Упитанный атлет : Котенок

Пишу фентози, экшен, дисторшн-драйв. Неженат.Член ТАФ с 2007г. Хочу представилть на внемание второй и четвертый эпиозод моего нового романа «Котенок» Действие происходет в 2030-2040 годах, в Едином Китае, на Тамбовщене, где в глубине лесов плохо себя ведет страшное племя объявленных вне закона Бухгалтеров. Публекуется по многочисленной прозьбе моих друзей. Прошло цензуру.









Вторая часть





Отец возвращался с промысла ближе к утру, развязывал холщовый, набухший от крови мешок и выбрасывал добычу на пол.



-Ешьте, бляди! — говорил, устало улыбаясь, он. Мама и старшие девочки, суетясь и приседая от волнения, быстро накрывали на стол.



-Кого взял-то? — спрашивала, не удержавшись порой, мать, и отец, мгновенно осердясь, отвечал:



-Ешьте, бляди! И не задавайте лишних вопросов! У меня разговор короткий — чик, и всё! Кого взял, того взял. Он мне фамилию не докладал! Что ж ты душу-то бередишь, лярва! Ешь и молчи!

Мы зажимали ладошками рты, что не рассмеяться в голос, и прятали глаза в тарелки. Когда отец сердился, он начинал задыхаться и хватался, словно невзначай, за отполированную частым употреблением рукоять топора, но нас его конвульсивные всплески обмануть не могли. Мы знали, что добрей и лучше нашего папы в мире нет.



Часто, когда он шагал по главной деревенской улице, в окружении многочисленных домочадцев, лоснясь упитанной мордой и соловея глазами, деревенские бабы крестились ему вслед и поджимали завистливо губы.



-Эк, повезло Нюрке-то! Такого мужика огребла...



Нюрка — это наша мать. В словах досужих некормленых баб таилась голимая правда: отец действительно был лучше других. Днем он что-то паял у себя в кузнице, а ночью, поцеловав мать на дорожку, опрокинув две сотки, брал топор и уходил добывать нам пропитание. Не будь отца, вряд ли бы мы пережили кризис. Помню, как сейчас, его сильные руки-клешни, поросшие огненно рыжим волосом, и мягкий подслеповатый взгляд из-под таких же рыжих бровей. На селе нашего батю звали «Упырь».



Лютовал голодный томительный май 2030 года. У всех на слуху и языке еще свежи были события УЕБ (уничтожения европейских банков) .



Все банки тогда постигла судьба Бастилии, а работников этой сферы, до менеджеров среднего и младшего звеньев включительно, поставили вне закона.Каждый порядочный человек, будь он плотник, продавец или хирург, имел полное право при встрече уничтожать их без следствия, суда и угрызений совести. Скальпы можно было снести в обменник – платили за них натурой, в основном, картошкой, арахисом и сухо фруктами.



В те годы в наших Тамбовских лесах скрывалось до двухсот тысяч вредителей, и многие, как и наш пахан, выживали и вытягивали свои семьи за счет преступных беглецов.



Шестую ночь подряд отец ходил на охоту и приносил по бухгалтеру…









Конец второй часте



Четвертая часть







… В год, когда Анжела увидела свою семнадцатую и последнюю весну, отца премировали новеньким ебофоном.



К тому времени на рукояти основного батиного топора красовалось уже сто двадцать зарубок – столько хищников успел он выправить экспрессом на тот свет. В районе наш батя считался лучшим охотником-бухгалтерятником, к его мнению прислушивались даже Провайдеры и сам Мозгоеб, и отец уже мог позволить себе не кузнечить дни напролет, как это бывало прежде.



Вместо того, чтобы идти в кузницу и орудовать паяльником, растачивать клапана или править рубящую кромку на топорах, первую половину дня папа проводил на Завалинке – знаменитом месте, где по весне он в одиночку схлестнулся с четырьмя оголодавшими бухгалтерами-шатунами и всех завалил наглушняк, устроив эпохальную бойню.



