Андрюша Гудронов : История с хуятором

«Артёма считали мальчиком со странностями. Шумные забавы сверстников никогда не вызывали у него интереса, и учился он тоже без особого рвения. Вероятно, это происходило оттого, что обстановка, в которой ему довелось расти, никак не способствовала здоровому и гармоничному развитию. Мать допоздна вкалывала на складе, отчим же, обычно, болтался с корешами по району и являлся домой в стельку пьяным уже под утро. Ребёнок был предоставлен самому себе, большую часть времени он проводил на улице. Его притягивали необычные и, зачастую, жутковатые места, где можно было побродить в одиночестве, не опасаясь внезапной встречи с одноклассниками или учителями…
Тем вечером Артём гулял среди дальних гаражей на окраине жилого массива. Место это было достаточно пустынным, здесь ничто не мешало сосредоточиться. Сидя на корточках, Артём строил башню из обломков шифера, кирпичей и кусков картона. Башня была неустойчивой, постоянно рушилась, и Артём усиленно думал, как бы укрепить сооружение. В какой-то миг он почувствовал, что кто-то внимательно и, судя по всему, уже давно смотрит на него сзади. Резко обернувшись, Артём увидел одетого во всё чёрное мужчину. Незнакомец был высоким и плечистым, значительно крупнее отчима. Щёгольская эспаньолка и бакенбарды придавали ему несколько нездешний вид – в городке ни у кого таких не было. Мужчина шагнул ближе и заговорил. Голос у него оказался ровным и бархатистым, но, в тоже время, налитым какой-то очень убедительной силой. Артём даже сам удивился тому, как быстро завязалась беседа. Обычно пугливый, зажатый, он вдруг проникся доверием к незнакомцу. Когда же тот невесомо провёл рукой по его волосам, мальчик и вовсе разомлел, как кошка, которой чешут за ухом. Скоро они уже шли куда-то вдвоём. Мужчина держал Артёма за руку…»

Гоша с удовлетворением потянулся, привстал со стула и почесал жопу. Перечитал написанное. Начало текста понравилось ему настолько, что он вприпрыжку забегал по тесной комнатёнке, предвкушая грядущий триумф. Сомнений быть не могло: все литературные порталы содрогнутся под грузом гошиного мастерства и писательского таланта. А уж многоплановость идеи, головокружительные повороты сюжета, целесообразное и умелое использование элементов сетевых новоязов… С таким набором достоинств можно было даже поприжать дряхлеющих контркультурных королей, встать в ряд с кумирами детства.
Гоша часами пропадал на специализированных сайтах, а потому рынок изучил досконально. Он знал, какой продукт читатель схавает охотнее всего. Авторская задумка была масштабной и выверенной – психологический триллер, повествующий о жизненном пути маньяка-педофила с дипломом юриста. Предполагалась также второстепенная сюжетная линия, которую нужно было начинить философией, дабы текст получился содержательным и полисемантичным (смысл слова был ясен не в полной мере, а если говорить откровенно, неясен вовсе, но Гоша знал – хороший текст непременно должен быть полисемантичным). Ещё следовало натолкать в повествование больше цитат — того требовала провозглашённая Гошей принадлежность к постмодернистской традиции. Ну и ещё, недурно было бы ввернуть где-нибудь при случае слово «пубертатный». Если соблюсти все эти условия, получится такой крутой коктейль, который наверняка будет валить с ног даже самого искушённого читателя.
«Ояебу», — исступлённо взвыл Гоша, представив себе, как поклонники растаскивают его рассказ на цитаты, а недоброжелатели, наконец, обречённо поджимают хвосты и признают капитуляцию. Пока же можно было сделать передышку и немного развлечься, ведь рождение первых абзацев потребовало серьёзнейших усилий.
