Hunter : НА ГЛУХАРЯ

НА ГЛУХАРЯ

Вставать нужно в три часа. Ложиться приходится за полночь, только с тяги приехали. На сон – два часа с мелочью. Забыться бы, расслабиться, да что-то никак.
Не спится.
Ворочаешься берложным медведем, которого будит талая вода, выгоняя прочь из тёплого «дома». Ворочаешься с боку на бок – только бы не проспать. Нельзя.
Зажигаешь закопчённую керосинку, чайник на плиту. Сколько там газа в баллоне? Хватит ли, чтобы взбодриться чашкой кофе?

На дворе – темень. Студёная колодезная правит голову после короткого неспокойного сна лучше, чем сотка с похмелья.
Хорошо!
Тишина, аж до звона в ушах.
Вот филин ухнул в чащобе, смеётся. Надо мной, наверное. Куда, мол, ты, братуха собрался? До рассвета далеко ещё. Дома сиди в тепле.
Спасибо, друг, я как-нибудь сам разберусь.

Я целый год ждал очередной весны, чтобы приехать сюда, на Верхнюю Волгу, подальше от надоевшей суеты. Только ты меня и поймёшь, пёстро-серый, как сказочно это – встретить рассвет вместе с обитателями лесными. Как чудно постоять на зорьке на краю мохового болота; проснуться вместе с птицами и, может быть, просто, даже не стреляя; внять всю прелесть весеннего леса, оживающего после зимней спячки; слиться с природой каждой молекулой тела. И снова ждать.
Год.
Следующей весны.
Городским, далёким от охоты людям – этого никогда не понять.

Влезаю в сапоги. Два патрона в карман. Фонарь туда же. Жаль, что луны нет на небе. Было бы сподручнее по ночному лесу красться.
Но ничего не поделаешь. Пора в путь.
Едем.

Старый УАЗик, стуча по днищу оторванным глушителем, летит по разбитой грунтовке, с шумахерским рвением объезжая замёрзшие лужи. Иногда только зазевается на ухабе, подпрыгнет, или ткнётся в провал на гати. Остановиться, перевалится через бревно увальнем и осторожно поедет дальше, снова набирая скорость на ровном. Изредка, боясь сорваться в занос, на обледенелом грунте, с шумом въедет в палевую жижу, покрытую ледяной коркой, обдаст остатки сугробов на обочинах потоками грязной воды, и продолжит беспокойное движение в ночь.

– Не торопись, Николай, не дрова везёшь, – кричу, крабом вцепившись за поручень на торпеде.
– Да всё под контролем, Андрей. В пять надо на токУ быть, а нам ехать ещё вёрст пятнадцать.
– Лучше будет, если кувырнёмся где?
– Конечно, не лучше.
– Вот и не спеши. Успеем.
– Вчера за ПолОво глава местный просился. Говорил, что глухарь нужен. Юра разрешил. Но не доехал он, встрял где-то по пути. До обеда вызволяли. Так и вернулся ни с чем.
– А нам-то что с того?
– Боюсь, мы там тоже не проедем. Лишние полкилометра топать. Вот и тороплюсь, как могу.
– Ты уж аккуратнее…

***

– Приехали. Дальше пешком.
– Далеко?
– С километр где-то.
– Ясно, – расстёгиваю молнию на куртке и на комбинезоне. Нараспашку – всё легче. Главное, не упреть – замёрзнешь. – Коля, ты дверью сильно не хлопай, – вполголоса выдыхаю.
– Хорошо. Фонарь есть?
– Есть. Налобник.
– Идём.
– Погоди чуть. Ружьё заряжу, чтобы там не клацать, – вставляю патроны в патронник.
– Готов?
Молча киваю.

Трава карамелью хрустит под ногами – подморозило. Луч светодиодника выхватывает из темноты столетние колонны елей, заиндевелые кочки, раскисшие проталины.

– Фу-у, – вздыхает Николай, – передохнём с минуту.
– Долго ещё?
– Почти пришли. Ты это. Покури пока.
– Да не курю я. Уже с полгода как.
– Молодец. А я затянусь, пожалуй, а то там нельзя.
– Подснежники уже есть, – шепчу, носком сапога трогая малахитовые стерженьки, пробившиеся через пожухлую прошлогоднюю траву. – Только спят они. Солнышка ждут. С ним и просыпаются.
– Ладно, пошли, – Николай каблуком вдавливает в дёрн окурок, – ты к глухарю подходил когда?
– Подходил и не раз.
– Тогда один пойдёшь. Мшина подмёрзла. Вдвоём в два раза шумнее.

