Корбан Даллас : Утомление духа

Без пяти четыре, «Ну и пох…, да в принципе пох!», — отзывалось в Гришиной голове. Он бродил по квартире смурной и невыспавшийся, надсадно отхаркиваясь. Сквозь заляпанные, мутно-желтые окна начинало светлеть. «Не…, ну она сама заебала, в принципе…», — зацепил ногой пустую бутылку, с грохотом покатилось штук пять. Соседи снизу опять начнут бузит. «Да пох на них…», — никакого разнообразия мыслей в мозгах, — «Бабка, сука, вот же заебала…»
В чайнике не осталось ни капли. В холодильник даже заглядывать смысла не было. Гриша сплюнул, и слюна тягуче повисла на нижней губе. Рука пошарила вокруг, скорее рефлекторно, чем и правда в расчете найти что-то подходящее. Гриша пальцами собрал харкотину с лица и зашаркал в сторону ванной. «Ёбаная хата!» В его родном поселке квартиры в двухэтажных домиках были маленькие и уютные. А здесь, в областном центре, сплошные «сталинки» с высоченными потолками и длиннющими коридорами. Такая была и у Гриши. «Ну как у него, у бабки вообще-то, в принципе, ну а так-то у него».
Гриша начал сердиться. Вчерашний вечер не прошел зря, выпили с литр наверно на троих, причем Толян почти и не пил, его чёт там жена пасла, на дачу что ли… «Да и пох…» А кто же был третий, Гриша никак не мог вспомнить. Вроде и не из ихних. За пять лет проживания в областном центре, он достоверно узнал кто свой, кто чужой. Чистой одежды не было. А кто постирает то? Мать давно сетовала, что ему пора взяться за ум, жениться, деток родить, ну да ладно, сейчас не об этом. Колючей иголкой в Гришиной голове засела думка о бабке. Привычное «ну и пох» не помогало. Знаете, как бывает, когда шальная мысль спросонок привяжется, и свербит, свербит потом. Вот так же и у Гриши. Бабка, конечно, давно его достала. Гриша, покачиваясь, влез в несвежие треники. Говорил же ей нормально, ну нету денег, подожди до шестого, получка же. Но нет, ей, видишь ли, приспичило. Гриша вжикнул молнией на олимпийке, защемив волос на груди: «Ай, ёбт!» Где-то еще были его сандалии, но где? В принципе то можно было и потерпеть, только вот он вчера твердо решил! Сандали оказались в толчке, застегнуты и разбросаны около унитаза. Срал вчера видать по пьяни то, да и пох…
«Не ну я ей тварь что ли, или имею право, бля!» Да точно, вчера именно так он и сказал. Гриша неожиданно вспомнил, кто был третьим. Вообще-то четвертым, сначала с ними Толянов брат сидел, но он не в счет, щегол еще. Третьим был мужик с Гришиного подъезда, с которым Гриша всегда здоровался, но своим никогда не считал: вроде он там доцент, или что-то такое. У соседа этого бешеные глаза и нехилая такая борода, которая по ходу пьянки стала вся растрепанная и клочками. Мужика вчера выгнала жена и он проставлялся во дворе прямо за гаражами. Как же его звали? То ли Федя, то ли Петя… Гриша захлопнул дверь квартиры, предварительно проверив, не забыл ли ключи.
