geros : Городской осёл. Гл.7. По пути на работу.

Нельзя сказать, что сон в ту ночь выдался спокойным – череда сменяющих друг друга образов, зачастую плавно перетекающих из одного в другой, фрагменты сюжетных линий, не связанных между собой, и общая атмосфера тревоги. Единственное, что отчётливо врезалось в память – это длинная червовая масть без короля и прозвучавшая ниоткуда фраза: «Отнюдь, король червей!» Откуда мне было знать тогда, что могла она значить?

Проснувшись, я продолжал ощущать беспокойство — на ночной калейдоскоп наложились обрывки воспоминаний о вчерашнем дне, перемешавшиеся в степени их достоверности. Но, как бы там ни было, а наступил обычный будний день, и, несмотря ни на что, мне совсем не помешало бы появиться на работе.

В последние годы езда по улицам Москвы в рабочее время напоминала мне телодвижения «металлистов» на сцене и их слушателей в зале в такт исполняемой музыке. Напоминала вовсе не своей динамичностью, а дёрганностью. День на день не приходился, и зачастую я терял два-три часа на участках пути, которые в иное время или в случае везения преодолевались за пять-десять минут. Тем не менее, в отличие от многих других участников движения, меня это совсем не раздражало. И даже наоборот, успокаивало и давало шанс спокойно поразмыслить о своём, когда никто над душой не стоит и не отвлекает вызывающими прилив тоски вопросами, как бы выжать побольше рентабельности из сделки с определённым заказчиком.

Вот и в этот день московские улицы предоставили мне возможность углубиться в свои мысли. Я вспомнил последнюю нашу встречу с Алексом. Нет, не вчерашнюю, а другую, когда ещё Алекс пребывал в более проворном физическом состоянии, нежели вчера. Это был день рождения одного из наших общих знакомых, собравшего в своём частном доме в ближнем Подмосковье довольно многочисленную и разношёрстную компанию. У всех подобных многолюдных мероприятий есть одна общая особенность, причём, вне зависимости от того, поминки ли это, свадьба или день рождения. В определённый момент все как будто забывают, зачем оказались здесь, разбиваются на маленькие кучки по интересам, если повезёт с собеседниками, и обсуждают свои темы, ничего общего не имеющие с поводом, ради которого они, собственно, и собрались. То ли это одно из свойств русской души, то ли так принято и во всём мире, судить не могу, мне это знакомо лишь по нашим российским кутежам.

Так и мы с Алексом в определённый момент оказались рядом, уже прилично нагруженные алкоголем. Ему никогда нельзя было отказать в чувстве юмора с элементами здорового цинизма, правда, иногда чуть более чернушного, чем принято в обществе, называемом нами культурным. Но его самого это никоим образом не смущало. Смущение же окружающих, как мне кажется, даже забавляло его.

В последние год-другой Алекс довольно круто изменился. Это проявлялось и в его реакции на окружающий мир, и в отношениях с людьми. В нём появилась какая-то внутренняя и внешняя собранность в сочетании с совершенно иным отношением к жизни. Непробиваемое спокойствие независимо от происходящего вокруг. Всё это меня в определённой степени, нет, не беспокоило, но настораживало.

На этом дне рождения я не впервые услышал от Алекса упоминание о Городском Осле как символическом образе, олицетворяющем его личность. Проводимые им параллели со Степным Волком Германа Гессе, а чаще противопоставления этих двух образов уже перестали быть для меня каким-либо откровением.

В тот вечер я имел неосторожность обратить внимание на все эти изменения в его личности в последнее время. Не знаю, то ли изрядное количество выпитого стало тому причиной, то ли определённое расположение духа, но Алекса тогда несло как после чрезмерной дозы слабительного. В тот момент его слова казались пьяным трёпом и пустым философствованием, так свойственным русскому человеку. Но в свете последующих событий и печального итога они приобретали совсем иную окраску. Казалось, предвидя что-то, он хотел успеть высказаться:

- У меня последние пару лет очень простые отношения с жизнью. И это не депрессия, о чём я тебе как-то говорил, просто мне не хотелось тогда вдаваться в подробности. Безусловно, Городской Осёл Алекс — это не Степной Волк Гарри, предпочтения и видение мира у них во многом не совпадают, и я не во всем безоговорочно согласен с самим Гессе. Что совсем не удивительно, принимая во внимание приличный разрыв во времени между нами. Я не считаю себя хозяином и повелителем своей жизни, вольным в любой момент стать выше неё и свести с ней счеты, помня, как Гарри, что в укромном месте меня ждет бритва. Да, как и любой мыслящий человек, я тоже являюсь самоубийцей, но самоубийцей пассивным даже в ещё большей степени, чем он. К чему услаждать себя мыслями о власти над жизнью, когда можно просто абстрагироваться от неё и игнорировать её, поднявшись на ступеньку выше и заняв позицию стороннего наблюдателя. Все-то мои действия – бездействие и безучастный взгляд свысока: интересно, а что она еще может вывернуть? И пассивное ожидание, когда же, наконец, всё закончится. Ко всему прочему, это крайне удобно, ведь при таком подходе и не сильно-то волнует, какие последствия могут быть у любого из жизненных событий. Точнее, совсем не волнует. «Трагические» и «счастливые», прибыльные и убыточные становятся эмоционально равноценными и просто констатируются в качестве свершившихся. Непринужденное холодное созерцание без внутренних эмоций, последующий анализ в качестве развлекухи, и проявление внешних эмоций напоказ и на заказ. Как результат — любое событие в жизни может лишь несколько повлиять на сиюминутное настроение, не более того. И самое главное – трагедии исключены.