Крепь полуостровом вдаётся в болото. На ней и таимся.
Ждём.
Прикладываю ладони к ушам, наподобие локатора.
Сканирую темноту. Себя слышно отлично.
Задерживая дыхание, вслушиваюсь в лес.

– Вон там. Слышишь? – палец проваливается в ночь.
Николай человек лесной. В тишине живёт, поэтому слышит чуть лучше меня, но всё равно отрицательно качает головой.
Проверяю ещё раз.
– Точно. Там. Послушай. Токовик «завёлся».
Всё громче и громче.
– Теперь и я слышу.
А вот и ещё один, правее, подхватил хозяина тока.
– Я к правому пойду.
– Иди. Я тут буду ждать. Андрей, иди по два шага – топь, – экзаменует меня егерь.
– Я знаю.
– Чего шуршишь?
– Рюкзак сниму. Мешает. И ремень с ружья отстегну, чтоб не звякал.
Николай понимающе кивает.
Я, стараясь не шуметь, осторожно ступаю на мох.

Фонарь уже не в помощь – спугнёшь птицу. Глаза привыкают к темноте.
Крадусь осторожно. Кошкой. Или тигром?
Пока просто медленно. До цели ещё далеко.
Вот в полумраке хОркает утренний кулик. Прямо над головой. Глухарь на мгновение замолкает, значит уже близко – теперь нужно подходить под песню.

– Тэкэ… Тэкэ, текэ, тэкэ, – щёлкает в темноте мОшник и, переходя на второе «колено», точит своё привычное стальное скИрканье.

Делаю два шага.
Замираю.
На болоте широко шагать и твёрдо встать на ноги не получится. Балансирую, ловя равновесие, на опорной ноге, какая будет опорной в следующий раз – неизвестно – мох таит в себе непредсказуемое дно.
Задерживая дыхание, продолжаю слушать темноту.
Замолчал.
Почему? Неужели услышал? Стою в неестественной позе. Ноги затекли.
Ну, продолжай!
Воздуха не хватает – прислушиваясь, затаиваешь дыхание. Думаешь, начни снова и оно, так же, как и бешеный стук сердца, распугает всё окрест.
Судорожный вдох ртом. Выдох. Голова крУгом.
Прихожу в себя.
Успокаиваюсь.
Есть!
Начал снова. Защёлкал, заскрежетал.
Ещё два шага.
Ещё…
Ещё…
Время останавливается. Замирает. Сколько я иду эти двести метров? Пять минут? Час? Вечность? Пожалуй, вечность.
Заметно посветлело.
Уже отчётливо различаю оттенки зелёного. На болоте всё зелёное – либо интенсив, либо пастель. Только стволы сосен бледно-коричневые с грязноватой желтизной. Хотя, какая здесь грязь? Грязь создают только люди.

Проснулись птицы. Сквозь утренние трели пение глухаря различаю всё труднее. Хорошо, что уже близко.
Где-то там. Вон на той сосне.
Делаю круг. Обхожу предполагаемое место стороной. Так же под песню.
Ещё пара шагов.
Ещё…
Где? Не вижу где он?
Первый луч выхватывает из тени голову и шею лесного красавца. Почти на самой маковке поёт. Встаю удобнее. Плечом приваливаюсь к жёлтому стволу. Вижу только голову и шею. Тело скрыто ветками.
Ну, да Бог с ним.
Красота. Вот он – глухарь – древний, как мир, современник мамонтов.
Вытянув вверх шею, запрокинув голову, вытачивает царь Русских птиц свою весеннюю песню.

По голове бить рискованно – обнести может. Целюсь в шею, ближе к груди. Прямо через ветки. Три нуля – должны пробить.
Жму на спуск.
Мошник, как фазан, свечой взлетает вверх. Хлопает крыльями, полностью подставляясь под выстрел.
Бью вторым, чтоб наверняка.
Глухарь камнем падает вниз. В трёх метрах от меня.
Не на кочку, а в воду, поднимая сноп сверкающих в солнечных лучах алмазных брызг.
Капли бьют мне в лицо.
Возвращают в реальность.
Вижу, как Николай бежит к птице. Спешно достаёт из воды и отряхивает.

– Ты как здесь?! – удивляюсь.
– Я за тобой шёл. Взгляд мне твой не понравился утром. Там, когда за подснежники говорил. Думал, не станешь стрелять. Вот я для страховки и шёл... Поздравляю, – протягивает он мне шершавую ладонь, холодную от ледяной воды.
– Это я вчера не стрелял. Вчера слушал. А Павлу сказал, что подойти не смог.
– Понимаю, – одними губами усмехнулся егерь, – и уважаю, – тут же добавил он.
– Вот ещё один поёт, – шепчу. Совсем рядом. Коля, не спеши. Будь человеком. Давай постоим пять минут.
Просто постоим.