Писатель приспустил шорты, вынул хуй и, любовно оглядев его, принялся мастурбировать. В этот раз он думал о телеведущей Инессе Касперовской: представлял себе, как она садится на унитаз и опорожняет кишечник. Воображение рисовало картинку в мельчайших подробностях. Когда в комнате отчётливым зловонным облаком повис запах испражнений Инессы, Гошино лицо перекосилось эпилептической гримасой. Писатель разбрызгал сперму по обивке дивана и в изнеможении повалился на спину.
Гоша немало потрудился над созданием своего сетевого образа и, в конце концов, достиг цели – его считали пресыщенным мачо и циничным обольстителем. Однако, действительности это, увы, не соответствовало: отношения с женщинами фатально не складывались. О причинах такого положения вещей можно было лишь догадываться, чем Гоша, собственно говоря, и занимался практически всё время. Да, его глаза были не слишком выразительными — мутноватыми и выпуклыми, а желтушность склер свидетельствовала о синдроме Жильбера. Да, в уголках его рта постоянно скапливалась слюнная пена, а в ушах и ноздрях курчавились волосы. Всё это легко объяснялось неблагоприятной наследственностью, и Гоша был просто её безвинной жертвой.
Так или иначе, но эта проблема с юношеских лет оставалась его головной болью. Случайные девицы вползали в холостяцкое существование писателя редко и неохотно. Да, что там: если говорить откровенно, не вползали вообще — в свои 32 Гоша оставался девственником. Онанировал он при этом часто и изобретательно.
«Но это хуйня, — думал он, загружая страницу любимого литературного сайта sosi-grafoman.com. – Зато я умён и талантлив. Вот издамся, разбогатею, дам интервью для «Rolling Stone» и мокрощёлки ко мне в очередь выстроятся. Сцуко».
На сайте Гоша не появлялся уже добрых два часа, но за это время там ничего кардинально не поменялось: модераторы лениво попинывали каких-то новоприбывших долбоёбов. Те залили скверные копрофильские стишки и, как водится, требовали немедленного признания. Гоша наугад открыл одно из свежих поступлений и, не глядя в текст, написал коммент: «ГЕНИАЛЬНО!!! ЧИТАЛ И ПОПУКИВАЛ».
Язвительность и остроумие Гоша считал своими главными козырями в борьбе с бесчисленными ордами графоманов. Их ответные возмущённые блеяния уже никого не могли убедить, тем более что сражённые наповал оппоненты, кажется, и сами понимали, какими имбецильными лохами выглядят.
Проникнувшись благородством выполняемой миссии, Гоша оставил отзывы ещё нескольким рифмоплётам. Его рецензии были остры и неотвратимы как скальпель, безжалостно ироничны, как публицистика Татьяны Толстой: «СРОЧНО ОТПРАВЛЯЙТЕ В НОБЕЛЕВСКИЙ КОМИТЕТ», «ПУШКИН НЕРВНО ДРОЧИТ» и «ИДИ НАХУЙ, АВТОР». И хотя реакцию уёбищных сетевых онанюг можно было легко предсказать заранее, всё же, величия Гошиного критического гения это ничуть не умаляло.
Однако медлить было нельзя. «По-настоящему ахуительные тексты пишутся быстро, на одном дыхании» — подгонял себя Гоша. Насыпав в блюдечко горсть орехов кешью, чтобы писать было не так скучно, он застучал пальцами по клавиатуре.

«… — Михаил Олегович, — представился новый знакомый, легонько и бережно сжимая ладонь Артёма. – Для друзей просто Миша. Я бы хотел, чтобы ты называл меня так».
Артём согласно кивнул. С Мишей он чувствовал себя значительным и совсем взрослым, не так, как с отчимом. К нему относились как к равному, это было приятно и непривычно. Вдобавок, выяснилось, что Миша тоже собирает миниатюрные авиамодели, и уж конечно Артём не стал отказываться от приглашения погостить, а заодно осмотреть коллекцию.
