фрейлейн Терговен : Черная кошка на одной ноге

Те, кто лежал в больнице давно, наверное, уже забыли, а кто недавно – тот вспомнит, что это за отдельный вид искусства: больничные разговоры. Минувшей зимой угораздило попасть в больницу, да это и объяснимо: о таких морозах, какие грянули, в нашем городе не слыхали уже пятьдесят с лишним лет. В ЛОР-отделение люди не могли попасть по неделе, приходили с направлением, с вещами – все занято, завтра приезжайте. Назавтра та же история. Женщины из других городов снимали гостиницы, ждали подолгу. Мне повезло, я так сильно застудила свой несчастный нос, а заодно ухо, горло и бронхи, что отправлять меня домой по морозу врачи испугались. Нашли мне место, всунули в палату лишнюю койку, где их и так уже было восемь.

Не могу сказать, что я человек замкнутый, необщительный. Более того, профессия у меня такая: не сумеешь как следует разговорить собеседника – работа не пойдет. Поэтому от разговоров я так устала, что решила представиться интровертом и под прикрытием этой легенды спокойно читать книжку. Женщины попытались было втянуть меня в разговоры о здоровье, о мужских изменах, по причине которых две женщины нашей палаты решились на пластику носа. Я сослалась на то, что в моем состоянии, с забитым носом и распухшим горлом, говорить крайне неудобно, при этом случайно, но весьма к месту раскашлялась, и от меня отстали. Да и не очень-то интересной я была собеседницей: на сериалы в коридор не выходила, обсуждать их не умела, а еще у меня дурная привычка в ответ на банальщину не поддакивать, а возражать, если есть что возразить. Ясно, что эти неуместные и неожиданные выпады нарушали плавное течение беседы. Например, зашла речь о красавицах. Гордые своим русским происхождением, наши дамы радовались, что в Европе красивых женщин нет, и не было, и быть не может. Я не вытерпела:
-- Так в Европе охота на ведьм длилась почти четыре столетия! Самых красивых, умных, интересных женщин несколько веков на кострах сжигали. Так откуда же там взяться красивым?

Послышался такой звук, будто в тишине кто-то налетел на кирпичную стенку. Первой опомнилась девушка примерно моих лет, хотя какая я в тридцать с небольшим девушка. Просто ко мне на улицах до сих пор так обращаются. Девушка даже выпрямилась, трогательная в своей пижамке, решительно подошла к моей кровати, где я бесстрастно взирала на нее поверх книги.
-- Здравствуйте! – воскликнула она, – а у нас дедушка Сталин что устраивал? Сколько народу извел?!
-- А как связаны между собой сталинские репрессии двадцатого века и охота на ведьм в средневековой Европе? — удивилась я.
-- А у нас Сталин не убивал народ?! – горячилась девушка, и дамы постарше согласно закивали, видя, что их «сериальная» часть палаты явно прессингует мою «книжную». Надо было замолчать, но я все же не удержалась:
-- То есть Сталин целенаправленно уничтожал красивых женщин? Мужчин не трогал, а только их?
-- Ну почему… И мужчин тоже трогал.
-- Так при чем тут… — начала я и махнула рукой. Книга интереснее. Женщина с пластикой носа, выждав паузу, принялась рассказывать, как застала мужа дома с любовницей, как муж кинулся на нее с кулаками, а любовница все это наблюдала… Я волей-неволей слушала все эти рассказы и боялась за себя: такой любви, как у нас с мужем, точно могут позавидовать боги.

-- Да все они мужики… собаки поганые! – неожиданно отрубила дама в леопардовом халате. Я вздрогнула, отложила книгу.
-- Не говорите про всех, пожалуйста! – попросила я, – у меня ведь тоже муж имеется!
-- Ну, не все, – смягчилась мадам в леопардовом, – но почти все.

