Суслег : Прагавно, еблю жевотных и первую любофь (на конкурс)

Прагавно, еблю жевотных и первую любофь (на конкурс)

Аффтар – Суслег

Сидоров был атличнег. Реальный такой атличнег, питёрошнег. Распесдяй, конечно, но тем не менее, в дневнеке униво было уныло и скушна – адни питёрке. Хуле. И правдивый он был ну просто до опизденения. Охуенно правдивый, или как исчо говорят особо умные люди, патологически честный был мальчег. Только вот с поведением незадача, это да. Драчун был и ваще, ну такой. Хулиганистый. Всегда пытался доказать сверстникам, что он круче. Погоняло у него было, панятна дело, Вовочка, хотя папа с мамой назвали Сидорова Егором. Учителя тожэ удивлялись, гыгы, чойта мол Сидоров всё Вовочка да Вовочка, хотя он – Егор. Но это – хуй сним, история несколько в ином аксепте будет.
Значиццо, дело было так: как-то во время распития разливной вотке кампашка десятикласснекаф завела разговор о половой ебле. И выяснилось, что Вовочка нихуя исчо не ёпса в свои шестнадцать лет. Впрочем, могло так оказаццо, шта и никто из пацаноф, что с отвращением втягивали в себя тошнотворную разливную водку и закусывали пижжеными по дороге к клубу незрелыми яблоками, тоже не ёпса. Но кагбы напесдели, что все ебуцца давно и помногу. И тока правдивый Вовочка честно призналсо, что тока дрочит. Особо сильно над ним никто не ржал, подъёбнули пару раз, да и фсё. Обижать Вовочку было чревато, ибо был он довольно силён, да к тому же занималсо самбо. Так што, по ебалу дать за ним никогда не заржавевало. О как.
Ну хуле, папесдели да забыли. Да только мысль о собственной ущербности глубоко засела в вовочкином сознании. Он стал вдруг замечать, что к нему липнет говно. То голупь на него насрёт, то в собачью кокажку вступит на лугу. Ващето, в деревне это дело обычное, хуле. Пошоркал подошвой по траве, да дальше пошёл. Однако подобные происшествия стали Вовочку раздражать. Сформировалась в его мозге мысль, что говно к нему липнет строго в соответствии с тем, как он облажался с половой еблей. Типа, раз девственник, то и всё говно теперь его. Пока не станет круче всех пацанов в вопросах ебли, то быть ему поговнуходящим. И попадающим под бомбардировки стай галок.
А как стать круче, раз все и так ебуццо направо и налево? Задача песдец не из лёхких. Раз не удалось поебаццо первым на селе, то надо поебаццо как-то особенно злоебуче, чтобы все враз охуели. Вовочка достаточно долго обдумывал эту тему. Вариантов было не так уж и много. Во-первых, можно было выебать в жопу какую-нибудь признанную красавицу. Но это было трудноосуществимо, ибо признанные красавицы как бы редко ебуццо в жопу. Да и вообще, Вовочка находился в таком возрасте, в котором красавицы идеализируются. В мыслях подростков, красавицы порой не тока не ебуццо в жопу, но и ваще не ебуццо. А в тяжёлых случаях и не срут.
Во-вторых, можно было выебать в жопу проститутку. Тока вот где взять в их селе проститутку, Вовочка не знал. Третьей пришла идея выебать девочку-первоклашку. В таком случае подходила не только жопоебля, но и банальная ебля, так сказать половая. Однако Вовочка осознавал, что после такого подвига он в лучшем случае загремит лет на пятнадцать в колонию строго режима, в худшем отец девочки оторвёт ему яйца – и после этого в колонию. Тем не менее идея ебли первоклашки была зачотной и требовала развития. Так она переросла в четвёртую идею – выебать старушку. За старушку его бы точно не посадили, тем более что со старушкой можно было договориццо, совсем не обязательно было её насиловать. Как раз во время тщательного обдумывания плана ебли старушки Вовочка и вступил в коровью лепёшку.
