gogasam : Запах вечности

У Гоги было немного физических достоинств, которыми он мог бы гордиться. Когда-то он считал себя совершенным и совершенно неотразимым. Поэтому, начав общаться с женщинами, он никогда до конца не верил, что ему сейчас не дадут. Не верил настолько, что зачастую успевал уже раздеться и игриво пытался приступить к предварительным ласкам, считая, что очередной отказ это лишь игра, жеманство. Но, как правило, это было всерьез, хотя и сопровождалось хохотом. Гога, не смущался, тоже весело смеялся, справедливо считая, что отложенное удовольствие это не потерянное удовольствие. А иногда, будучи пьян, даже не замечал отказа и уж во всяком случае, не помнил об этом наутро.

Так продолжалось до встречи с женщиной-суккубом, раскрывшей ему глаза на женский вкус. Она, тоже весело смеясь, рассказала Гоге, что молоденькие и свеженькие предпочитают могучих брутальных мужчин, лоснящихся от бриолина и прочих притираний, – тип, к которому не следящий за собой Гога никогда не относился. Тридцатилетние женщины, по ее словам, падки на состоятельных господ, а вот сорокалетние и далее – как раз Гогин вариант, особенно в подпитии. «Подпитие» Гога понимал по-своему, поэтому ему не всегда везло и с сорокалетними. Но веры в успех он не терял никогда.

Единственным достоинством Гоги, о котором никто не догадывался, было прекрасно развитое обоняние. Если где-то пахло говном, Гога всегда мог безошибочно сказать: тут пахнет говном. И точка. Если же кто-то из друзей обоссался, что бывало, Гога деликатно намекал: старик, попахивает…

В то же самое время и в той же самой местности промышлял Гогин товарищ Паша – внешне вполне могучий и брутальный, но в душе – абсолютное дитя. Падкий на игры, особенно связанные с алкоголем, Паша срывал цветы удовольствия, но букетов не собирал. Пару раз случайно женившись и удачно разведясь, Паша до сорока лет оставался ребенком – здоровенным, седовласым, но ребенком. Его внешность немного портило отсутствие передних зубов, но обояние Паши было по-прежнему неиссякаемым, и ему по-прежнему давали. Его даже кормили, поили, пускали жить и доверяли играть с чужими детьми.

А потом Паша затосковал. Начал жаловаться на жизнь. В основном – по телефону и по ночам.

- Что-то не так, — решили Пашины друзья.

Однажды, встретившись с Пашей под эстакадой на Ленинском проспекте в самом его конце, Гога, несмотря на густой смог, учуял явственный запах мочи.

- Старик, — сказал, Гога, — попахивает.

Паша – мужчина, напомню, видный, — обиделся, общение на некоторое время прервалось. А потом Гога узнал о сенсационном открытии британских ученых, проводивших опыты на мышах: мыши, больные раком, пахнут мочой! Он не стал терять времени, понимая, что смерть уже взмахнула своей ржавой косой над головой друга. Он бросился к телефону, понимая, что весть, которую он несет, ужасна, но ее надо донести.

- Старик, — закричал Гога в трубку. – Ты не обоссался тогда, это – рак! Мыши вот тоже мочой пахнут, когда болеют!

- Да пошел ты на хуй со своими мышами, — сказал Паша и бросил трубку. А потом пошел к врачу.

На ранних стадиях рак излечим. Медицинская наука превратила Пашу в лысого, тощего, беззубого эротомана, которому перестали давать даже сорокалетние в подпитии. Она выкачала из него все – немалые – его деньги, сделав вдобавок ко всему нищим. Но спасла. Гога, думая об этом, поводил носом, понимая, что природа наградила его величайшим даром – спасать жизни друзей. А Паша как-то сказал друзьям:

- А ведь я, кажется, обоссался тогда спьяну.

Они жили долго и счастливо, полюбив пятидесятилетних женщин, которые пускали их жить, кормили и поили. А иногда, спьяну, давали, хотя и посмеивались над дурацкой внешностью своих стремительно раздевающихся, беззубых и немного обоссавшихся любовников.