Она пришла гораздо позже. Она вгрызлась в него.



Отец заставлял Ваню есть перец и говорил:



– Если бы ложь обжигала язык, ты бы подумал, прежде чем врать!



Молитвы – побои. По сути, так и жил сын с отцом, глубоко верующим человеком. Глава миниатюрного семейства зарабатывал очень мало, работая кем-то в церкви, но им, как заявлял отец, хватало и даже больше того. «Деньги развращают человека» – говорил Ярослав



В один прекрасный (ужасный) день отец Вани умер. Сын говорил, что он пришел домой после школы и обнаружил отца распластавшимся на полу. Вокруг головы, как уродливая пародия на нимб, растекалась кровавая лужа. Неподалеку валялся окровавленный подсвечник, а еще чуть дальше лежал огарок свечи. Постановили, что смерть наступила в результате удара об этот подсвечник – он стоял на полке, возле вездесущих икон, когда Ярослав упал и головой врезался в шандал, пробив себе висок и заодно скинув прибор на пол. Умер отец быстро. Другая версия была настолько же безумна, как и следующая: якобы, Ярослав сам изувечил себя подсвечником, в приступе религиозного экстаза. Третья версия умещалась в трех словах: сын убил отца. Разумеется, в это никто не поверил, да и если это было бы действительно так, Ваня за свои действия отвечать не мог и, следовательно, привлекать к суду было некого.



Мальчика забрали в церковный хор, дали ему приют и еду. После этого никто о Ване ничего не слышал. Услышали потом.



***



Сон неторопливо тащил меня в темные крутящиеся глубины, в медленные черные водовороты. Обрывки фраз слышались повсюду, совершенно разные голоса шептали о чем-то опасном и таинственном.



– Раб мой, – прозвучало в моей голове. – Встань и молись.



Я сразу проснулся и упал на колени перед образами. В этот раз вместо кошмара мне во сне явился сам Бог! Значит ли это, что я искупил свою вину перед ним?



Темную комнату наполнил монотонный речитатив молитвы. Я молился и ждал, когда же Бог снова заговорит со мной.



– Чтобы наследовать Царствие мое, ты должен быть чист душой. Ты должен раскаяться во всех своих грехах и совершить благие поступки. Только так ты очистишь свою душу от скверны и войдешь во врата Рая. Наследуешь Жизнь Вечную.



Я молился и сотрясался в рыданиях – как Бог милостив ко мне!



– Выполни мою волю, сделай во имя Отца своего, то, что я просил тебя.



– Да, – шептал я, чувствуя на губах соль слез, – да, Отче.



– Избавь мир от грешников!



– Уничтожь их, твори Волю Божью.



– Да…



– Убей их всех.



Amen