Я буду ебать Кончиту! : Мой «Сторожевск» (Oлd Sкул Konkurз)

-Гы, гы! Привет! Ну, тут на конкурс я историю приготовил про… Чо, в прямом эфире уже? Ага, ну тогда поехали…
В начале 90-х я попал на Ямальский полуостров, где проходил первую в своей жизни производственную практику. В течение месяца разные шершавые уебанцы прививали моим душе и организму культуру производства и основы безопасной жизнедеятельности, основными разделами которых были правила эффективного опохмела в условиях кислородного голодания и ловля неебически огромных щук и налимов.
Надо сказать, что и теперь еще я пиздец, как благодарен всем тогдашним коллегам, которые своими веселыми и простыми характерами помогли мне окончательно определится «по жизни».
Все началось с окончания второго курса специальности, быстрого оформления документов о приеме на работу и посадки в поезд, следующий рейсом Сосногорск-Воркута. К хвосту основного состава были прицеплены два купейных «спецвагона» для вахтовиков.
Двенадцать часов пути в этих консервных банках (хороших вагонов не давали, так как последующий их ремонт был уж больно дорог) — испытание не для слабонервных. Сцементированные годами совместной работы люди встречались после месяца разлуки, как самые близкие родственники, и, конечно, радость встречи зверски рихтовалась не дефицитной уже в то время водкой. Через пять часов пути, по прибытии в город Печору, практически все братья Ордена Ямальского Волка упились если не в полнейшее гавно, то очень и очень изрядно. На перроне печорского вокзала пассажиры дотаривались бухлом и пирожками, менты свирепствовали, мне было до пизды. Вернее, я был в шоке. Ебать, мы и сами в студенческой общаге, бывает, куралесили ого го! Но такой адский шабаш среди довольно большой группы людей, признанных психиатрами годными для работы в условиях Крайнего Севера, да еще накануне наступления суровых трудовых будней, я зафиксировал впервые.
Например, человек десять (как я понял, все из одной вахты) раскачивали, синхронно наваливаясь поочередно на левую и правую стороны, несущееся на приличной скорости корыто. Естественно, под «голубой вагон бежит качается». Доказав самим себе практическую возможность достижения такого динамического эффекта, эти прекрасные парни (привед Ринад! Гыгы) продолжили бухать, а им на смену вышла свежая партия «фанатов Шаинского». У этих ни хуяшеньки не получилось, тут кто-то из тех крикнул, что у пидорасов никогда не получится, и началась драка. Бессмысленная и беспощадная. Встречаясь в середине вагонного коридора в замес попадали двое, по одному от каждой стороны, остальные же разминались, ебоша ногами и кулаками несчастную парочку, при этом попадая и по своим, и по чужим. Потерявших ориентацию пассажиров растаскивали по купейным отсекам.
Я, ясен хуй, находясь в диком ахуе от такого праздника, прятался в купе. Вместе со мной там же избегал пьянки буровой мастер, руководитель моей практики и непосредственный начальник всей синей кодлы. Николай Иваныч, так звали этого мужика, философски потягивал «Букет Чувашии», грыз семечки и смотрел в окно.
-И чо, — спросил его я, — такой фарш постоянно?
-Сейчас еще ничего, — все так же задумчиво, не отрывая взгляда от сливающейся в одну сплошную зеленую кашу тундры, произнес Иваныч, — мы вот несколько лет назад в Сторожевске работали, так они там клуб жгли три раза и менту местному ебальник разбивали не однократно. Двое сидят до сих пор.
- В Сторожевске?
- Да неее… Ну, Сторожевск — поселок небольшой такой, наша комплексная бригада там ковырялась, в разведке. Хорошие были времена, ебать-колотить. Я туда, как и ты сейчас, еще зеленым пацаном попал.
Иваныч рассказал пару забавных историй из тех «ебать-колотить времен», а я, услышав некоторое затишье, наступившее в коридоре, решил рискнуть и пойти пробздеца.
Открыв дверь в сортир, я простоял секунды две, пораженный увиденной картиной: посреди заблеванного толчка огромный, раздетый по пояс, волосатый быкан беспощадно драл миниатюрную женщину неопределенного возраста, стоящую раком на толчке. Рыжая башка ее стукалась об трубу, размещенную в углу и она тихонько скулила «Васяяя… Васяяяя». Больше я ничего разглядывать не стал, прикрыл дверь и постарался съебаться как можно быстрее в противоположный гальюн, оказавшийся на мое счастье абсолютно пустым, хоть и не менее заблеванным.