Происходило что-то необычное и неожиданное. Артём чувствовал, что уж теперь, с появлением такого понимающего и надёжного товарища, всё в его жизни, наконец, поменяется. Можно было без страха и даже с гордостью смотреть по сторонам, выпрямить спину и расправить плечи.
Именно о таком старшем брате он мечтал, одиноко слоняясь по городским закоулкам. Пальцы брата были пухлыми и влажными, от этого Артему казалось, что сейчас непременно…»

В этот самый момент, когда, согласно замыслу, мальчик должен был впервые услышать вкрадчивый шёпот порока и прочувствовать его тревожную прелесть, орешек кешью вдруг проскочил художнику в трахею. Гоша надсадно закашлялся и, вытаращив глаза, приподнял упитанный зад со стула. На лбу и щеках выступила испарина. Самым ужасным было то, что Гоша никак не мог повлиять на ход событий. Ему удавалось только хватать воздух ртом и судорожно трясти руками. Нетвёрдо потоптавшись на месте, он с тоской взглянул в монитор – порнуха почти докачалась, но какие-то неявные предчувствия не позволяли обрадоваться этому факту. В глазах потемнело и, хрипло зарычав, писатель с грохотом обрушился на пол.

Очнулся он в незнакомом и странноватом помещении. Комната была довольно просторной, к тому же без мебели. Стены, выкрашенные в омерзительный бледно-морковный цвет, нагоняли безотчётное уныние. Гоша сидел в углу на стуле и рассматривал болтавшуюся под потолком лампочку. «Больница что ли?», — смутно подумал он, но в ту же секунду заметил, что его ноги и руки крепко связаны капроновой верёвкой. «Не, не больница, блять», — догадался литератор.
В противоположном конце комнаты, отвернувшись к стене, молчаливо и сосредоточенно копошились люди в тёмных робах. Гоша не мог разобрать, что именно они там делают, но, наблюдая за их отрывистыми движениями, можно было предположить, что они пытаются затолкать в мешок нечто громоздкое и продолговатое. Неизвестно откуда гремела музыка группы «Propellerheads», и едва трек заканчивался, как невидимый аудиопалач тут же врубал его снова. Продолжалось это достаточно долго, и, в конце концов, начало становиться невыносимым. Решив, что о нём, вероятно, просто забыли, Гоша негромко откашлялся.
Один из топтавшихся у стены людей медленно повернулся и, шаркая подошвами об пол, стал приближаться. Это был всклокоченный грязный дед с безумно сверкавшими из-под козырька бейсболки глазами и грацией бывалого мясника. Подойдя, он тотчас ударил Гошу наотмашь по лицу, но этого, видимо, ему показалось мало, поэтому он поспешил заехать сочинителю носком кованого сапога по рёбрам.
Болезненно взвизгнув, Гоша скрючился от боли и недоумения. Где он? Как и почему здесь оказался? Что, в конце концов, всё это означает? Строить какие-либо предположения на этот счёт мешало необъяснимое расстройство памяти. В мозгу вертелись только неизвестно чьи убогие вирши и загадочная фраза «ПУШКИН НЕРВНО ДРОЧИТ». Ясно было одно: произошла ошибка. Гоша уже собирался заявить об этом, но жуткий старик вдруг подошёл к нему вплотную. От него несло рыбой и вспотевшими подмышками. Расстегнув штаны, он вынул желтоватый бородавчатый хуй и приблизил его к Гошиным губам. Писатель опешил, но, опасаясь кованых сапог мерзавца, лишь возмущённо заморгал. Старик, тем временем, схватил Гошу за подбородок и, рывком открыв ему рот, засадил уже порядком набухший хуй так глубоко, что пленника едва не вывернуло наизнанку…
…Кончив, ублюдок как ни в чём не бывало застегнул молнию и отошёл в сторону с видом человека добросовестно исполнившего свой долг. Стараясь не думать вообще ни о чём, Гоша давился его тягучей малафьёй, которая напоминала консистенцией густые гайморитные сопли. При этом его не покидало чувство, что наваждение вот-вот рассыплется и жизнь снова хлынет в привычное русло.
