gogasam : Осторожно, женщина!

Не сумев выжить в браке, я позорно бежал, но сразу же попал в руки другой женщины, суккуба по имени Марина. Она за пару лет выпила мою кровь, взорвала мозг и начинала уже лакомиться моим мясом, когда я опустил между нами железный занавес – от Штеттина до Триеста. Я объявил «холодную войну», воздерживался от секса и сильно пил, а суккубы, как известно, алкашей побаиваются, а тех, которые… Ну, тем более. Марина занялась своими делами, а я – своими, хотя по-прежнему встречал-провожал и привлекался к переноске тяжестей.

Однажды, с удовольствием поиграв в теннис, приняв душ и возблагодарив Бога за свободу, ничем не испорченное здоровье (не считая проблем с печенью и маразм), чуя весну, я вышел на улицу, мечтая о паре пива и лавочке на солнце в тихом дворе. В наших дворах, обжитых давным-давно еще строителями Университета, я знаю несколько таких лавочек. Я хотел пива, солнца и покоя. Накануне я провел семь часов за рулем, встречая Марину в Шереметьево. Стараниями московских властей, Ленинградка была забита туда и обратно. Моя «тупая советская» машина, не любя долго ехать на первой скорости, кипела и требовала топлива, зажигая разные световые сигналы на приборной панели.

- Марин, надо бы заправиться… — сказал я.

- Ты за этим приехал меня встречать, чтобы сказать, что у тебя нет денег?

Она начала печально рассуждать о том, что должен из себя представлять мужчина. Я, с некоторыми утверждениями соглашаясь в глубине души, все же злился, молча скрежетал зубами и желчно переключал скорости – с первой на нейтралку и обратно. «На нуле» я отвез ее домой в Зюзино и там оставил. И вот, наконец, на следующий день я был вознагражден за свои страдания. Я был один, я позанимался спортом, у меня не было похмелья, была весна, и у меня еще было немного денег на пару пива. Вечерело. Было солнце, дворы манили, лавочки пустовали, на все было насрать…

Я завернул за универсам, оценил обстановку и решил там же и остановиться на полчасика. Двор, облагороженный озеленителями из Киргизии и Таджикистана, без которых Москва давно бы превратилась в помойку, был пуст, и только на одной из нескольких лавочек сидела очень немолодая блондинка и пила баночное Ярпиво «Янтарное». Рядом с ней стояла сумка, набитая продуктами. Я сел через лавочку, держа дистанцию, но и не давая возможности обвинить себя в жлобстве и единоличничестве. Я красиво открыл одну бутылку о другую и блаженно откинулся на спинку недавно выкрашенной лавочки. Но я успел сделать лишь несколько глотков, и только раз с удовольствием прищуриться на солнце, когда она громко сказала:

- Мужчина! Вот. Я хочу вас спросить, русский мат – это русский язык или татарский?

- Я слышал, что некоторый слова пришли к нам из татарского, но самые гнусные – это, безусловно, наше.

- Да я не о том. Вот когда я сделала котлеты, и меня посылают – это как понимать?

- По-татарски посылают?

- Да нет, по-русски!

-Ну, так не делайте котлеты!

- Да вы – философ! Я вам скажу: он – киллер, самый настоящий. Он служил в Африке, в Афгане, а теперь дома сидит и пьет. Когда трезвый – отличный мужик, умница, книгу написал, фильмы из Интернета скачивает. А выпьет, и у него раз – щелчок в мозгах, и он уже – чудовище! Он людей убивает одним ударом…

Я с отвращением посмотрел на нее. Вечер, обещавший быть райским, превращался в кошмар. Впрочем, пиво примирило меня с действительностью и с собеседницей: немолодая, но все же симпатичная, с огромным перстнем с темным камнем, с банкой пива, она, очаровательно улыбаясь, продолжала грузить меня по полной.

- Вы верите в Бога? – спросила она. – Я считаю, что Бог один для всех.

Я тяжело вздохнул и дал ей выговориться на эту тему.

- А вы читали Мулдашева… — спросила она, но тут уже я сделал такое выражение лица, что она поспешила вернуться к теме спецслужб.