Я вернулся в купе и погрузился в тревожный сон. До Воркуты оставалось три часа пути.
***
На следующее утро вся красномордая и зловонная пиздобратия, как ни в чем не бывало, шароебилась по вокзалу, украдкой похмеляясь запрещенными к провозу в пограничную зону напитками, потом нас загрузили в убитый вахтовый «Урал» и отвезли в аэропорт.
На досмотр шли как на казнь, с понурым видом, в черных солнцезащитных очках и непременным Диролом во рту. Единственный, кто в итоге не смог улететь первым рейсом, оказался бывший военный летчик, а ныне оператор котельной Воронин (ну, это я потом узнал, канешно). Пошатываясь и икая, он снял очки и пронзительно посмотрел в глаза «выпускающему», задавшему ехидный вапрос «Да вы в гавно, музтчина?.. Отставной капитан вдруг кааак рявкнет «Да пошол ты нахуй, гнида! Я в Афгане…» Короче, он появился только через неделю, потому что последующие пять дней он приходил в аэропорт все в том же состоянии полного разложения и все оканчивалось простым «Да пошол ты нахуй, гнида!», и закономерным «В посадке на борт Ми-6 отказано».
Ну, вообщем… А? Ну да, конкурс то про первую любовь. Щас про любовь будет.
Короче, я потихоньку вливался в коллектив, меня не дрочили, как молодого, заставляя «приносить ведро компрессии», «сбегать, заказать диспетчеру пять цистерн тяжолой воды» и прочей хуйней. Работал я старательно, хотя, бывало, и тупил канешно, но в целом все шло заебись. Однако, по концовке второй недели, я понял, што постучала в мои двери ОНА — моя первая любофь. И явилась она ко мне не в образе… на кого ш тогда хуй вставал то сразу? А – Сабрины, например, а в виде той миниатюной дамы, еще не давно так аппетитно стонавшей под гигантским быком. Работая в ночную смену, я часто наблюдал с вышки, как огромный Василий, силач и шутник шоябу, работавший в перекрестной дневной вахте, захаживал в балок Эллианоры (йбать, канешно, имечко для поварихи), и как этот балок пол часа ходил ходуном, пока Василий отрабатывал усиленную пайку. Кто ебет, тому и мясо – ржали мужики, глядя на нериальный тазик борща, пожираемого Васей. А любви между ними не было, это я сразу прочухал.
Ну вот, я понял, что я влюбился, и стал практиковать махровую дрочку. Это в общаге стунденческой я не знал такого горя — из пяти этажей на трех девчонки меня принимали, как родного, потому што я был неибацо веселый пацан и знатный половой террорист. А тут тихий пиздец начинал давить на психику и я с нарастающим вожделением и дрожью рассматривал еще не потерявшую формы Элкину жопу, покуда жрал котлеты с макаронами в столовой.
На исходе третьей недели, одиноко фтыкая кабельную порнуху в модуле отдыха, я сидел подавленный и думал о суициде, периодически рассматривая свои ладони на предмет прорастания жосского волосяного покрова.
Мои грустные мысли были прерваны ввалившимися в модуль Витькой Давидюком, по кличке Хохол, и каким то аборигеном, которых шароебилось в тундре немеряно. В пластиковом пакете Хохла позвякивали стеклянные емкости. «Одна не звенит, две звенят не так» — на автопилоте подумал я и уставился на них, печальный, как баран, проебавший премьеру «Молчания ягнят».
-Чо грустный такой, студент? Пошли с нами! – дыхнул на меня свежим перегаром Хохол.
Мы сообразили стол у нас в комнате, подрезав оленинки и копченого муксуна (блять, рассказываю, а у самого щас слюни текут, гыгыгы) и после второго пузыря я признался, что боюсь выебать Элку, потому што боюсь огрести пиздоф от Василия. А я, мол, Элку люблю, а Василий – хуй, ему бы пожрать только.
