Найт : Ч.П.Х. часть 3

Пока мы с Хельгой обнимались, как вольные борцы разных весовых категорий, Кусто и Найден обменялись событиями офисной горячки:
- Захожу в туалет утром, все кабинки заняты, сидят наши менеджеры и говорят по телефонам. Бедные, нельзя же запускать работу в святая святых!
- Это все кризис, тот который мировой и финансовый. У нас в офисе тоже бардак: я отчаянно пытаюсь сохранять оптимизм, но денег все равно не платят.
Разговоры о работе. Разговорчики о работенке. Работницкие разговорища.
На часах было почти 17:00. Совершенно непонятно, к чему отнести эти пять часов: к вечеру или дню? Этакое тлеющее время суток, как бумажка с маркировкой, отделяющая табак от фильтра. Но зимой, определенно пять часов вечера.
Сказав «Чао», Кусто отчалил по своим не светлым делишкам, которые заключались в вымаливании грехов у своей девушки, которая никому не нравилась. Перед знакомством с ней, Кусто заверял, что она уникальна. Даже выразился — хенд-мейд. При первом знакомстве с ней, у меня родилось предположение: да, хенд-мейд, только по ходу дела китайский. С одной стороны: что мне за дело до девушки друга? А с другой: я же его друг и мне со стороны виднее, что она тормозит его, и без того буксующую натуру. Он уже начинал потихоньку приплясывать «Яблочко» под ее дудочку: она уговорила его съездить в Турцию. Причем, дорого съездить. Если так пойдет дальше, думали мы с Найдом, то вскоре она станет миссис Кусто.
- С другой стороны, пусть женятся. Подарим микроволновку за три, а напьем на все двенадцать. — Рациональность Найдена меня иногда шокировала.
Строго настрого наказав нам вечером быть на Старо Невском, на вечеринке, в «салоне», Кусто поскакал в припрыжку к метро, на ходу доставая мобильный.
Заверив его, что мы ни за что не пропустим такое событие, мы втроем, я, Найден и, незаметная по сравнению с нашим ростом, Хельга пошли в сторону Мариинского театра, неподалеку от которого обитал сам Найден. Шли, фигурально выражаясь, «поработать над культуркой».

Улица Декабристов. Там, где скоро должна была вырасти очередная сцена Мариинки, раньше было здание Пятилетки, в которой располагался бильярдный клуб «Леон». Сколько лекций было прогуляно в этих местах, прямо не поддается исчислению. Пересечение с Лермонтовским проспектом было знаковым местом: несколько лет назад, Сега бороздил здешнюю мостовую подбородком, празднуя тем самым Татьянин день, и его чуть не переехал автобус двадцать второго маршрута. Оклемавшись, Сега побежал в Троицкий собор ставить свечку за здравие.
Потом основательно выпил в кафе «Шаверма» на набережной Обводного и зашагал, икая, по тому же Лермонтовскому в гости к Найдену. Наткнувшись в конце проспекта на прихожан синагоги, расположенной там же, Сегаман поприветствовал, как он потом выразился, «Еврейское Национальное Единство» песенкой, на мотив «крылатых качелей»:

В юном месяце Апреле, раз в Дахау таял снег
И пейсатые евреи начинали свой забег
А пока растим мы пейсы, пейсы
Им расти, еще расти
Только Гимлер, только Геббельс, только радость впереди!

Ребята в черных шляпах, жилетках и бородах с уже упомянутыми пейсами, не стерпели антисемитизма и прописали гою ускоренный курс толстовства, надавав по всем щекам. Откуда взялся в Сереже, обычно космополитичном, этот местечковый национализм, понять не мог ни он сам, ни штатный психолог Кусто, консультирующий своих грешных закадык. Что-то, видимо, навеяло. Заклеймив Сегу «крепышом Бухенвальда», все запомнили эту историю, которая вошла в золотой фонд баек из серии «Ох уж эти забавные алкоголики».
