Alexyi : Сесестра

О рязанских просторах написано уже столько, что даже не прилично в преамбуле к этому небольшому, но весьма поучительному рассказу описывать эти прекрасные места, являющие собой образец истинно исконной русской природы. Лучше обратимся к событиям, которые и происходили на этих просторах.

Было солнечное прекрасное летнее утро, когда школьник Пуся (родители назвали его Парис), но в школе, за границей, где он учился, и где жил, до недавнего переезда в вышеописанные красоты его звали попросту Пуся, валялся на диване в обнимку со своей любимой книжкой про викингов.

Что и говорить, что не очень, быть может, благозвучное прозвище получил он, и учись он у нас, это доставило бы ему немало хлопот.

Но дело было не в этом. Сам Пуся страдал синдромом Аспенгера, был достаточно одарен, неплохо рисовал, писал не лишенные таланта стихи, был вынужден ходить заниматься музыкой на дом к репетиторше, и учить языки.

Уединение его свойственное детям с таким синдромом не вызывало ни у кого никаких подозрений или волнений, он подолгу запирался в своей комнате, и чем он там занимался сказать мы не можем.
А может быть и попробуем. Он мечтал. Мечтал в одиночестве, но не только о дальних странах и кровавых битвах суровых викингов, но и своей двоюродной сестре, которая жила отдельно и довольно часто заезжала в гости к Пусиным родственникам.

Для полного описания характера и поведения Пуськи необходимо добавить еще несколько мазков, которые, в итоге могут стать и определяющими.

Этот человек мог стать кем угодно, причем за считанные минуты.
От доброго ласкового, приветливого ангелочка, до злобного все ненавидящего порождения Дьявола, когда к нему боялись подойти на расстояние пяти метров.

Кроме того, отец Пуси был довольно суровым, и, кажется, не вполне здоровым человеком, и за малейшие провинности сек его розгами и ставил коленями на горох, не смотря на протесты матери.

Пуся мечтал убить его, и убить мучительно.
Потом он неожиданно пропал и больше не появлялся. Пуся пытался его найти и воплотить задуманное, но все было безуспешно.
Но ярость и ненависть к нему оставалась с ним навсегда, и он частенько представлял как перерезает ему ножом горло, от уха до уха, медленно, слушая его хрип или раскалывает ему топором голову, которая разлетается на две половинки словно спелый большой арбуз.

Эти метаморфозы происходили с ним из-за его прогрессирующей психопатии, которую добрый доктор психиатр, оставаясь с родителями Пуси наедине, предрекал как переход в шизофрению, как это обычно и бывает где-то в возрасте после тридцати лет.

Все это пугало родителей, в основном его мать, но совершенно не волновало Пуську, который жил в общем-то обычной жизнью подростка пережившего переезд из благополучной европейской страны в вечно нестабильную Россию.

Иногда на него накатывали буквально моменты, когда он ни о чем не мог думать, кроме своей сестры. Тогда он становился злобен, замкнут, рассеян, ну и что мы еще можем найти в учебнике по психиатрии, вставив сюда, то в той или иной степени подойдет к описанию его тогдашнего состояния.

Сестра же его, звали ее Асгер (родственники Пуси то же были помешаны на экзотике), жила вполне благополучно, окончила институт, пошла работать, и вышла за муж.
Впрочем, она скоро развелась, не найдя со своим супругом ни взаимопонимания, ни чего еще там супруги не находят, когда подают на развод. Жила тихо, спокойно и незаметно.

О Пусе она слышала в основном негативную информацию, которую преподносили ей в виде его хулиганских, граничащих с уголовным кодексом поступков, нестабильным характером и неуживчивым нравом.

Она иногда и приезжала к ним в гости, но Пуся, который с нетерпением ожидал ее приезда, в самый приезд становился угрюм и замкнут и лишь только заглянув, если это и было кому-то дано в его душу, там можно было разглядеть распускающийся цветок психоделического счастья и наслаждения.
А вот Асгер понимала это. Она брала его за руку и они уходили в бескрайние рязанские просторы, иногда просто молча идя рука об руку.

Их первый половой акт случился внезапно и его инициатором можно было назвать обоих, а скорее престранный и мистический случай.