Подобные разговоры слегка подтачивали и расшатывали мне нервную систему. Я считала: если у меня нет миллиона долларов, то не значит, что его нет ни у кого. Если у дам нет хорошего мужчины, это вовсе не значит, что их нет вообще. Вот придет муж ко мне в палату, и они убедятся, какой он. Одним глазком взглянуть достаточно, чтобы увидеть, как он меня любит, и вообще какой он волшебный… Но этого сделать не удалось: вскоре меня перевели в другую палату.

Там было значительнее веселее. Соседями моими оказались Наташа, которая, как и я, дожидаясь транспорта на морозе, застудила нос – преподаватель университета, чрезвычайно милая молодая женщина, которую почему-то невзлюбила врач отделения, дама с неулыбчивыми глазами. Ко мне врач относилась более лояльно. Может быть, вспомнила, как год назад меня с тем же заболеванием в их же отделении залечили так, что последствия пришлось исправлять около месяца, но уже в другом отделении: в хирургии. Третья дама в нашей палате застудила ухо. Она и в свои пятьдесят лет выглядела красавицей – блондинка, сохранившая стройную фигуру и красивые ноги, которыми она не стеснялась козырять по больнице, вводя в смущение врачей и больных мужского пола. Ира была женой крупного бизнесмена, который занимался нефтью и умер от тяжелой болезни, оставив любимой жене такое наследство, которого хватило бы купить несколько таких больниц, в какой лежали мы. Но Ира сама всю жизнь отлично зарабатывала, а стало быть, деньги считать умела. И обратилась в обычную больницу, а зачем ей платить частным врачам, если у нее полис имеется? Так мы все трое оказались в одной палате.

У Наташи был маленький сын и любящий муж. У Ирины – воспоминания о такой любви, о которой мечтает каждая женщина. Что касается меня, то я была влюблена в своего мужа с первого же момента знакомства и все последующие одиннадцать лет, и его звонки и сообщения вызывали совершенно неприличную радость, которую я никак не могла научиться скрывать. Соседки по палатке снисходительно посмеивались, но, в общем, были рады за меня. Особенно когда посмотрели на него вживую. Он мало кого оставлял равнодушным даже после нескольких минут общения.
Я и сама была за нас троих рада. Когда-то, в студенческие годы, меня постигла первая и пока единственная неудача на личном фронте. И я с отвращением смотрела тогда на целующиеся парочки, мстительно думая: «Притворяются тут… изображают…» И только встретив мужа, я совершенно искренне полюбила любовь: с радостью часами слушала рассказы подружек, которые наконец встретили «его!», и искренне убеждала тех, кто еще не встретил, подождать, потому что «он!» того стоит. Мне казалось – вот я шла по земле, а потом словно какой-то воздушный поток поднял и понес, и живу с тех пор, земли не касаюсь. Когда я сказала об это Ирине, она подтвердила: да, с мужем у нее было такое же чувство.

Однажды вечером, перед отбоем, Наташа предложила перед сном рассказывать страшилки. А поводом, я думаю, было то, что в этот день женщина из соседней палаты погадала нам на картах. Она не была профессионалом в этой области, просто могла раскинуть для желающих карты. Но все совпало настолько точно, что нам троим стало не по себе.