Хельга семенила рядом со мной, в припрыжку, как кузнечик. Она обучалась на факультете экранных искусств, была неплохим оператором и фотографом, ей давно пора было сменить окружение, полностью погрузиться в статичность фотопленки и успевать за крутящейся кинопленкой. Ей не стоило тратить время на попойки со мной, я всегда не в фокусе.
Хельга, маленькая двоечница, как мы ласково ее называли, носила при себе тяжеленную сумку с аппаратами и объективами: помимо цифры, у нее всегда имелся «Зенит», а в последнее время, она увлеклась камерой Обскура и прямоугольный ящичек пик-холда, монокля, прочно обосновался среди ее девайсов. Снимать этим агрегатом было не просто, была необходима полная неподвижность и расчет выдержки, иначе снимок получался смазанным. Все честно: нельзя останавливать мгновенья безнаказанно, должна быть веская причина и максимум профессионализма, иначе результат будет как у персонажа Гете. Примерами для подражания, Хельга считала Мэплторпа и попсового Корбайна. Хоть они и не занимались пикториализмом.
Хелю мы воспринимали как младшую сестру. Уже никто не мог точно вспомнить, каким образом она прибилась к нашей шайке, но пришвартовалась она основательно. Видимо, все дело в том, что мужчинам нужно постоянно кого-то оберегать, выражая тем самым свои рыцарские амбиции.
- Как там Никитос поживает? — этот субчик, Никитос, был Хельгиным кавалером. Они жили вместе уже года четыре, но у меня никогда не получалось воспринимать их вместе. Создавалось такое впечатление, что мы терпели его в нашей компашке исключительно ради Хели.
- Хряк! Уже вторую неделю прошу его постричься, а он ни в какую! Выглядит это ужасно, он, когда обрастает, становится похож на микрофон. И фонит!
- Чем хоть занят-то сейчас?
- Чем занят? Я скажу тебе, чем он занят. Он с утра в три подхода берет холодильник, забираясь в него с ногами, потом жмет кило «беленькой» от груди, метает «камень» в голову, потом вешает себе на спину кровать, контрольный стакан в нёбо и день убит наповал. А не стрижется он, потому что якобы поддерживает имидж попавшего под сокращение.
Во дворе у Найда, мы присели на разламывающиеся скамейки и стали ждать самого императора двора, который отскочил в соседнюю парадную, «отдать долги». Я пил из горлышка коньяк, пока Хельга фотографировала бомжиков, которые в обнимку спали на детской площадке. Она руководствовалась правилом: лучше сфоткать и извиниться, чем извиниться и не сфоткать. Один из бездомных, оказался не спящим и метнул в Хелю пакетом с каким-то калом. Та увернулась и сделала еще несколько живых фотографий.
На скамеечке двое собаководов обсуждали сексуальные предпочтения аппарата власти.
- А Сталин пидор!
- Как так?
- А у всех пидоров усы были! И Хрущев пидор!
- Быть не может!
- А что он как баба истерику с туфлей устроил? И Брежнев пидор!
- Да ладно!
- А что ж он всех целовал взасос? И Ельцин пидор!
- С чего?
- Да он меня вообще с квартирой отымел!
Стая ребятишек что-то шумно обсуждала, топчась у старого «Москвича». Голос, картавый и неопрятный, особенно выделявшийся своей громкостью, принадлежал прыщавому подростку в кепи. Своим голосом, он пытался скрыть свои комплексы. Желание быть самым громким во дворе обычно ведет к кастрации.
Зажженные окна дома напротив являли собой недоделанный тетрис. Мне нужно было слить накопившуюся в организме жидкость, и я направился к ближайшему рту подворотни. Там наткнулся на плачущую молоденькую девочку-проститутку. Ее губы были разбиты чужим либидо. Я протянул ей носовой платок и рассказал невероятную историю под панировкой из общеизвестных фактов и пошлости. Она открыла рот от удивления. Ее зубы были как надкусанные подушечки мятной жвачки, с налетом вишневого сиропа. Я не сдержался и поцеловал ее в окровавленные уста и тотчас же принял коленкой по гениталиям. Законно, закономерно и заслуженно.