Однако же ничего не рассыпалось. Немного придя в себя после только что пережитого, Гоша заметил, что остальные мудаки подошли ближе и с интересом наблюдают за происходящим. Почти у всех были одинаковые вытянутые рожи, отображавшие тупое любопытство и злобу. Гошино внимание привлекли двое, выбивавшиеся из общего ряда – буйно накрашенная рыхлая бабища и парнишка, с унынием рассматривавший пол у себя под ногами. Парень выглядел таким жалким и напуганным, словно это ему, а не Гоше только что кончили в рот. Больше всего он напоминал подростка-второгодника со всеми признаками аутизма.
Писатель наморщил лоб, пытаясь сообразить, где он уже встречал этого нелепого обсоса. И неожиданно всё вспомнил. Вот он, Гоша, мастурбирует, предаваясь фантазиям о срущей Инессе Касперовской. Вот стебёт графоманов на сайте. А вот орешек проскакивает ему в дыхательное горло. Но на этом воспоминания почему-то обрывались, и ответов на самые важные вопросы – где именно он находится, и что привело его сюда – всё так же не было. С пониманием этого стало ещё страшнее, чем раньше.
Тотчас из пустоты возник текст – он был трёхмерным, излучал ровный свет и невесомо болтался в пространстве. Не имея какой-либо определённой цели, Гоша засунул голову в текст, как в бадью с водой.

«…В гостиничном номере царил душный полумрак. Запахи пота и табачного дыма смешивались с ароматом Мишиного одеколона. На столике у массивной двуспальной кровати стояла пустая бутылка из-под шампанского «Абрау-Дюрсо».
Почёсываясь, Миша выпутался из одеяла, сладко потянулся и закурил очередную сигарету. Сделав несколько шагов, замер напротив зеркальной панели шкафа-купе и долго рассматривал отражение своего крупного голого тела. Поджарый, загорелый, ухоженный – большинство мужчин его возраста, чаще всего, выглядят иначе. На щеках Миши обозначились ямочки, а глаза масляно заблестели.
Артём лежал на кровати, зарывшись лицом в подушку. Ему казалось, что он умирает — после всего, что произошло, не умереть было просто невозможно. При этом мысль о смерти не пугала и не тяготила. Наоборот: думая о скором избавлении, Артём чуть успокаивался. Чувствуя, как из желудка поднимается муторная волна рвотных масс, он хотел одного – смежить веки и больше никогда не видеть этого мира. А очнуться уже где-то там… Там… Где именно, Артём не знал, но это не имело вообще никакого значения…»

Увесистая затрещина вынудила Гошу отвлечься от созерцания порождённого им самим мира и возвратиться в комнату. Писатель обнаружил себя всё также привязанным к стулу. Толпившихся вокруг него людей, меж тем, заметно прибавилось. Со всех сторон наплывали их кривоносые ухмыляющиеся хари, Гоша жмурился, чтобы не завизжать от ужаса. Размалёванная баба протиснулась ближе и, глядя на него, сладострастно облизывала отёчные губы. Парнишка-второгодник притащил откуда-то клетку с раскормленной крысой и поставил её у Гоши в ногах. Выпускать крысу на волю пока не спешили, но она держалась с таким нахальным спокойствием и так недобро посматривала на литератора, словно знала наверняка, что добыча никуда не денется. Старик в кованых сапогах вынул из кармана комбинезона пассатижи и хищно оскалился.
В тот самый миг, когда измученный Гоша, потеряв голову, негромко попёрдывал от горя и безнадёжности, его и оглушило страшное прозрение.