На память о том у отца осталась пробоина в спинном плавнике да глубокая борозда шрама, идущая наискось через всю щеку, от макушки до кончика хуя – след пятидюймового когтя особенно буйного терпилы.



Как сейчас вижу эту картину: боком, немного по-крабьи, отец восседает на дубовом комле, огонь волос его играет и мечется на ветру, длинный мускулистый хвост стелется по выжженной траве, ебофон танцует и блюет под Киркорова, показывая одновременно гламурную еблю – отец курит план и блаженствует в окружении многочисленной родни и прихлебателей.



В том же тридцать четвертом случилась и тягостная история с Анжелой.



Надо сказать, семья наша была многодетна: пять мальчиков, восемь девочек и Зелёнкин. Анжела, старшая из моих сестер, давно ходила в первых деревенских красавицах и считалась примерной дочерью. О горбе ее слагали стихи.



Тем более были мы поражены, когда однажды. во время трапезы ( мама расстаралась, к столу подавали банковский окорок, почки и печень свежего счетовода, заливные бухгалтерские языки и деликатес: «глаза финансиста в шоколадной глазури), Анжела встала и, борясь с подступающей дурнотой, сказала:



-Отец, мама, я должна вам кое-что сказать. Я полюбила.



Отец рассмеялся. Перегнувшись через стол, он сбросил чисто обглоданную бедренную кость в таз и почесал ебофоном горб.



-Хуйня какая! – сказал, раззявив улыбательно пасть,, он. – Люби, доча – дело молодое, нужное. Ебаться и любить не запретишь. Никак, залетела уже? Ах же ты, горбатая дуреха моя!



По субботам отец пил больше нас и неизменно впадал в грех сентиментальности.



-Ты не понял, папа, — Анжела едва сдерживалась, чтобы не заплакать. – Я полюбила не человека. Я полюбила бухгалтера.Делайте со мной, что хотите – а я люблю и буду его любить.



Семью накрыло. Где-то во дворе курлыкала уцелевшая сойка. Отца словно оглоушили боевым топором по лбу.



С минуту он сидел без движения, после стал задыхаться, схватился за чье-то сердце и побежал, волоча хвост, вокруг стола.



-Окстись, неуемная блядь! –вскрикивал сиплым фальцетом он. – Услышать в своем доме такое! От собственной дочери… «Полюбила бухгалтера» — ты чем, блядь, думала,! Отец – знаменитый охотник, уважаемый в районе человек, а дочь ебется с бухгалтером! Ну, почему не с крокодилом — у них хотя бы хвосты есть! Лучше бы я съел тебя в девятнадцатом!



Анжела стояла бледная и кусала губы. Верочка рыдала – губы принадлежали ей. Всяк в доме понимал – быть большой беде...



Внезапно притормозив напротив отступницы, отец смахнул со стены парадный топор, и долго, пристально разглядывал цилиндрический костяной нарост на животе у сестры, раздумывая, как поступить. Мама закрыла от ужаса глаза, младшие девочки хихикали, предвкушая забаву – и в тот момент ебофон, адская игрушка, породил журавлиную трель.



Отец принял трубку в виде дизайнерского хуя. Он слушал, белел и надувался. Руки его перестали дрожать. Хвост приподнялся и вытянулся в струну.

Ебофон вздрогнул последний раз и затих.



Старик повернулся к нам.



-Чрезвычайное положение, — совсем другим, гораздо более спокойным голосом сказал он. – Только что мне звонили из района. Адвокаты объявлены вне закона. По оперативным данным, до двух тысяч их скрывается в нашем лесу. Надо спешить. Мать, собери вещмешок. С Анжелкой и ебарем ейным разберусь позже – не до того сейчас.



Здесь взгляд его зацепился за меня. Я пошатнулся, но выстоял.



-Хочешь со мной, Тимурка? – спросил отец.



-Да, папа, очень. Возьми меня с собой! – ответил я.



-Так тому и быть, сынок. Пойдешь со мной на врага. Пора и тебе становиться мужчиной!



В глазах моих стояли слезы счастья. Впервые мне доверили серьезное дело….







Конец четвертой часте.