valmor : КУБАНСКИЙ ТАКСИСТ МОР:

По необъятным кубанским просторам бойко разъезжало такси.

Вернее, разъезжало оно не по всей Кубани, а лишь по одному из её небольших многочисленных городишек, тут и там разбросанных практически по всему краю.

Точное название городишки в контексте данного повествования не имеет ровным счётом никакого значения, поэтому мы его опустим, дабы не утомлять читателя, обременяя мозг его совершенно ненужной ему информацией.

Зато колоссальное значение для повествования имеет подруга таксиста, учительница начальных классов, что работала в одной из средних школ этого же городка.

Звали подругу Анюта.

Самого же таксиста звали Мор.

Нет, конечно же, имя у него было совсем другое. Мор - это скорее прозвище.

Однако прозвище это прикрепилось к нему давно и настолько, что иначе как Мором его никто уже не называл, и даже мать, бывало, забывшись, обращалась к нему так.

Так обращалась к нему и Анюта.

Прозвище своё таксист получил ещё в детстве, путём банального сокращения фамилии.

Фамилия же его звучала так: Морозов.

Возможно, Мор любил Анюту. А быть может, и нет. Это станет ясно чуть позже.

Анюта же любила к месту и не к месту вставлять в свою речь иностранные словечки из изучаемого ею ещё в школьные годы немецкого языка.

Любимым из словечек было “аллес”, что по-немецки буквально означало “всё”.

- Аллес, работа окончена! - говорила Анюта Мору по вечерам и в выходные, перед тем, как поехать кататься по городу на его таксомоторном автомобиле.

Дословно эта фраза означала “пиздец работе, можем зависнуть, а куда ты меня сегодня пригласишь?”

Приглашать Мору Анюту особо было некуда. Тому виной были две причины.

Во-первых, у него почему-то никогда не было денег. Вот сколько он ни старался, сколько ни калымил, принимая левые заказы - денег ни хуя не становилось больше.

Во-вторых же, в их небольшом городишке приличных мест, где не зазорно было показаться с дамою, было совсем немного, буквально по пальцам перечесть.

Поэтому они, как правило, просто катались по городу до самой ночи, и потом ещё немного катались.

Мор из окна машины показывал Анюте созвездия, в которых сам ни хуя не разбирался. Однако Аня разбиралась в них ещё меньше, поэтому верила ему на слово. Главное здесь было напиздить что-нибудь покрасивше: мол, созвездие Девы в созвездии Рака. Аня слушала и умилялась, хотя доведись выслушать всю эту хуйню какому-нибудь астроному, он бы счёл Мора ебанутым, ибо каждому известно, что созвездие Девы ну никак не может находиться в созвездии Рака.

Потом Мор обычно читал Анюте стихи собственного сочинения, ибо в ранней юности, ещё до того, как стать таксистом, он окончил литфак педагогического университета, и даже мечтал как-то стать писателем, да вот не задалось, и пришлось идти в таксисты.

Анюта восторженно слушала, сопровождая декламацию своим неизменным “аллес!”, что применительно к данной ситуации означало: пиздец, до чего красиво! почитай что-нибудь ещё!

Потом, ближе к концу прогулки, они отъезжали куда-нибудь подальше, в тихое, укромное местечко, каковых, в противовес увеселительным заведениям, в городе было множество, и Анюта плотно и основательно еблась с Мором, напоследок неизменно делая ему минет.

В эти минуты никого в целом свете не было счастливей Мора. Он сидел, вжавшись в неудобное сиденье, и был на седьмом небе от счастья, и таял от ласковых прикосновений Анютиного умелого языка, чувствуя, как обволакивает его стремительно твердеющее мужское естество влажная мягкая и горячая податливость, постепенно погружая его в себя целиком, до самого основания, и вновь выпуская на волю - медленно, по чуть-чуть, по капельке, и тут же всасывая снова.

В такие минуты он даже не замечал каждодневной мерзости окружающей жизни: облёванных подъездов, обоссанных подворотен, раздолбанных, навсегда провонявших говном лифтов и выбитых неизвестными хулиганами фонарных лампочек.

Что лампочки выбиты - подумаешь, ребятня порезвилась. Блевотина в подъезде - что ж, видимо, у кого-то проблемы с желудком, или съел человек что-то несвежее.

В общем, на время ебли на глаза Мора словно падали огромные розовые очки, делая окружающий его мир чуть ласковее и значительно добрее.

Заканчивался половой акт всегда одинаково: Анюта через приспущенное стекло сплёвывала результат своих трудов и произносила привычное уже “аллес!”, что в контексте данного романтического вечера означало буквально следующее: всё, на сегодня ебля окончена, было заебись, вези меня теперь домой!

Мор медленно приходил в себя, после чего мчал Анну домой по опустевшим улицам обезлюдившего города, и снова был неизменно счастлив.

На прощание Аня говорила ему “аллес!”, то есть “поебались знатно, до следующей встречи!”

В школе, где работала Анюта, за ней пытался ухаживать учитель словесности Штыриков.

- Интеллигентные люди, Анна Семёновна, должны непременно держаться друг друга! - назидательно воздев кверху палец, говорил он и приглашал Аню в кино и поесть мороженого.

Аня настырному Штырикову не отказывала, в кино шла, мороженое ела, но после снова сбегала к своему Мору.

- Аллес! - вновь, в который уже раз, слышал он, подхватывая её где-нибудь в городе, и понимал: свидание со Штыриковым окончено, пора заняться делом.