Коровья лепёшка была наисвежайшая, ещё тёплая, жидкая, без малейшего намёка на корочку подсыхающего говна сверху. Вовочкина нога утонула практически по щиколотку, тёплый коровий навоз не только просочился сквозь дырки в сандале, но и захлестнул её сверху. Тут Сидорова и осенило. Он застыл, так и оставаясь одной ногой в луже житкава говна. Взгляд его ушёл далеко в бесконечность. Тока што палец вверх не поднял и не закричал «Эврика», как блять древнеримский учоный и механик Леонардо Да Винчи, когда открыл, моясь в бане, архимедову силу. Мысль была проста и легкоосуществима, как всё гениальное: чтобы стать самым крутым и беспесды жоским ёбарем среди сверстников, нужно просто-напросто выебать свежезабитую скотину на бойне. Лошадь, корову или свинью.
Сказано-сделано. Через три дня Вовочка подошёл к группе одноклассников, ремонтировавших возле гаража мотоцыкол «Восход». Поздоровалсо, то-сё, пятое-десятое. Разговор медленно подвёл к ебле. Типа, а чо, пацаны, сегодня вон у Попихи свинью зарезали. Мужики свенью заколбасили, а палить будут тока вечером. Так што, пойдёмте свенью ебать. Охуенное дело, ёптыть. Пацаны покрутили пальцем у виска. Но када Вовочка им заявил, что мол, они как хотят, а он эту свинью пойдёт и выебет прямо сейчас, за ним увязалась вся компашка. Типа, пасмареть.
Ебать свенью оказалось делом ни разу не лёгким. Во-первых, добраццо до свенячей песды поначалу показалось нереальным. Но Вовочке всё-таки удалось повернуть полуторацентнерную свеньищу песдой к солнышку. К счастью, свенья не совсем ещё окоченела. И на улице было жарко, и зарезали жывотину не так давно. Следующим препятсвием было то, что на вонючую широченную свинячью песду, розовую с чёрными пятнами, хуй вставать совсем не собирался. Тут Вовочка героически напряг своё воображение, и представил себе во всех красках голую пионервожатую Катю, за которой подглядывал как-то раз в дУше. На светлый образ пионервожатой он неоднократно дрочил. И на этот раз Катя его не подвела. Хуй встал.
Третья заморочка свиноебли заключалась в том, что в сухую свинячью песду, пусть хоть и широкую как лисья нора, хуй всовывался с трудом. Ощущения были неприятными. Настолько неприятными, что хуй даже как-то обмяк, потерял требуемую твёрдость. Решение проблемы нашлось быстро: Сидоров запихал ладонь в зарез на шее свиньи и измазал руку ещё не застывшей кровью. Намазал кровью свинячью песду, запихал в неё хуй. Начал ебать. Тогда ему вдруг пришла в голову ещё одна гениальная мысль: а нахуя ебать свинью в песду, смоченную кровью, когда можно прорезать на теле свиньи новую песду, которая сама будет мокрой от крови? И выебать жывотное в тёплое мясо! Вовочка достал из кармана перочинный нож и прорезал в свином пузе новую песду. Дело пошло лучше, рукотворная песда оказалась мокрой и тёплой. Опять же, мысли о пионервожатой сделали своё дело, и Вовочка через десяток иступлённых фрикцый мощно кончил в глубину свиного сала.
Встав и обернувшись, вытирая хуй сатиновыми трусами, Сидоров оглядел стоявшую у него за спиной компанию. Двое из пятерых подростков блевали, трое стояли бледные, однако тянули вверх дрожащие большие пальцы. Типа, охуеть как круто, Вовочка. Типа, ты – монстр и мегаёбарь. И маньяк. Дело было зделано.
С того момента к Сидорову вернулось душевное спокойствие. Жизнь снова была прекрасна, птички пели, а не срали ему на голову, ну и тагдалее. А там недалеко и до романтики, до любви, стихов и гуляний за ручку по берегу речки. Вдоль речки за ручку, о как! Вовочка снова поверил в свои силы и избрал объектом своих мечт не когонебуть, а пионервожатую Катю. Кате он тоже нравилсо, потому их знакомсво быстро переросло в стадию «а нам похуй, что все смотрят, мы будем гулять за ручку у всех на виду иниибёт». Вовочка сочинил для Кати стихотворение:
В Париж превратилась родная деревня,
И просится сердце в полёт!
Цветы для тебя, Катерина Сергевна,
И вон соловей там поёт.

Я б всё посвятил бы, бы я бы тебе бы,
Вот всё что случится в судьбе.