… Роман Виктора Олеговича Пелевина «Т» был одним из сильнейших литературных впечатлений Гоши. Он определённо стоял вровень с такими колоссами актуальной отечественной словесности, как «Голубое сало» Сорокина и минаевский «Духless». В романе Гоша почерпнул одну чрезвычайно занимательную идею, которой уже давно собирался посвятить критическое эссе, но всё как-то не доходили руки. Идея заключалась в том, что души умерших писателей вынуждены исполнять роли персонажей, создаваемых другими авторами, то есть становиться героями чьих-то произведений. Тем самым, несчастные творцы расплачивались за бесчинства, которые при жизни вершили в своих текстах, а в особенности за своевольное порождение новых пространств и сущностей.
Мозг оцепенел. Перед глазами замельтешили красно-зелёные пятна, а зубы лязгали так громко, что слышно было, кажется, всем находящимся в комнате. Гоша, разумеется, ещё тешил себя надеждами, что сию минуту проснётся дома на любимом диване, но при этом уже прекрасно всё понимал. Ему вдруг стало до слёз жаль того парнишку, которого он бессердечно толкнул прямиком в похотливые лапы маньяка-педофила. Собственно, самого маньяка-педофила он жалел не меньше. И у него и у остальных своих жертв он с удовольствием попросил бы сейчас прощения. А перед одним из страдальцев – имиджмейкером Славой — и вовсе покаянно упал бы на колени.
Затравленным зайцем озираясь вокруг, Гоша осознавал, что ему, в очередной раз, не повезло. Он явно очутился в бессвязном, на скорую руку слепленном крео, автором которого был, по всей вероятности, какой-то малолетний, но очень тщеславный и выебонистый графоман. При мысли о том, что им вполне может быть один из тех долбоёбов с сайта, Гоша болезненно скривился и выпустил кишечные газы. В самом деле, учитывая бессмысленность и убогость происходящего, этот вариант даже можно было рассматривать в числе наиболее вероятных.
Однако проверить догадку, видимо, было не суждено. В отличие от пелевинского графа Т, Гоша, увы, не имел возможности лично общаться со своим создателем. Показываться ему на глаза бесталанный творец не спешил, наверное, из страха. А о том, можно ли каким-нибудь образом вынудить его это сделать, Виктор Олегович умалчивал. Оставалось лишь представлять себе уткнувшуюся в монитор прыщавую рожу творца и давиться спазмами бессильной ярости.
Ебанат-автор, тем временем, явно не намеревался давать Гоше ни единой лишней минуты для передышки. В комнату продолжали набиваться люди, теснота уже становилась невыносимой. Похоже, создатель решил не утруждать себя описанием внешнего облика вошедших. Из-за этого как следует рассмотреть их у Гоши не получалось, несмотря на то, что все они норовили протиснуться к нему поближе и нагло пялились в упор. Некоторые даже касались его лица хрящеватыми липкими пальцами. Пленник потел и трясся от ужаса. Но ещё острее были обида и унижение, ведь все эти муки ему приходилось терпеть единственно ради того, чтобы какой-то безвестный сублимирующий идиот мог обратить на себя внимание. Позор был чудовищным и непереносимым.
Толпа всё больше оживлялась, на основании чего можно было сделать вывод: самое страшное ещё только начинается. И действительно – под всеобщие одобрительные возгласы к Гоше приблизился тощий тип в накидке с капюшоном. Его глаза полыхали неправдоподобным безумием. В одной руке он держал ведёрко с какой-то едкой пахучей дрянью, в другой – клизму. Из ведёрка валил пар. Демиург явно намеревался совершить очередную мерзость, и жутко было даже предположить, что именно мудак замыслил на этот раз.
Подойдя, тип в капюшоне ощерил бульдожью пасть и, разразившись смехом клишированного негодяя, произнёс:
— Ну что, граф Г, извольте уделить мне чуточку внимания. Переходим к водным процедурам.
Гоша зажмурился, втянул голову в плечи и тихонько завыл…