На улице было пусто и свежо. Да, именно этот мужик вчера заговорил о тоске русской что-то там души и тут Гриша ляпнул про бабку. Ну а теперь чего, «мужик сказал, мужик сделал». Как он там говорил то: «Что я права, что ли, не имею?!» Да и пох на него, кстати… Гриша шел мимо родного ларька и даже как-то сердце защемило. В кармане, что особенно удивляло, шуршали сто рублей. Сегодня наверно Ленкина смена, эх, постоял бы у окошка, прихлебывая холодненького пивка, потрепались бы… Нет, надо уж с бабкой что-то решать, а то опять начнет названивать в дверь, шляться по соседям, или даже участкового приведет. Гриша подобрал на газоне кирпич и вошел в полутемный подъезд. «Бля, щас с ходу надо ебашить! А то очканет пизда старая, начнет верещать…» Гриша поднялся на второй этаж и остановился перевести дух. Спохмелья колотилось сердце, и он в очередной раз сказал себе, что надо бросать так бухать. Литр на троих, а, кстати, нихуя не литр, утром то пиво было, и братан толянов приносил красненького. Да и пох, в принципе, ладно, он сейчас дело закончит и пивком оттянется. Как там? «Дрожу, как тварюга я, или чёт такое? Мужик бородатый, он конечно, сука нудный, но так-то он прав, в принципе… Человек – царь зверей! Нет, эт чёт не то совсем… царь природы, вот! А хули!» Гриша решительно позвонил в квартиру, а для верности еще подубасил ногой.
Минуты через три за дверью зашаркали. «Не спит, пизда старая, да и пох…» На лбу Гриши выступил пот, рука судорожно сжала кирпич за спиной. Дверь тяжело приоткрылась. «Цепочка, бля!»
- Кто это? — прошамкал противный бабкин рот.
«Бля!!! Ну, бля-а-а-а!», — Гриша стиснул зубы, — «Вот, хуле цепочка то?! И как ее теперь мочить, суку?»
- Я это, Гриня, открывай, бабусь! — голос предательски задрожал.
- Гриня? Чё я принесло в рань такую! Совсем очумел, олух, – бабка скинула цепочку, распахнула дверь и зашаркала в кухню.
Бабкин затылок колебался перед гришиными глазами и просвечивал в утренних сумерках розоватой лысиной. Гриша хотел зажмуриться и уж со всей дури ебануть кирпичом, но боялся с первого раза промахнуться. Тогда будет кровища, вопли милиция, нет уж, бить надо наверняка.
- Чёй то у тебя в руках, Гриня? – бабка, сука, запалила кирпич.
- Э… а… э… Это, бабуся, тебе принес, –– промямлил Гриша от неожиданности.
- На кой чёрт мне сдался твой кирпич?! – бабка окрысилась.
- Ну там… Ну греться зимой, для солений опять же пресс, – продолжил мямлить Гриша.
- Для каких солений? Ты – дубина! У меня и дачи то нет. Где я с пенсии на соленья тебе напасу?!
- Ну эт…
- Что, «эт»?!!! – бабка окончательно взъерепенилась, — Ты, Гриня, мозги то свои совсем пропил, окончательно? Начерта ты приперся в такую рань? Алкоголик ты чертов! Ты деньги принес за квартиру?
- Бабусь, я эт…, говорил же… с получки сразу… — Гриша окончательно растерял волю.
- «С получки», с хренучки! Знаем мы твои получки! У ларька с Толькой Клементьевым водку жрать – вот все твои получки!, — бабка начинала входит в раж. Гриша попятился к выходу. Ставший ненужным кирпич он аккуратно поставил на пол.
- Иди, иди отсюдова, алкоголик чертов! Завтра с участковым приду, — бабка пихала Гришу неожиданно сильными, сморщенными кулачками, — Получка у него, ишь ты!
Гриша с позором вытолкнутый из квартиры пытался нащупать ногой ступеньку на полутемной лестнице, когда дверь вновь распахнулась и в след ему пролетел кирпич, несильно, но больно ударив по хребту. «Вот же сука!…» — совершенно беззлобно подумал Гриша.
У ларька никого не было, что и не удивительно в шесть утра, открывали то в семь. Гриша сидел на бордюре и слушал как особенно, по-утреннему несмело начинали щебетать городские птахи. «Да и хуй с ней, с бабкой,» — думал Гриша, — «Не может, бля, счастья быть людям, если, даже, бля, хоть один ребенок будет плакать потом! Вот… А бородатый Федя все-таки еблан.»