Пуся, надо сказать посвящал ей множество своих достаточно интересных стихов и вот однажды, сидя под раскидистым дубом, на голову Пуси неожиданно упал желудь, тоже самое произошло и с Асгер.
В этот самый момент тела их переплелись и вся страсть, до того копившиеся в них выплеснулась наружу и унесла их стремительным потоком любви в неизведанные дали блаженства, о которых невозможно писать не испытав это хоть единожды.

Да и написать-то об этом, даже и испытав, по сути, невозможно, ибо есть вещи, перед которыми бессильно перо даже самых талантливых классиков.

А потом они долго лежали, обнявшись в полном безмолвии, до тех пор, пока не начался проливной дождь, и они были вынуждены покинуть это мистическое для них место. Множество раз они туда возвращались, в те моменты, когда у них была возможность оказаться наедине.

Потом Асгер уехала в другую страну по работе и они надолго расстались, не считая интернета связь между ними прервалась.
Пуся пережевал это тяжело, и, подойдя, к тридцатилетнему рубежу у него начались первые признаки шизофрении.
Он стал слышать голоса, которые подсказывали ему его поведение, его посещали различные ведения, а иногда на него накатывала тоска, сменяющаяся эйфорией.

Метаморфозы его поведения становились все более ярко выраженными, и ему пришлось обращаться за помощью к психиатру.
Впрочем, все обошлось. Его признали, разумеется, за немалые деньги, частично вменяемым (то есть не опасным для общества) и отпустили, оставив под наблюдением, при этом прописав различные, в большинстве своем успокаивающие препараты.
Он устроился на работу и стал жить жизнью, более похожую на жизнь отшельника – дровосека, где-нибудь в рязанских лесах, чем на жителя города, пусть и провинциального.
Впрочем, именно такой образ жизни он и считал наилучшим иногда пытаясь более или менее успешно заниматься делами, приносящими реальный доход. Впрочем, большинству его проектов реализоваться было не суждено.

Но каждый день, если не каждый час, все его мысли были посвящены Асгер. Он мечтал о ней, представлял их встречу, которая сулила ему обретение рая уже на земле.
И вот этот день приближался. Она должна была уже вскорости оказаться в России, и они уже даже наметили день и место их встречи. Встреча должна была проходить у Пуси, и он не находил себе места.
Он крушил все, что попадалось ему под руку, метал топоры и ножи, и ломал деревяшки голыми руками.
Надо сказать, что он был достаточно физически подготовлен, именно, что достаточно, находясь в нормальном состоянии, но когда на него накатывала ярость остановить его могла только пуля.

А она все не ехала, уже прошел срок ими оговоренный, но она не отвечала на его звонки и послания в почту.

Ярости его не было предела.
Ярость сменяла, как это обычно бывает у людей подверженных психическим заболеваниям, грусть, и не просто, а доходящая до депрессии, когда он катался по полу и выл во весь голос, да так, что соседи несколько раз вызывали к нему участкового, который, впрочем, оставлял это без внимания.

У него и так дел хватало. Не убил никого, не ограбил? А что орет, так мало ли, может белая горячка или что там. Участковый был осведомлен о постановке Пуси на учет в психдиспансер, но заниматься этой проблемой ему было лень, да и не досуг.
Так продолжалось где-то с неделю.

Было солнечное раннее утро, когда тридцатилетний, безработный Пуся, лежа в обнимку с ноутбуком дремал, а спал он всего несколько часов в сутки, услышал ее шаги.

Дверь отворилась и на пороге показалась Асгер, натуральная блондинка, с зелеными глазами и мило улыбающимся лицом.

Пуся отшвырнув ноутбук, еще какие-то секунды находился в оцепенении, а затем бросился к ней и, схватив ее, буквально бросив на диван, стал осыпать тело ее поцелуями. Из глаз его текли слезы.
Эти слезы были искренни, выстраданные им за долгие годы ожидания и мучений. Яростный грубый и одновременно нежный секс длился долго. Они потеряли счет времени, и за все это время не сказали друг другу не единого слова.
И лишь когда их любовная борьба, постепенно стихая, пришла к завершению, Пуся разомкнув искусанные в кровь губы, произнес хриплым шепотом:
- Я знал, что ты придешь, они говорили мне, но я знал это сам. Теперь я никуда не отпущу тебя никогда, ты всегда будешь со мной, ты не останешься без меня и секунды.

Много какой еще ерунды наговорил он ей на эмоциях непередаваемой эйфории, а она только улыбалась и гладила его по голове, при этом ее зеленые глаза были полны печали и сострадания.