Найден появился как раз вовремя, что бы поднять меня на смех.

Мне всегда казалось, что комната Найда — это отдельный мирок, который дети находят под своей кроватью: там действуют придуманные ими правила и не действуют мирские законы, например, подлости. Что бы не опуститься до банального перечисления скажу лишь, что на старых обоях во всю стену был изображен огромный таракан, словно выжженный на уроке труда, на двери висел постер с изображением подмигивающей буренки и надписью «КороVа — Just дой it!», а под кроватью хранился выкопанный арсенал времен Второй Мировой войны — Найд, на досуге, все еще был «черным» копателем. А таракашек, он просто обожал за живучесть, считая, что таракан может мутировать и приспособиться ко всему, кроме тапка.
Хельга тут же стала рыться в серванте, выискивая — что бы почитать. Книжки она не возвращала, оправдываясь тем, что не может потом их найти в своей комнате. Это было сущей правдой: ее каморка представляла собой длинную дорожку от дверей до стола с компьютером мимо груды наваленной кучками одежды, хаотично расставленных стульев, старого пианино, пакетов с книгами, кипы бумаги, фотографий, цилиндриков пленки и журналов.
Найден взял со стола шариковый дезодорант, вскрыл ножом пластмассовую крышечку и достал оттуда мятый бумажный шарик, размером с крупную сливу.
- Если хочешь, чтобы о твоем тайном месте никто не узнал — никому о нем не говори! — у Найда был вид второклассника среди дошколят.
- Это что? — с неподдельным интересом спросила Хельга, отложив Тома Вулфа и перегнувшись через стол, рассматривая манипуляции Найда с сигаретой.
- Это джойнт. Enjoy it.
Нельзя включать средства массовой информации, это ведет к субъективной демотивации, самокастрации и мозговой дефекации. Куда деваться?
Стоило включить местный телеканал, как нас тут же втянули в дискурс про строящийся елдак на Малой Охте. Студия программы была открытой, и проходящие мимо ее окон люди, непременно останавливались, а некоторые даже махали руками, надеясь влезть в кадр. Мы с Найдом с университетских времен лелеяли надежду собрать голый флэш-моб и засветить причиндалы на всю страну через «открытую студию».
Найден объявил нам с Хелей, что его двоюродному брату вручили медаль (или орден, не разобрался) за поход на «Петре Великом». Лично президент. Показывали по ящику. Найд даже записал. Кузен, Андрюша, доверил ему страшную тайну: пойманных «джентльменов удачи» не отдавали под трибунал, а просто расстреливали по законам военного времени. Выдержав многозначительную паузу, Найден пошел варить мне спагетти. И делать фирменный «паштет Балтийский», also known as «салат Калдырь бюджетный». Сие яство было часто употребляемым в студенческие времена, благодаря идеальным пропорциям между затратами на ингредиенты и калорийностью. Требовалось: две банки шпрот, два сырка «Дружба», майонез, немного зеленого лука, и несколько прожорливых ртов. «Калдырь» — мировой закусон, который можно подавать к горячему, если таковое имеется, или просто намазывать на хлеб.
После непродолжительной трапезы, мы снова «насладились». После, мне жутко захотелось пить. Пока я наливал кипяченую воду из абрикосового кувшинчика, Найден усмехался:
- Пить после гашиша — это все равно что высморкаться после кокоса.