-- Были деньги, — объявила мне наша гадалка-любительница, — через них был дом.
-- Да, — подтвердила я, — у мужа оказалась крупная сумма на руках, и он купил дом.
-- Была радость, но и слезы через этот дом. Какая-то женщина, через нее ревность. Вдова – разведенная.С домом она как-то связана, и слезы – через нее и этот дом, видимо, посещала она его.
— Да, – вздрогнула я, – есть такая мадам. Лена называется. На год меня старше. Муж купил дом через ее знакомых, и она там появляется как у себя дома. Причем ведет себя так, будто имеет все права и на дом, и на мужа. Не грубит мне открыто, но так смотрит всегда самодовольно… Как будто я пустое место, а она королева. С чего бы? Образования никакого, работа у нее, можно сказать, неквалифицированная. Ни положения в городе, ни друзей серьезных. Мне знакомые не раз говорили, чтобы я ей не доверяла. Но она из себя такую мать Терезу строит, всем помогать рвется, даже когда ее не просят. И под видом этой помощи все время у нас дома отирается. То носочки свяжет, то в огороде помочь приедет. Но если мне за ее носочки и рассаду придется своей репутацией расплачиваться, то не надо мне такой помощи. Хороша я буду, если с ее подачи разговоры пойдут – от меня муж гуляет…
-- А муж-то что говорит? – полюбопытствовали девчонки.
-- Да ничего, говорит, она мне так помогает, столько всего для меня делает, а ты ее не ценишь, своей ревностью достала. Хотя и в мыслях не было ревновать. Наоборот, с нее эта тема началась, муж ни с того, ни с чего начал спрашивать: «А вот Лена переживает, не ревнуешь ли ты к ней?» Я так удивилась. Говорю – вокруг нас куча знакомых девчонок, почему я должна ревновать именно к ней? Что в ней такого особенного? Если она как-то предосудительно себя ведет и считает, что может дать повод для ревности, то пусть ведет себя по-другому, проблем-то. Пусть держится подальше от тебя, и все тут». А муж так вздыхает: «Ну вот, я так и знал, что ты заревнуешь. Она просто за тебя переживает, ведь ты же знаешь, что мы с ней часто общаемся». Ой, давайте уже дальше, – вспомнила я про гадание, – а то я мертвого заболтаю.
-- Вот враг выпадает. И этот враг – опять эта женщина, вдова. Ссоры какие-то через нее. Вот! Обман, посмотри-ка. С ее стороны и… со стороны мужа. Была встреча, был разговор неприятный. Опять же разговор – о ней, и с домом связанный. Болезнь какая-то, и через нее казенный дом –вот тебе выпадает то, что сейчас.
-- Это и понятно, я же в больнице, – усмехнулась я. Особо в гадания никогда не верила, но настроение испортилось. Если уж посторонним людям так много известно о моей жизни, что же думают друзья? Что Лена уводит моего мужа, а я ничего поделать не могу? А что, скажите, в такой ситуации делать. Урезонить обоих – выставить себя ревнивой дурой. Молчать и попустительствовать дальше – еще не лучше, выглядит как трусость. Словом, бедная жена в ююбой роли выглядит непривлекательно. Запретить им видеться? Запрещала. Точнее, просила. Муж торжественно обещал, что больше не будет, но опять звонили подруги, рассказывали про какой-нибудь пикник или день рождения, где я быть не смогла, и случайно проговаривались, что опять была эта Лена, и она пришла вместе с ним, и вместе же уходили. Муж в ответ на вопросы злился, объяснял эту таинственность тем, что не желает меня нервировать. Все слова, что скрытность и ложь нервирует меня куда больше, во внимание не принимались. Жалел бедную Лену, у которой жизнь и без того тяжелая, еще и я запрещаю ему помочь ей по хозяйству.

Я знаю примерно таких дам, как эта Лена. Тяжелая жизнь приучила их выживать любой ценой. Увести мужа своей знакомой – не подлость, а, напротив, повод гордиться. Вроде как лишний орден себе на грудь навесила. И вместо меди – сияет самодовольство: «А по-другому и быть не могло». Как правило, такие дамы считают нормой всячески афишировать свою связь с женатыми мужчинами. И если законная, но обманываемая жена не зовет мужа к телефону, дама возмущается и предлагает повозмущаться мне: «Уже давно всем известно, кто я такая, а она его не зовет, говорит – дома нет. Представляешь, наглость?»
Ох, милый мой, чем же я-то такое заслужила? Никогда на привязи не держала, в общении не ограничивала, и вот дожила: на старости лет заслужила звание ревнивой жены, которая мечтает привязать мужа к своей юбке. Вот уж глупость. Меня сроду никто привязать не мог, и зачем мне муж, которого надо выгуливать на цепочке. На то он и мужчина на то и мужчина, чтобы мог сам решить, кто ему нужнее. Что за мужик, которого женщины тянут в разные стороны, как игрушечного медвежонка, а безропотно принимает их выбор?