Я нашёл возможность вклиниться в обещающий стать пространным монолог Алекса:

- Из твоих слов можно понять, что, по сути, ты уже мёртв. Хоть и шевелишь иногда ногами и языком. Ведь подобное отношение к жизненным явлениям скорее свойственно покойнику, чем живому человеку.

- Да, это ты клёво выдал насчёт «отношения, свойственного покойнику»! – съехидничал Алекс.

- Ладно, не придирайся к нетрезвым словам, ты и так понял, что я имел в виду. Для живого человека противоестественно такое отношение к жизни и те эмоции, о которых ты говорил.

Алекс поджал губы к носу, сдвинул брови и утвердительно закивал головой, тем самым обозначая намерение пошутить:

- Да, и особенно созерцание.

Изображение данной гримасы вызвало в его словесном потоке вынужденную паузу, после которой с серьёзной миной на лице он продолжил свои довольно витиеватые рассуждения:

- Конечно, да и ты сам только что обратил на это внимание, жизнь — это по самой своей сути движение, для движения же нужна цель. Кстати сказать, достижение цели есть не что иное, как остановка, следовательно – смерть. Потому-то и настолько живучи и притягательны религии, ведь цель в них недостижима, обеспечивая тем самым бесконечность движения. И потому-то очень часто многих вовсе не глупых людей постепенно затягивает в эти сети.

- Вот-вот, как русский мужик нажрётся, так сразу же его тянет либо на трёп о бабах, либо на рассуждения о боге. И ты туда же?

- Ладно, бог с ним, с богом – это частность. Я сейчас о другом – о цели вообще, в глобальном смысле. Короче, как я не пытался, так и не смог найти хоть сколько-нибудь осмысленный идеал, который, пусть и с натяжкой, но оправдывал бы существование и узурпацию некоторого объёма пространства, мной занимаемого. Моё мнение – все цели надуманные или придуманные и остаётся только позавидовать тем, кто искренне верит в абсолютную ценность своих идеалов. Это счастливые в своем неведении люди. Их вера дает им ощущение радости бытия при совершении очередного шага по направлению к своим призрачным воздушным замкам. И, соответственно, основания цепляться за такую «наполненную содержанием» и «высшим смыслом» жизнь. Для меня же все это – самообман, хотя еще раз повторю, этим «самообманутым» можно позавидовать, ведь своими иллюзиями они делают себя счастливыми. И если кто-то с пеной у рта будет мне доказывать, насколько правильны и ценны его идеалы, я промолчу и ни в коей мере не стану разубеждать его. Я буду только рад за него, рад за то, что хоть он счастлив в этой жизни. Вот поэтому по всему – «жизнь по инерции». И это ни плохо, ни хорошо. И это не пугает. И здесь неуместны слова со стороны, типа «я за тебя беспокоюсь» или «тебе нужно изменить отношение к жизни». Уж извини за высокопарность слога, но чегой-то сегодня меня попёрло в эту сторону, видать, «Кампари» поспособствовал.

Откровенно говоря, Алекс тогда довольно достал меня своими словоизлияниями. Я в тот момент был не сильно расположен к философствованию, скорее, последний его переход к теме «Кампари» более соответствовал моему настроению и чаяньям души, жаждущим практической реализации. Но, тем не менее, ради приличия, и чтобы не обижать собеседника, всё же нашел силы и дальше поддержать разговор своеобразным контрапунктом на заданную им тему:

- А тебе не кажется, что все твои мысли — это просто симптомы общеизвестного явления, что называют «кризисом среднего возраста». Уже позади период юношеской эйфории и хлещущей через край энергии созидания… Или разрушения, но это уж, извини, у кого какие приоритеты. И на смену ощущению новизны пришло чувство апатии. Видимо, тот же Гессе в своё время правильно подметил этот период в жизни человека, когда тому приходится заново переоценивать ценности.

- Да перестань! О какой переоценке ты можешь говорить, когда даже сам предмет переоценки отсутствует? – прямо-таки взвился Алекс.