И они ехали смотреть звёзды и читать стихи.

Они почти и не ссорились, Мор и Анюта.

А один раз всерьёз разругались.

Это случилось первого апреля, когда Мор, желая отличиться, решил проявить остроумие и как-то неловко пошутил. Как именно, он, странное дело, не запомнил.

Аня, не отличавшаяся чувством юмора, шутки не поняла.

- Аллес! - сказала она и ушла.

“Пиздос!” - разом весь как-то обмерев, подумал Мор.

Дословно это означало: всё, расстались, возможно, навсегда.

Первое время он ещё пытался как-то хорохориться.

Или просто не понимал ещё, что произошло, не мог осознать, объять умом всей страшной правды.

“Ну и хуй с ней, с этой Анютой!” - думал он. - “Другую себе найду! А у Аньки пизда какая-то раздолбанная!”

Однако искать другую ему отчего-то не хотелось. После Аньки все другие были какими-то...

Другими, в общем!

Позвонить бы Ане, помириться. Глядишь, и наладилось бы всё снова, и вернулось бы всё на свои места: звёзды, стихи, а потом - традиционная ебля с минетом.

Но гордость проклятая мужская не позволяла ему искать пути к примирению, обрекая тем самым на дальнейшие страдания, которым, казалось, никогда не будет конца.

На третий день он понял, что какая бы ни была Анькина пизда - раздолбанная, там, или ещё какая, - главное, чтобы он продолжал, как и прежде, ощущать, чувствовать себя внутри этой влажной, слегка пульсирующей мягкости.

На седьмой день он приехал на их место - на одно из тех, где они бывали особенно часто.

Ночь выдалась особенно звёздной.

Он вспомнил стихи, что читал ей как-то:

К тебе летел, как бабочка к огню,

Тебе я поклонялся, как иконе...

… А знаешь, я ведь бережно храню

В своей руке тепло твоей ладони!

Он бессильно уронил руки на руль и затрясся в беззвучном мужском плаче. Так беззвучно умеют плакать только мужики. И только от большого отчаяния.

“Да ебись она в рот, эта мужская гордость!” - подумал он, завёл машину и помчался к Анне.

Дверь ему открыла Анина мать.

- А Аня съехала, не живёт тут больше, - сообщила она Мору.

- Давно? - холодея, спросил он.

- Да уж неделю как! - был ответ.

- А где ж её искать-то, не подскажете? - обратился он к женщине с последним вопросом.

- Как же, подскажу, - охотно закивала та. - Замуж она скоро выходит, у него и живёт теперь, у мужа будущего. Из школы он, с работы её, учитель словесности!

И добавила, окончательно развеивая последние сомнения:

- Штыриков его фамилия.



… Мор шёл и не видел ничего перед собой. Как выходил из подъезда - не помнил. Где бродил, тоже не знал. Спроси у него сейчас, сколько времени - не ответил бы.

Очнулся, лишь когда стемнело. Оказалось, что он никуда не ушёл, так и ходил кругами около её дома.

Здесь же стояла его машина.

“Зачем тогда жить, раз так?” - задал он себе вопрос и не нашёл на него ответа.

Тогда получается, что незачем.

… Разогнавшись, он выбрал бетонный столб, из тех, что в больших количествах стоят вдоль дорог, примерился получше и направил машину прямо на него.

“Аллес!” - мелькнуло в мозгу за пару секунд до столкновения.

“Пиздос!” - подумалось секундой позже.

Потом - яркая вспышка, скрежет металла о бетон и мелкие осколки стекла в лицо.

Откуда они взялись, ведь лобовуха обычно если и вылетает, то сразу вся целиком?

Потом наступила темнота...



Мор тогда всё-таки не разбился насмерть, выкарабкался. Спасли подушки безопасности.

Да и не только они. Там всё одно к одному было.

Мимо проезжал какой-то мужик - это раз. Если б не он, за пару часов Мор истёк бы кровью, ибо разбился он всё-таки изрядно. К утру был бы уже холодный.

Мужик оказался не из равнодушных - это два. Не стал даже вызывать скорую, к себе погрузил и в больницу самолично доставил.

А что организм здоровый, богатырский не подкачал, вытянул практически с того света - это уж три.

Значит, по всему видать, не пришла ещё пора Мору отправляться туда, откуда уж нет возврата...

А вот “аллес” Мору всё ж таки настал.

Нет, не в том смысле.

Просто, выписавшись из больницы, Мор вдруг понял, что прежним человеком ему уже не быть.

Никогда...

Он продал на запчасти машину и купил компьютер. Взял себе имя “valmor” и стал сетевым писателем.

Как и мечтал когда-то...

Такая вот, почти правдивая история.

… А Аня вышла замуж. За учителя словесности Штырикова. Родила ему мальчика, а чуть погодя - девочку. С работы уволилась, сидит теперь с детьми.

И вы знаете, кажется, она счастлива.

Иногда, глядя на звёздное небо, она вспоминает своего Мора, и те стихи, что он читал ей когда-то. Тогда ей становится немного грустно. Но это светлая грусть, лёгкая, как полёт бабочки в летний день. Грусть по несбыточным мечтам.

Грусть по тому, чего никогда уж не вернуть...

Эта грусть нисколько не мешает её счастью, напротив, даже помогает, словно бы оттеняя его.

Счастье - вот что отличает гармоничную, всем довольную личность от унылого закомплексованного субъекта.

Вот только мало его, счастья, на всех не хватает. Кто-то всегда остаётся не у дел.

Надеюсь, что не я...