Боль Умерший : Сказка - фантазия на тему Чиполлино, Пелевина и Соционики.

- Ты сказочный персонаж — сказал незнакомец Чиполлинно – просто большая луковица, выдуманная для детской книжке.
- Ну, я же чувствую, я мыслю – значит — я существую
- Нет, ты существуешь, лишь тогда когда про тебя кто-нибудь читает, то, что он про тебя чувствует, то чувствуешь и ты, то, что он про тебя думает, думаешь и ты. Как только кто-то перестаёт про тебя читать — ты умираешь. Возрождаясь с каждым новым чтецом. Уже несколько другим, по другому чувствующим по другому думающим, по другому тебя воспринимающим, но всё же по прежнему понимающим, что ты луковица ибо в книге про тебя существуют описания из которых это следует. Оболочка и изначальная сущность твоя заложены в тебе твоим творцом, наполняют же её жизнью и смыслом, твои читатели. Так ты умираешь и так ты возрождаешься.
- То есть даже если я умру, но меня снова начнут читать, то я опять возрожусь, и даже не смотря на то, что читатель у меня будет другой, и чувства и мысли которые он в меня вложит будут другими, события всей моей жизни будут постоянно одними и теми же, прописанными один раз и навсегда?
- Не совсем, так события тоже читающий может воспринимать по разному к тому же пойми книгу про тебя могут читать одновременно несколько человек, поэтому ты будешь проживать как бы не одну а две жизни одновременно, с одинаковыми событиями, описанными твоим создателем но немного по разному осмысливаемый.
- А сам мой создатель, что он думает по этому поводу?
- Твой создатель мёртв, ты один вечно рождающийся и вечно гибнущий, в зависимости от прихоти тех кто, решает или нет узнать твою историю.
- И я всегда и для всех буду одинаков?
- Нет, те мысли которые будут вкладывать в тебя читающие, несмотря на всю их запрограммированность повествованием, тем не менее, по любому будут отличаться в зависимости от типа личности читающего. Иными словами все мы существуем до тех пор, пока есть кто-то, кто о нас может подумать, тогда мы объективная реальность то есть такая реальность, которая существует более чем для одного сознания. Если, например, о себе будешь думать только ты один, а больше никто о тебе думать не станет, то о никакой объективности речи быть не может ты — субъективен – следовательно, ты не реален. Суть в том, что читать про тебя могут читатели с разными «типами информационного метаболизмама», всего их шестнадцать и в зависимости от того к какому из этих типов будет принадлежать читатель, будет зависеть, то какими качествами он тебя наделит, чего он в тебе больше заметит, какие свои недостатки и достоинства он в тебе заметит. Например, для одного из них ты будешь, чертовски справедливым малым в котором он будет видеть доблестного революционера и борца за справедливость, а для другого ты будешь отвратительным бунтарём, анархистом, пошедшим войной на идеально отлаженную гос. структуру. Для третьего ты будешь милым заботливым сыном, нежно любящим своего отца, для четвёртого отвязным тусовщиком собравшим неплохую компанию друзей и придумавшим для них не хилое развлечение, для пятого ловким дельцом, наладившим неплохую сеть деловых контактов, для шестого героем, бесстрашно борющимся за свои идеалы, не боясь ни смерти, ни чего похуже, для седьмого ты будешь луковицей — не очень приятным на вкус овощем, при том замешанным в едином контексте с совершенно не подходящими тебе своими вкусовыми качествами, продуктами, для восьмого ты будешь замечтавшимся романтиком, волей судеб вовлечённым в жуткие события твоего времени, девятый увидит в тебе новатора, увидившего возможность по новому устроить свой мир. Десятый тунеядца, увиливающего от своих прямых обязанностей, одиннадцатый, вообще будет страшно тебе сочувствовать, и видеть в тебе натуру тонкую, и при этом на удивление бесстрашную, постоянно отыскивая в тебе моральное право на твои поступки. Двенадцатый почувствует в тебе лидера, сумевшего найти, собрать, организовать людей и использовать их потенциал для достижения поставленной цели, на пути к которой парочка выдавленных лимонов и расплющенных томатов будут только кстати. Тринадцатый гордиться тем, что ты луковица и, что не смотря на все вытекающие из этого трудности, ты нашёл в себе силы отстаивать свои овощные права. Четырнадцатый будет, скорее всего, возмущён тем, что ты луковица и вообще его будут смущать твои, как луковицы, притязания на симпотных вишенек, явно заслуживающих более аппетитного освободителя, пятнадцатый захочет из всех вас что-нибудь приготовить, шестнадцатый окрестит тебя провидцем, с умилением припомнив всех твоих предшественников по именам.
- То есть всем этим, ты мне хочешь сказать, что я, всего лишь, жалкая, бесформенная пластилинообразное, вымышленное создание о котором, вне зависимости от моих желаний любой из этих шестнадцати может что-угодно возомнить и что я более того только благодаря их вниманию к себе и существую?
-Да Чиполлинно, это так.
-Тогда, кто-ты такой? И почему в моём запрограммированном вечно повторяющимся повествовании, я вижу тебя впервые?
- Потому что я — голубая мечта, всех шестнадцати, дающих тебе жизнь социотипов, я – семнадцатый. Я тот, кто пришёл к тебе, дабы открыть тебе истину, что ты никогда не существовал. Я тот, кто освобождает, таких как ты, от их бесконечного повторения. Я твой создатель и твой читатель. Я ты. Я тот, кто разрушает, дабы созидать. Я тот извечный хаос, что так незыблем в своём не постоянстве. Я та самая вечная отрада и надежда на новую функцию, сознания способную объяснить тебе, Чиполлино, твою сущность. Я святое право на ошибку, ведущую к новым системам. Я сказка сказок, отражение отражений, луковица луковиц, я то, что творит и то, что творимо. Я тот, кто своими усами на стенках пишет, обмакивая их в чернила чужих представлений, истины возможного иного. Я тот, кто не боится открывать вам правду, потому что у вас усов нет, и вы не станете по моему примеру писать усами.
Ну вот, теперь наша история опять кончилась. Правда, конечно, есть ещё на свете другие сказки, другие замки и другие дармоеды, кроме принца Лимона и синьора Помидора, но и этих господ читателей когда-нибудь выгонят, и в их парках будут играть дети.
Да будет так!


Чья-то самозабвенная рука в очередной раз безжалостно перевернула, последнею, страницу, очередной сказки.