- Как так, отсутствует? А служение человечеству, о чём, кстати, ты сам неоднократно говорил мне раньше, а твоя работа, в процессе которой ты общаешься с определёнными людьми. А люди, с которыми ты общаешься вне работы. Вот посмотри, и сегодня тебя пригласил на свой день рождения человек, который тебя ценит и искренне рад видеть в качестве своего гостя.

Удивительно, но после моих слов он вроде бы даже и успокоился. Или же просто воспринял мои доводы как заблуждения нерадивого ученика, нуждающегося в наставлении на путь истинный. Как бы там ни было, нравоучительным тоном он продолжил настойчиво и обстоятельно гнуть свою линию:

- Ну, допустим, что чисто формально ты прав. Но и что из этого? И какое это имеет отношение к тому, о чём я только что говорил – к цели, ради которой стоит скрипеть суставами? «Служение человечеству» — как смысл жизни? Ну, вспомнит кто-то обо мне, ан, и след-то мой уже простыл из его измерения. Ну и какой мне прок от того, и какая веселуха? Окружающие люди? И правда, вокруг меня немало людей, к которым я сам тепло, а ко многим из них даже очень тепло отношусь. К тебе, в частности. Но, по большому счету, мне совершенно никто не нужен, более того, я чувствую себя просто на порядок лучше, когда никого рядом со мной нет. Ко всему прочему, те, кто нас окружает, будь то родственники или друзья, имеют по отношению к нам одну довольно комичную особенность – уходить. Кто-то просто из жизни, кто-то из нашей жизни. Для меня же теперь уход кого угодно и куда угодно, как это ни кощунственно будет звучать, может принести даже некое облегчение – вот и этот оставил меня в покое. Все-таки, как видишь, остаются некие параллели, сближающие Степного Волка и Городского Осла, какими бы разными они не были. При всем при том, затворничество или отшельничество меня вовсе не привлекают, мне нужна некая «субстанция», с которой я мог бы делиться энергетикой. Конкретно для меня делиться, значит отдавать, и я это прекрасно осознаю, но мне не жалко – бери, кто ни попадя!

- Да, любишь ты себя безмерно, а помнишь у Кастанеды – чувство собственной важности относится к тому, от чего следует избавиться. Мог бы хоть толику своей самовлюблённости перенести вовне. Ты ещё совсем не стар, почему бы не подарить часть своей души какой-нибудь красотке или интеллектуалке, мужчинка ты у нас видный.

- Ну, зачем ты так, даже обижаешь! – эмоционально отреагировал Алекс. – При чём тут Кастанеда с его мистическими закидонами, мы в реальном мире живём! И при чём тут чувство собственной важности, когда моя так называемая самовлюблённость граничит с ненавистью и самопрезрением, доходящим порой до омерзения. По моему мнению, человек не способен до такой степени ненавидеть другого, как себя, любимого. Как ни смешно, это касается и любви тоже. Смотри-ка, какое трепетное и, вместе с тем, требовательное получается отношение к собственной персоне! Но я вполне способен искренне и до глубины души, в разумных пределах, любить не только себя, но и другого человека. Тебя, например. Но, по-моему, я это уже говорил… Шутка!

Он остановился, чуть закатил глаза, после чего его вдруг как прорвало:

- А чего ты там наплёл о красотках и мужчинках, причём, мало того, связывая это ещё и с духовностью? Ну и нашёл же ты взаимосвязь! Половая принадлежность мне совершенно по барабану, я уже отнюдь не оцениваю отношения с людьми с позиций возможности или невозможности интимного контакта. В этом смысле люди для меня – существа бесполые, отличающиеся друг от друга разве что писательными причиндалами да логикой построения причинно-следственных связей в своих умозаключениях.

- Эй, мужики, хватить здесь п…здеть в одиночестве о высоких материях, пойдём лучше выпьем! А то, Алекс, чего-то ты совсем раздухорился насчёт причинно-следственных связей. И чего тут спорить — причина нам понятна, следствие тем более. Короче, наливай стакан — вот и всё умозаключение! — услышали мы жизнеутверждающее замечание Игоря, нашего общего приятеля, неожиданно для нас появившегося рядом. И его достойное внимания предложение стало ещё более убедительным после того, как он добавил, развивая идею:

- Люди мы интеллигентные, разве не так? А ведь как написано на 517 странице известной книги Гиляровского «Москва и москвичи»: «Интеллигентные люди поп… здят-поп… здят о высоких материях, да и выпьют!»

Трудно было оспорить столь авторитетный довод, да, собственно, мы и не собирались этого делать. Предложенный им вариант логического построения был принят на «ура», и мы вновь присоединившись к шумной компании.

А это отнюдь, выплывшее в процессе моих воспоминаний и достаточно редкое в современном употреблении, действительно прочно запало мне в память как ассоциация с последними словами Алекса в том разговоре. У меня сразу же мысли вернулись к ночным кошмарам и той непонятной и, вместе с тем, идиотской фразе: «Отнюдь, король червей!»