Она рассказала мне все самые страшные тайны постсоветской разведки. Чудовищные предательства и подлые подставы, блеск и нищета эфэсбэшников, любовь и смерть, миллионы в швейцарских банках и одинокое пьянство ветеранов – все это было поведано мне весенним вечером на залитой солнцем лавочке. Я узнал, например, что один из всемирно известных медиа-магнатов, был когда-то сотрудником экономического подразделения КГБ, который просто скомуниздил все бабки этого ведомства! Выпитое, несмотря на испорченный вечер, пиво придавало всему этому особый смысл. Мы возобновляли запасы несколько раз. Я – посещая универсам, она – запуская руку в сумку. При этом я говорил: «Простите, я щас», а она: «А что там у меня еще?» В результате этой беседы я стал экспертом по российской внешней политике и, похоже, членом одной из разветвленных разведывательных сетей.

«Если бы я был американский шпион, — подумал я, но мысль развивалась в нормальной плоскости… — Если бы я был американский шпион, я бы проверил эту сучку на вшивость!»

- А что у вас в сумке? – спросил я, порядком захмелев.

- Хлеб, пакет вина, пиво, курочка… — рассказывала она откровенно, как на допросе. Я смягчился и, как добрый следователь, сел ближе. Через полчаса мы входили в ее квартиру, обнявшись и фальшиво распевая романтичные и порочные матросские песни из репертуара Аркадия Дмитриевича Северного.

- А где он? – спросила она меня, уже пьяная.

- Твой киллер? Ну, пошел кого-то мочить, наверное. В сортире! — сказал я. – А котлеты остались?

Я съел несколько котлет, выпил еще несколько «пар пива», когда она – а звали ее Татьяна! – закричала:

- А кто тут у нас прячется!

Она нашла своего киллера. Он, услышав наш приход, спрятался в шкафу, где выжидал, принимая решение: мочить нас уже или не мочить. Вместе с ним был его коллега, не менее пьяный. Поскольку решение они принять так и не смогли, они оставались в шкафу, пока Татьяна, его не открыла.

- Жорочка, — кричала она мне, — иди, познакомься с Виталиком и его другом! Они здесь!

- Ну, так пусть идут на кухню, — крикнул я, предлагая упростить политическую обстановку.

Виталик молчал и тяжело сопел, не открывая глаза и задрав подбородок. Не дождавшись от него ответа, Татьяна обратилась к другу:

- Александр, давайте пойдем на кухню, там уже все вместе…

Этот собеседник ей тоже ничего не ответил. Киллеры так долго просидели в шкафу, в пыли и темноте, что при свете и свежем воздухе ноги их подкосились и их начало тошнить.

- Жорочка, ну ты посмотри: как дети! – кричала влюблено Татьяна, показывая на блюющих экс агентов.

- Ребята, — сказал я, — я знаю все, мне Татьяна все рассказала, так что вы можете не притворяться. Я – с вами! Наше дело правое. Но пасаран!

Они некоторое время продолжали блевать, а потом уснули, не выходя из шкафа.

- Ну, ты же никому не расскажешь, что я тебе говорила, — игриво мурлыкала Татьяна. Она уже не казалась «очень не молодой». Она была в самом соку. Во мне взыграло нечто животное.

- А что мне за это будет, — замурлыкал я, как кот.

- К тебе придет медсестра…

- И…

- И… увидишь.

Через час, в пушистых розовых наручниках, пьяный и в позорном неглиже, я был препровожден в ближайшее отделение милиции. Через два часа с обвинением в шпионаже и попытке раскрыть гостайны меня отвезли в Лефортово. А через два дня ко мне пришла Татьяна. С ней была сумка, набитая продуктами.

- Ты же понимаешь, что после того, как я тебе все рассказала, я не могла так это оставить. Виталик бы мне этого не простил, — сказала она.

- А как Виталик?

- Ну, он пока не пришел в себя. Но я ему все расскажу, когда это будет возможно. Он поймет меня. Вот, смотри, я тебе тут принесла: хлеб, курочка… И книга Мулдашева про Тибет.