Хельга молча курила, уставившись в экран ноутбука. Там кто-то пытался сделать что-то с кем-то. Хельга — ребеночек мировой паутинки, типичнейший представитель оцифрованного поколения «скачай меня, если сможешь». Она младше нас с Найдом и уже не помнит мир без «тырнета». Если провести дактилоскопию, то на снимке будет видно, что отпечаток ее пальца — это закрученный в спираль хвостик от @. Блоги, подкасты, фКантакты и Отнокласнике, сокращенное In my humble opinion вместо междометий — в этом была вся Хельга, высокотехнологичное дитяте из «всемирного ожидания». Она уже забыла фонящий гудок dialup модема 56к, сопровождавший наши вылазки в сеть в начале тысячелетия и трель выключающейся винды 98 года выпуска. И udaff.com прошлепал мимо нее, впрочем, не женское это дело…
Я был готов к походу на улицу, остальные не возражали. Нельзя растрачивать вдохновенье на замкнутые помещения.

Поднимаясь по винтовой лестнице в горле Исаакия, мы обсуждали, как весело было бы съехать вниз на сноуборде или велосипеде, прямо по ступенькам. С колоннады открывался знакомый до боли пейзаж. То тут, то там огоньки, огоньки, огоньки, подсветка, реклама, фары, прожектора и прочая светотехника. На самой колоннаде выпивать запрещено, охранник ходил по окружности площадки и с плохо скрываемой скукой отслеживал лица туристов и изредка, с тоской, бросал взгляд на виды города. Пока он совершал обход, мы успели выпить по глотку шампанского, большому глотку. Когда он вновь прошел мимо нас, еще по глотку и все — язык потрогал дно, и мы откупорили вторую. Курить было тоже запрещено, и мы терпели, хотя в жизни все должно быть гармоничным: выпил — закури. Хельга фоткала набережную и злилась на ветер, якобы мешающий идеальному захвату кадра. Найден рассказывал мне о ежегодном заплыве на резиновых женщинах у Петропавловки в сентябре, он и сам хотел принять участие, но потом передумал: все-таки, фактически, в дерьмо нырять! Я пытался описать, со слов подруги, ночную экскурсию по Булгаковской Москве, но Найд слушал в пол-уха. Потом угрюмо хмыкнул:
- Вот слушай. Есть Булгаковская Москва и Петербург Достоевского. Только теперь маршрут в нашем городе изменился: есть Петербург фильмов «Прогулка» и «Питер-FM». Я сам недавно видел, как люди фоткались на театральном мостике, что ведет на Моховую, и одна из теток причитала «Здесь он обронил ее телефон». Я не стерпел и посоветовал ей, не доходя до Литейного, сфоткаться у «Пьера», где такая витрина с водой струящейся, типа «а тут он сидел, и мимо прошла она». Так они пошли, представляешь? А спроси, видели ли они, где на Столярном Раскольников жил — вытаращат глаза, твари.
- Посоветовал бы им пойти в Тучков переулок, там у этих, из «Прогулки» телефон в трамвае свистнули, и они пустились в погоню через арку, мимо «Окопа» и «Трех ступенек».
Эти места были памятными для нас с Найдом. В кафе «Три ступеньки» продавали пиво без наценки, мы периодически уносили от туда друг друга и неизвестных граждан, один раз сцепились с каким-то мужичком с начесом, который обозвался поэтом и показал нам только что вышедшую книжку стихов, без названий и знаков препинания. В милитари баре «Окоп» сиживали в основном нищие студенты истфака и философского факультета, которые желали выпить не только пива, но и водки, да и атмосфера располагала: стены были выкрашены в защитные цвета, кое-где висела зеленая камуфляжная сеть, глазели на все это портреты Жукова, Рокоссовского и Конева, а в меню можно было увидеть салат «Наряд вне очереди». Здесь обычно закрывалась сессия: пили коньяк и водку с зачеток, по-гусарски, засыпали в выбивающемся из общего военного контекста сортире, стращали забредших местных гоподралов вешалкой и вели беседы о переустройстве державы и бабах.