Гадание закончилось удачей. Наша прорицательница даже сама повеселела: такое очень редко выпадает в конце, сказала она, сразу несколько карт сложилось хорошо. А я и не сомневалась. Не для того меня природа такой создала, чтобы я себя несчастьям доверила.

После в палате, уже поужинав и попив чаю, погрызя фрукты, долго обсуждали то, о чем говорили во время гадания. Так вышло, что все трое, соглашаясь с картами, сами рассказали свою жизнь. У Наташи умерла жена брата, и в точности так все рассказали карты. Болезнь в казенном доме в настоящее время выпала всем троим. Ирине карты рассказали все перипетии ее сложной жизни красивой и богатой женщины, с любовью мужчин, с завистью женщин. Больше всего Иру волновало, встретит ли она личное счастье? Но ей выпал какой-то обманщик, что-то связанное с деньгами и любовью. Ирина сначала погрустнела, но, собрав свою незаурядную волю, объявила: «Значит, какой-то альфонс приклеится! Тогда не надо мне никого, одна буду!»

-- Я, в общем-то, к этой Лене даже не ревную, – рассуждала я потом, – ревновать можно к тому, кто выше тебя по всем параметрам. А она… ну разве что ростом меня выше. Но тут я спокойна, моему мужу такие огромные женщины не нравятся. Грубоватая она какая-то, деревенская. И говорит — «помыласЯ», «оделасЯ»… Ударения неправильно ставит, а у меня муж лингвист, его это вообще раздражает. И поговорить с ней совершенно не о чем. Вот знаете, – я доверительно понизила голос, — бывает так. Что-то рассказываешь при ней, а она молчит, на тебя смотрит, и вдруг – раз! – замолкаешь. Такое внезапное ощущение, что я не то говорю, не то делаю. В любой, самой интересной компании так: если она присутствует – разговор не клеится, хоть ты тресни. Люди за уши веселье из себя вытаскивать пытаются, и все равно как покойник в доме. С ней можно только послушать, что она про свою жизнь рассказывает. Про своих мужей, про детей, какие с ними проблемы.
-- А у нее что, дети есть? – удивилась Наташа.
-- Да, двое, и муж. Ну, не спорю, она очень хозяйственная, огород, дом, стирка. Но у меня другие есть преимущества. Я делаю из жизни праздник. Я мужу даю общение, интересы, новые знакомства, это артисты, художники, спортсмены, яркие люди – все то, что ему нравится. И он там свой, на любом уровне, вплоть до банкета президентской администрации, сумеет себя держать. Представляю эту Лену с ним на банкете… – не удержалась я и хмыкнула. – Да и кто ее туда пустит. Про внешность судить не берусь, это уж на любителя. Кому-то она покажется, красивой, а кому-то я кажусь совершенной красавицей. Но, скажу вам честно, без хвастовства…
Я помолчала, думая – стоит ли говорить,. Но ведь это правда. Я все-таки еще понизила голос:

-- Мужики-то как с ума сходят. Полчаса, бывает, поговорить достаточно – и все, он влюбился. Пишет потом годами, звонит, про любовь рассказывает. Что я его идеал, что забыть не может. Ужас какой-то, не знаю, что с этим делать. Скольким уже жизнь испортила…
-- А что такого, – спокойно вступила Наташа, – я вот не мужик, но мне с тобой интересно. К тебе правда людей тянет.
-- То же самое скажу, – подтвердила Ирина.
-- Так что я насчет себя не комплексую нисколько. Любили и любить будут. Вот и сейчас пишут… наверное, про любовь, – усмехнулась я, услышав звук пришедшего на телефон сообщения. В последнее время, как, впрочем, все последние годы, мне нередко приходят сообщения и письма от поклонников всей страны самого разнообразного содержания. Робкие кавалеры мечтают прикоснуться губами к волосам и нежно поправить одеялко на моей кроватке. Другие, более смелые, но без фантазии, пишут в основном в трех вариантах: «Хочу тебя», «хочу тебя сильно», и «хочу тебя прямо сейчас». Иногда я отвечала что-нибудь шуточное, вроде: «Но я не могу прямо сейчас, до конца работы еще два часа!» Еще эти сообщения я порой показывала мужу, и мы веселились.