Вот спизжу луну я со звёздного неба
И брошу под ноги тебе.
Пионервожатая Катя, даром что уже окончила училище культуры и была на три года старше Вовочки, растаяла от таких творческих ухажываний. Да и ваще, видимо сам Сидоров ей нравился. Хуле, нормальный был поцан, чо ж не понравицца-то? Так или иначе, но произошла у них настоящая любофь, ну типа такая, в мозгу, когда стремишсо постоянно быть рядом с объектом воздыхания и думаешь тока об объекте. Дело шло к ебле. Вовочка всячески оттягивал этот момент, как бы смаковал, яростно дрочил перед сном. Катя-то давно бы дала ему, но Вовочка ждал накала страстей. И вот наконец, он решился предложить Кате сладостно поебстись. И не в каком-нибудь стогу, а в летнем домике на краю села, на настоящей кровати.
Катерина в тот вечер была какая-то напряжённая. Хуй знает, нервничала чота. Вовочка с ходу выпалил:
- Катя, а давай сегодня уединимсо? Ну, типа, ну… Вот у меня ключи от летнего домика. Там никого сегодня не будет.
- Трахнуться предлагаешь? – Катя замялась, покраснела. – А что, я на свинью похожа?
- Причём тут свинья? На какую свинью? – Вовочка чота нихуя не понял.
- На такую свинью! Говорят, что ты свиней любишь. В смысле, ты свиней трахаешь, вот что говорят. Это правда? А со мной встречаешься потому, что я на свинью похожа?
- Пиздят! Чо ты хуйню какую-то несёшь? Не похожа ты на свинью, тычо! Я ваще о тебе думал, когда ту свинью ебал, просто так у меня и на встал бы!
- Значит всё таки ебал свинью? О, бляааааааа, это же пиздец! С кем я связалась, а? Бляаааааааа! – Катя вырвала свою ладошку из вовочкиной руки и убежала.
Ну и не дала Катя Вовочке ни в тот раз, ни потом. А всё потому, что все пацаны и половина девок в селе знали, что Сидоров ебал дохлую свенью. Разумеется, узнала об этом и Катя.
Ну хуле, лето подошло к сваему лагическаму завершению, а именно – к начялу нового учебнава года. Первава сентября Сидоров ессесссна припёрсо в школу, чо, одинаццатый класс, фсе дела, самые старшие в школе. Снова увидел свою любофь, пионервожатую Катю. Катя тщятельно избегала Вовочку весь остаток лета, вроде как чюйства в сердце сидоровском поутихли, отвлечонные походами за гребами, рыбалками и питием вотке. А тут снова предстала пред ним Катя во всей своей красе: короткая синяя юбочка, шёлковая блузка, которая едва не рвёццо под напором высоких сочных и упругих сисек, пионерский галстук, рыжие локоны, милая улыпка. Стройные ношке, круглая попа, узкая талия, блять, хоть прям щя вот иди и дрочи. Сидоров смотрел на это прелеснае личико и не слышал слов, что декламировала Катя на торжественной линейке. Чудилось ему, что вместо пафосных стехоф губы любимой произносят: «Егор Сидоров – свиноёб!, Сидоров – свиноёб, Сидоров ебал дохлую свинью!» Погружённый в тяжолые думы о сопственной участи, Вовочка отсидел урок мира и паплёлсо домой, проигнорироваф предоженее аднаклассникаф наебнуть по паре стаканов вотке за начало учебного года. И вдруг взгляд его натолкнулсо на заколбашэнную свенью, подвешенную за задние ноги возле дома тракториста Митрича. Под свиным рылом стояло ведро, в которое стекала крофь. Сидоров почувствовал, как хуй встал и отвердел, едва не разрывая труселя и синие шерстяные школьные брюки.
Вовочка в полузомбическом трансе падашол к висящей свенье, достал из кармана ножэг, прорезал в свенячей лопатке отерстее, спустил штаны и ваткнул хуищще в разрез. И стал зверске ебать. А в мозгу его возник божественный образ любимой пионервожатой. Из глаз одинаццатекласснека текли слёзы. Сидоров ебал свенью и плакал, плакал и продолжал ебать свенью…
Любофь, хуле. Любофь делает человека безумцем.