С «Пьером» была связана отдельная история. В любимом со школьной скамьи баре «ОтВинта», мы с Найдом выцепили нетрезвого финна, что было, в общем-то, рядовым событием. Достаточно вспомнить строчку из «Кирпичей» «Он ведет себя в Москве хуже финна в Питере…». Грузный стокилограммовый мужчина под сорок со сломанным носом представился как Гарри, или Ларри, или Барри — мы так и не разобрались из-за его нестойкой дикции. Для простоты мы окликали его «Арри!», и он тут же заказывал еще пива на круг. Рассказывал нам, что сидел в финской тюрьме и дважды был женат, на русских гражданках. Арри немного говорил по-русски и совсем не говорил по-английски. Приходилось напрягать слух и выстраивать логические цепочки ответов на его несвязные реплики. Основательно нализавшись солодовым, варяжский гость начал приставать к официантке Кристине, молоденькой дурочке с симпатичной мордашкой. Предлагал ей месячный оклад в обмен на поход с ним в Летний сад, без интима. Договор был заключен только при помощи менеджера и честного слова Найда, что он проследит, что бы Арри не нарушал целомудрия девочки во время осмотра статуй. Обрадованный финн положил нас с Найдом в армрестлинг, а после положил в том же виде спорта весь бар, его мужскую половину, соответственно. И нас поперли из заведения на улицу. Арри, которого не оросило пиво, требовал продолжить чаепитие и мы переместились в «Пьер». Где Арри снова устроил турнир для онанистов, не забывая поить нас с Найдом. Мы приглядывали за нашим благодетелем, попутно знакомясь с элегантно раздетыми женщинами. Затем, финник попросил нас позвонить его бывшей жене, мы вяло согласились. В ответ на нашу просьбу забрать бывшего мужика на поруки, приятный женский голос, отзывавшийся на имя Виолетта, прямо сказал «Ну уж нет!» и разговор не состоялся. Обиженный Арри с удвоенной силой начал поглощать спиртное, налегая на водку. К этому времени, мы уже нашли двух содержанок, которых опаивали коньяком. Арри пытался склонить их к веселому времяпрепровождению «тройничком», делая не двусмысленные знаки руками и языком. На нас наконец-то обратили внимание охранники, бдительность которых мы остаток ночи усиленно усыпляли обширным заказыванием алкоголя. Нас миролюбиво попросили оплатить счет и покинуть клуб. Короче, любите танцевать — любите и танцпол мыть. Арри предлагал мне, как наиболее близкому ему, среди нас с Найдом, по состоянию опьянения, устроить русский кулачной бой с применением секретных приемов финской польки, которым его обучили на финской лесосеке. Обошлось. Приведя финна в чувство, мы потащили его на съемную квартиру, которую он занимал на Литейном. Уложив его на тахту и забрав немного денег на такси, мы покинули Арри. Закрывая дверь, я слышал тихий плач и возгласы «Йа…таккой дуррак». Мы вернулись к «Пьеру», созвонились с уже готовыми на «тройничок» дорогими кошелками и повезли их к Найду.

Минутку понаблюдав за краешком здания Двенадцати Коллегий, мы с Найденом допили третью бутылку и, взяв Хельгу за шкварник стали спускаться на землю.
- Двоечница, ты стала слишком часто наблюдать мир через объектив. И через это стала субъективной — смеялся Найден, стреляя глазами по сторонам в поисках ватерклозета. Мило нас проехал «Пати-бас»: автобус, который можно арендовывать на время и проводить в нем вечерины, прямо более маневренный младший брат трамвайчика «Аннушка» на Чистых Прудах. Едешь, едешь, выпиваешь, но вот курить опять таки нельзя. И весь смысл пропадает.
Мы стали ловить машину на Старо Невский, чтобы посетить «салон», как называла его наша знакомая, Настя, которая устраивала новоселье. Пока мы толкались на Аничковом мосту, снова пошел снег. Только, на фоне чернеющего города, он выглядел изысканней, нежели при серости дня. Проезжая мимо Московского вокзала, я взгрустнул оттого, что скоро, следующим утром мне нужно уезжать обратно. Найден заметил, что стеллу-«напильник» следовало бы выкрасить в белый цвет и подсветить неоном. Обиженная на нас, за краткое пребывание на колоннаде, Хельга пробурчала — «Тут — не Москва».