На этот раз писал любимый. «Мое сердце только для тебя. Только твое оно. Спокойной ночки, девочка моя любимая!». От любви внутри что-то растаяло и потекло, как льдинка по стеклу. Я не удержалась и прочитала сообщение девчонкам. В коридоре выключили телевизор. Время отбоя.

Надо сказать, что каждый вечер мы себя чувствовали школьницами в пионерском лагере, которых вожатые силком загоняют в постель. Дисциплина здесь была очень строгой, а наша палата дольше всех не гасила свет. Когда дежурная медсестра самолично его выключала и закрывала дверь, мы еще долго хихикали, вспоминая разные истории. Дверь открывалась, медсестра грозно вопрошала: «Почему не спим?» И мы трое – экс-жена олигарха, преподаватель университета и я, довольно известный в городе человек творческой профессии, тут же мышками сновали под одеяла и делали вид, что нас здесь нет. После ее ухода опять взрывались смехом. В этот вечер Наташа предложила рассказывать страшилки. Наверное, это после гаданий мы настроились на потустороннее и чувствовали потребность щекотать нервы дальше. Мы улеглись поудобнее и стали вспоминать, что у нас в жизни было страшного.

-- В общем, жила одна женщина, – начала Наташа как застрельщица, – у нас в деревне. И поговаривали, что она ведьма. И вот однажды зашла она к соседке попросить соли. Ну, а у той не было соли.

Было тихо. За окном проехала машина. На стене от света фонаря махали лапами деревья, показывали что-то узловатыми пальцами. Мы тоже притихли.

-- Ну, и не дала она ей соли. А та бабка сказала: «Ты меня попомнишь». И вот приходит к соседке на двор кошка…

При этих словах у меня в памяти что-то заскреблось. Что-то отдаленное – попросила соседка соли, кошка, черная… Господи. Вспомнила. Пальцы озябли от воспоминания. Сердце заколотилось, как будто сейчас предстояло выходить на сцену. «Я расскажу потом», — подумала я. Страшилка Наташи оказалась типичным рассказом о том, как кошке-пакостнице сломали ногу, а наутро бабка-ведьма ковыляла по деревне уже на костылях. Несмотря на то, что подобные сюжеты мы уже слышали, но ужаснулись еще раз. За окном что-то прошуршало. Мы спрятались под одеяла глубже и затаились.

-- А вот я расскажу, – тихо начала я. Никто не возразил. – Была у меня подружка. Веселая такая, симпатичная. Кудряшки вокруг лба. Все ее любили. И вот однажды приходит к ее матери соседка. Соли попросить. А у матери не было соли.
--Нельзя же соль на ночь давать, – подсказала Ирина, внимательно слушая.
-- Может быть. Ну вот, а бабка-то и говорит: «Ну, попомнишь ты меня!» И однажды подружка ночью встала, воды попить, что ли. А мать сидит в темноте, на стуле, и спать не ложится. Подружка спрашивает: «Ты чего?» А мать говорит: «Посиди со мной. Не хотела тебя пугать, но это каждую ночь». И ровно через сколько-то времени начался такой звук, будто палка по кровати колотит, колотит, сильно так… Свет они не зажигали. Потом все стихло. Мать с дочкой спать легла, в другой комнате. А утром диван складывать – а там внутри ножка от стула лежит. А стула такого в доме сроду не было. И продолжалось это какое-то время… — у меня у самой в животе похолодело от страха. Захотелось закурить, хотя я к тому времени почти бросила. Девчонки притихли. И на улице молчало, будто ночь, носом прижавшись к стеклу, тоже слушала.

-- Ну вот… — продолжала я. — И был у подружки день рождения. Пятнадцать ей исполнялось. И пошли они праздновать, лето было, где-то в сквере сидели, или в детском садике вечером, в общем, на открытом воздухе. Потом вторая девчонка ушла, а подружка с пацанами осталась. Точнее, та девчонка убежала. Но она никому ничего не сказала почему-то, вырвалась и домой пришла, спать легла. Видимо, в шоке была. А моя подружка там осталась.