Ну, Хахол мне посочувствовал, сказал, что канешно и сам Элке присунуть не прочь, и мы чуть не подрались с ним на почве рыцарских разногласий. Молчавший почти все время и глупо улыбавшийся тарелке с закусью, абориген, (тоже Василий, кстати) вдруг неожиданно воспрял и решительно обратился ко мне:
-Кончиту ебать будешь?
-Кончиту? – совсем охуел я от такого неожиданного уровня сервиса — Я буду ебать Кончиту!
Дорогие радиослушатели, если вам когданибудь доведется посмотреть в глаза самочке северного оленя, особенно той, которая имеет собственную кличку, вы поймете, что окна души Анжелы Жоли или даже Моники Белуччи, это, блять, мутные засранные лужи (да простят меня фанаты этих беспезды охуенных теток) по сравнению с двумя глубочайшими, кристально чистыми, подернутыми бархатной поволокой густых ресниц, озерами.
Она не сопротивлялась почти, лишь слегка боднула Васю, когда мы уводили ее от стада, и изящным копытом уебала в лоб Хохлу, когда тот, как дурак, полез к ней целоваться. В полутемном складе химреагентов мы крепко захомутали ее голову промеж двух столбов, стоящих рядом. Задние ноги были зафиксированы какой то хитрой палкой с петлями, эта палка обеспечивала необходимый зазор между конечностями и безпрепяцтвенный доступ к пизде жывотного, передние ноги решили не связывать, потомушта Вася сказал, что гораздо приятнее, когда она немного «танцует». Еще он сказал, что я у нее первый, а Холол положил мне в карман тюбик с вазелином и пачку гандонов, хлопнул меня по плечу, показав мне два пальца и виде латинской V, и оба моих подельника с важным видом удалились, обсуждая анатомические подробности обустройства двух интимных отверстий бедной Кончиты.
Ну что я вам могу сказать, друзья? ЗА-Е-БИСЬ! Сначала я робел конешна, да и подрушка моя тоже не хуя не врубалась, она то думала, что щас ее резать нахуй будут. Но возилин и еще не покрывшиеся волосами ладони сделали свое дело, и уже через минуту я пупыжил слегка пританцовывающую в каком-то аргентинском ритме Кончиту. Нерожавшей еще, ей, казалось мне, даже нравилось то что происходит, она возбужденно фыркала и виляла задом, который я уверенно держал в своих руках. Довольно быстро я кончил, и, усевшись рядом на пожарный ящик с песком, забросил подальше использованный гандон и закурил.
-Извини, первый раз со мной такое… ну, штоп, так быстро.- Довольный, оправдывался я, пуская в потолок кольца дыма и поглаживая морду Кончиты. Она смотрела на меня влюбленными глазами и думала о чем то своем, девичьем.
В жопу я ее ебать канешно не стал, все таки первое свидание, хуе мое… Короче, через пятнадцать минут приперлись Виктор с Василевсом, и велели мне уябывать спать. Я, вернулся к себе в комнату и, не дождавшись их возращения, залудил полстакана водки и отрубился…
Больше я не видел Кончиту, хотя не исключено, что одним из кусков оленьего гуляша, который отменно готовила Эллионора, была филейная или грудная часть моей бывшей любовницы.
***
Воркутинский поезд, замедляя бег, громыхал стальными колесами, в тамбуре было по обыкновению грязно и накурено. Николай Иванович, с небольшой спортивной сумкой на плече, стоял наготове. До Сосногорска оставалась одна остановка, в пригороде.
Я, не брившийся весь месяц, почесал выцветшую, просоленную арктическими ветрами бороду
- Ну, бывай! И, спасибо, дядь Коль!- сказал я, когда поезд окончательно остановился.
- Не за что. У каждого в жизни должен быть свой Сторожевск, Санек! У каждого! Иначе — пиздец! – Иваныч как-то по-детски, широко улыбнулся, крепко пожал мне руку и спрыгнул на перрон.
Вот такая история… Гыгыгы… А Элку я выебал потом, на большой земле уже… В гости к ней приперся бухой и выебал. Она тогда еще сказала, что я ей тоже понравился, после этого и прошла моя первая любовь сразу…. Василий? А, хули Василий? Он же в другом городе ваще жил…. Гыгыгы…
Чо, не записалось?! Еще раз? Нуепвашу мать!…
В начале 90-х я попал ……..

Конец