На стене беззвучно шуршали тени. Медсестра, видимо, удовлетворившись тишиной из второй палаты, больше не появлялась.
-- Ну вот…
-- А на следующий вечер ее нашли. Компания праздновала что-то там же, одна из девчонок за веранду отлучилась, в туалет. Ну, подружку и нашли. Горло перерезано, лицо все… — я не смогла сказать – «порвано», сказала: — ….изуродовано. Вся в следах от окурков. Девчонки ее домой понесли, но голова плохо держалась, они ее бросили и за помощью побежали. Вот.

Самое главное было позади, и я уже спокойнее закончила рассказ:

-- А потом ровно через полгода ее брата на улице зарезали. Кто – не нашли. Они втроем жили – подружка, мать и старший брат. Видный парень такой был, красивый, яркий. Веселый. Весь двор его уважал. Ну, а мать после этого увезли в сумасшедший дом. Вот так за полгода всю семью извели…

Тишина длилась всего несколько секунд.
-- Да ну вас с вашими страшилками! – в сердцах не выдержала Ира, – давайте спать лучше!
-- Точно, – поддержала Наташа, – я думала, вспомним байки, как в пионерском лагере рассказывали, а тут такая страшилка, что я теперь полночи не усну.
-- Это все правда, — робко вставила я. Самой было не по себе после своего рассказа.

Девчонки попытались уснуть, но еще долго ворочались. Ире не давало покоя ухо, Наташка не знала, как поудобнее уложить голову с трубочкой-дренажиком в носу. У меня такой же дренажик стоял уже пятый день, я к нему привыкла. Но спать тоже не хотелось. Я задумалась.

Господи, и хватает же у меня совести на жизнь жаловаться! А поводов для жалоб той зимой у меня было предостаточно. В минуты отчаянной слабости я даже сетовала на судьбу: за что? Для начала я (к счастью, пассажиром, а не на своей машине), влетела в аварию, что привело к длительной потере сознания и к многочисленным шрамам на лице, лицо зашивали, особенно пострадал левый глаз. Мне столько говорили про мои красивые глаза, что я всерьез затосковала. Потом решила, что это мне наука – не придавать столько значения своей внешности, ибо тлен это. Да еще после сильного сотрясения наступила жуткая депрессия, и любая мелочь, вплоть до уведенной кем-то авторучки, превращалась в катастрофу, из-за которой впору свести счеты с жизнью. Затем из квартиры знакомого украли лежавшие там вещи, телефон и фотоаппарат. Телефон личный, ладно, а вот фотоаппарат дорогой и служебный, за него надо рассчитываться, а с чего – понятия не имею. Пока я с этими авариями и морозами попадала в больницы и лечилась, на работе сочли, что прекрасно обойдутся без меня. По выходе из больницы мне предстояло решать этот вопрос с начальством.

Но если, как это сделал Робинзон Крузо, провести черту между плюсами и минусами, то я все же оказываюсь в огромном плюсе. После аварии я осталась жива, хотя после удара такой силы все могло закончиться гораздо хуже. И даже глаз отлично видит, а шрамы сойдут… надеюсь. У меня прекрасная творческая профессия, достаточно ума и опыта, чтобы не остаться без работы ни при каком раскладе. Украли фотоаппарат – безотказная примета: скоро грядет прибыль. Это еще ни разу не подводило. У меня есть друзья, а главное – любимый и любящий муж. От одного воспоминания о нем волна любви прокатилась и замерла где-то в районе груди, усыпляя. Все у меня хорошо. На самом деле… Что может быть страшного в жизни, пока ты ее потерял ее?

Прибыль меня ждала совсем скоро: объявили номинантов на ежегодную премию мэра, и премия, а также звание лучшего сотрудника года в своей области досталось мне. Так что все у меня было хорошо на тот момент. И том, что с Леной мой муж живет вот уже три года, я узнала от нее лишь спустя два дня после выхода из больницы.